Читать книгу Распыление 3. Тайна двух континентов - Татьяна и Дмитрий Зимины - Страница 5

Маша

– Сет! – заверещал Суббота. – Скорее, выпустите меня!..

Молнии лупили всё чаще.

– Чтобы ты снова сбежал? – шеф хладнокровно оглядел младшего братца. – Нет уж, дружок. Любишь кататься – люби и саночки возить.

– Какие саночки? – Субботу била крупная дрожь. Лифчик в его руках превратился в мятую, искореженную тряпочку. – Что это такое вообще?

– Сани, санки, или же саночки, – это… – встряла Гамаюн.

– Да по фиг! – лицо Субботы стало фиолетовым. – Я спрашиваю, как ты мог? Как ты, мой старший брат, мог меня подставить?

Шторм набирал обороты. Воздух трещал, как петарды в консервной банке, а тучи расхаживали по реке, отрастив ноги из молний.

– Долг платежом красен, – сказал Лумумба. И вроде говорил он негромко, но слова, попав в промежуток между ударами грома, разнеслись по реке.

Суббота ссутулился, повесил голову и посмотрел на шефа как псина, застуканная за кражей колбасы.

– Ладно, я понял, – сказал он, отбрасывая лифчик. – Хочешь преподать мне урок. Тогда выпускай. Полюбуешься на мою смерть.

– Во-первых, не всё так плохо, – заметил шеф, и стер ногой часть защитного круга. Суббота шагнул наружу. – Мы, с моим учеником, тебе поможем.

– Пфе, – всплеснул руками Суббота. Выйдя на свободу, он тут же обрел весь свой апломб. – Белый бокор – это оксюморон, Легба. Не бывает.

– Спорим?

– На что? – оживился Сббота.

– На твою шляпу.

– Ты хочешь сказать, на мой цилиндр?

– Ну да, на твой фокуснический цилиндр. На твою сущность. На то, чем ты являешься.

– А что поставишь ты?

– То, чем являюсь я, – произнес Лумумба, щелкнув по своему стетсону. – Рискнешь?

– Сильно же ты любишь своего ученичка, – Суббота плюнул на ладонь и протянул её шефу.

– Бвана… – попытался встрять Ванька, но Базиль, не обращая на него внимания, тоже плюнул, и хлопнул брата по руке.

– Любовь здесь ни при чем, – сказал он, глядя в глаза Субботе – Просто я – чертовски хороший учитель.

Чугунная ванна, которая служила небом последние несколько часов наконец не выдержала, раскололась, и на нас хлынул потоп. Только не подумайте, что из воды.

И не из лягушек – это было бы даже прикольно… Ливень пошел из крупных, как желуди, муравьев.

Они, выбивая дробь, падали на плот. Они плюхались в реку, поднимая фонтанчики брызг и растекаясь по воде, как рыжая масляная пленка. Они облепили Гамаюн, сделав её похожей на какодемона – в фигуральном смысле. Ворона хлопала крыльями, молотила клювом, как отбойный молоток, но муравьев было слишком много.

Я почувствовала нестерпимое жжение сразу во всех местах – насекомые застревали в волосах, сыпались за воротник, заползали в штаны… Пытаясь их стряхнуть, я чуть не свалилась в воду. Спасибо Ваньке: поймал меня за шиворот.

По реке прокатилась огненная волна – шеф выдохнул струю пламени – и муравьев не стало.

Мне тоже подпалило брови, ну да я не в обиде.

– Лёд тронулся, – объявил Базиль и повернулся к напарнику. – К барьеру, господа гардемарины.

– Океюшки, – кивнул Ванька и встал на краю плота.

Через минуту поверхность вскипела. Показались такие хари, что и в страшном сне не увидишь. Огромные, только местами покрытые жесткой, как рубероид, шкурой, эти трое зухосов были еще старше и куда страшнее чем тот, которого призвал Базиль.

Кинув всем троим по веревке, Ванька крикнул:

– Н-но-о, залётныя! – и взмахнул невидимым бичом.

Тьма, пришедшая из-за горизонта, накрыла город. Исчезли плоские желтые крыши, обступившие поверженную археомагическую башню. Исчезли базары, переулки, сгоревшая пристань и безмятежно жующие козы… Пропал Каир – странный город, который нам так и не довелось полюбить.

Плот полетел над волнами. Берега слились в однообразную красно-желтую полосу.

Зябко кутаясь в простыню, к Ваньке подошел Суббота. С минуту наблюдал, как тот управляет крокодилами, затем неопределенно хмыкнул и вернулся к шефу.

– Зачем он так с тобой? – тихо спросила я.

Напарник бросил на меня короткий взгляд.

– Учителю виднее.

– С чего ты взял? Почему ты думаешь, что он всегда прав? Ведь он – тоже человек, а человеку свойственно ошибаться.

– Во-первых, не человек, а маг, – за плечом неслышно возник Базиль. – А во-вторых, наставники не ошибаются.

– Никогда?

– Такие, как я – никогда.

– Но почему?

Возмущение распирало меня, как строительная пена.

– Потому, что все свои ошибки я уже совершил.

Фигово. Фигово быть таким правильным. Ошибки – это самое интересное…

И тут появился морской змей. Он выскочил из воды, как чертик из табакерки. Тело его изгибалось, свивалось в кольца и восьмерки – будто им управлял невидимый факир, играя на дудочке.

Голову змея покрывало такое количество рогов, наростов и бородавок, что приз за самое уродливое создание он получил бы вне очереди. Ноздри изрыгали пар, а из пасти воняло, как с заднего двора селедочной фабрики.

Базиль с братом встали на краю плота. Барон Суббота небрежно, словно шубу дорогих соболей, скинул с плеч простынку, Базиль снял и аккуратно положил у мачты любимый потёртый плащик.

– Гони во всю мочь, гардемарин. Ни в коем случае не дай себя поймать… – шеф без всплеска ушел под воду. Младший братец последовал за ним.

Обнявшись, мы с Гамаюн присели у Ванькиных ног.

Плот, влекомый тройкой крокодилов, маневрировал, как блоха меж собачьих зубов. Душный дым лез в глаза, барабанные перепонки лопались от пронзительного рёва – змей никак не мог нас ухватить.

Внезапно из воды выпрыгнули две акулы. Щелкая челюстями, как дыроколы, они вырывали из змеиного тела громадные куски – серебристое конфетти чешуи так и брызгало в разные стороны.

Гигантская рептилия заревела, как низкочастотный динамик. Звук становился всё выше, вот он перешел в вой, затем – в тонкий, на грани слышимости визг и змей, поднявшись под самые облака, лопнул. Над рекой заклубилась стая черных птеродактилей.

Построившись клином они, словно истребители, спикировали на акул. Те, махнув хвостами, скрылись в глубине. Птеродактили в воду не полезли.

– И часто вы так развлекаетесь? – пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрожал.

– Игра в метаморфозы – это ерунда, первый курс. Камень, ножницы, бумага, – бросил Ванька. – Вот метафизиология – это да. Это, я тебе скажу…

Из реки взмыли орлы. Размахом крыльев они напоминали кукурузники, а повадкой – хищных мурен. Поднявшись повыше, орлы на бреющем врезались в черную стаю. Полетели клочки по закоулочкам…

Птеродактили, сбившись в кучу, превратились в смерч. Один из орлов не успел уклониться и задел смерч крылом. Я зажмурилась: будто воробей угодил в вентилятор… Безжизненный комок перьев плюхнулся в воду.

– Кто это, Вань? – крикнула я. Повернулась – а напарника и след простыл. Только мокрая рыжая макушка в десяти саженях от плота…

Второй орел превратился в громадного фиолетового джинна. Вытянув толстые губы он, как макаронину, втянул смерч и крепко сжал челюсти. Из его рта раздалось сердитое жужжание, а щеки вспучились, будто бы их пихали изнутри. Джинн шмыгал окольцованным носом, потешно шевелил ушами, но терпел.

На реке в это время установилась необычайная благодать. Перестал завывать ветер, успокоились волны, улегся песок по берегам – мы оказались в спокойной, как зеркало, воде.

– Глаз тайфуна, – благоговейно прошептала Гамаюн и, выпустив стальные когти, вцепилась в доски. – Ну, теперь держись…

Будто услышав, джинн улыбнулся уголком рта и хитро подмигнул. Извлек из складок просторных штанов древний позеленевший кувшин, выплюнул туда толстого шмеля, закупорил горлышко пробкой и небрежно швырнул глиняную тару через левое плечо.

– Тут и сказочке конец, – отряхивая руки, из воздуха соткался шеф и огляделся. – А где мой плащик?

Я смутилась. О чем угодно можно было думать, пока нас атаковал Сет: о жизни, о смерти, о рыбных консервах…

– Забыли, значит, – осудил нас с вороной Базиль. – Я тут за ваши жизни бьюсь, а вы об имуществе позаботиться не можете?

– Хозяин, мы… – начала оправдательную речь Гамаюн.

И тут из-под воды донесся и стал нарастать глубокий, не побоюсь этого слова, тектонический гул. Будто там, под ногами, столкнулись материковые плиты. Будто континенты, сойдясь в любовной судороге, бьются друг о друга скалами, горами и долинами…

В том месте, куда шеф забросил кувшин, река вспучилась горбом и собралась в гигантскую водяную фигуру. Хрустально поблескивая, она поднималась всё выше и выше. Вот уже обнажились берега, блеснуло илистое дно, – вся вода Нила собралась в громадного, до неба, великана. В его теле возникали свои течения, водовороты, мелькали косяки рыб и один очень удивленный бегемот…

Плот застрял в илистой каше на дне. Вокруг кишели оставленные без среды обитания рыбы, прыгали лягушки и лопались большие мутные пузыри.

Подняв ногу, подобную громадной водяной колонне, великан начал медленно опускать её на нас.

– А вот это, – сказал шеф и покрепче уперся ногами в доски. – Совсем другой разговор…

Волна обрушилась с такой силой, что бревна разметало, как спички. Возник водоворот. Всё – я, шеф, ворона, ошметки плота и корзин, – закрутилось, как лягушки в блендере.

…Вода была тёплая, чуть солоноватая, и сильно приправленная илом. Пистолеты тянули на дно, так же, как и набравшие воды башмаки.

Плавать я, конечно, умела. Но только по-собачьи. Кричать и звать на помощь было бесполезно: никто не услышит. Небо потемнело, опять засверкали молнии, а воздух стал таким же плотным, как мокрый брезент. Горизонт начал закручиваться воронкой, на дне которой зиял багровый, как созревший чирей, глаз…

И тут, где-то высоко над головой, прорезался тонкий луч. Словно нож, входил он в стену воды, и резал её, как консервную банку. По мере прохождения луча горизонт разматывался и ложился на место.

Плюхая по воде руками и ногами, я следила, не отрываясь, за лучом и наконец разглядела серфера, стоящего на доске. По воде он летел с бешеной скоростью, нарезая водоворот серпантином.

Пролетая мимо меня, он задорно улыбнулся и подмигнул – только тут до меня дошло, что это Ванька. Тело его, затянутое в серебристый костюм, переливалось мускулами, ноги уверенно попирали доску, а световой меч сверкал чистым изумрудным светом.

Миг – и горизонт с грохотом развернулся. Я оказалась в обыкновенной реке, среди мешанины веток, коряг и всякой водяной всячины.

Небо окончательно потемнело. Пошел дождь. К счастью, обычный, из крупных капель. Но к сожалению, холоднющий – будто его специально перед тем, как вылить в реку, хорошенько заморозили.

Сцепив зубы и стараясь дышать только через нос, я упрямо барахталась в маслянистом густом супе, совершенно не представляя, где берег.

Шло время. Плыть было всё труднее. Сил хватало только на то, чтобы держать голову над водой. Бабуля говорил, что смерть от переохлаждения – это не страшно. Перед самым концом ты согреваешься, а потом уже больше ничего не чувствуешь…

– Маша-а-а-а!..

– Ванька! – открылось второе дыхание и я отчаянно заработала лапками.

– Ма-а-а-ш-а-а-а!…

Кажется, голос идет оттуда. Или отсюда? Черт, темно, хоть глаз коли.

– Ва-а-анька-а-а!..

Вопль лишил меня последних сил, я захлебнулась и пошла ко дну. Дернулась пару раз, и… Всё.

Смутно почувствовала, как меня, поперек туловища, сдавили жесткие челюсти. Испугалась – а вдруг это крокодилозомби? Но, махнув рукой, ощутила гладкость металла и расслабилась. Только одно существо на свете имеет такие перья…

Воды из меня вылилось литров сто. Кажется, я теперь месяца два на воду смотреть не смогу. Ни пить не буду, ни умываться.

Буря стихла. Нил, потрепанный, но не покоренный, грел серебристую спину в закатных лучах. Мы с Гамаюн сидели рядышком у костра. Ворона всё отчетливее поскрипывала, кончики перьев на крыльях заржавели. Я пообещала себе: как только выберемся из этой глуши, раздобуду самого лучшего машинного масла и лично смажу нашу птичку от хвоста до кончика клюва.

Суббота, целый и невредимый, бессовестно дрых рядом. Шефа не было. Как мне объяснили, он уединился, чтобы поговорить с Сетом…

Весь берег был усеян речными валунами, вырванными с корнем пальмами, перемешанными с песком корягами и разнообразной живностью.

Неподалеку устроилось крокодилье семейство – с тугими от обжорства брюхами и снулыми ленивыми глазками.

Еще дальше различались тёмные туши бегемотов. Среди них, как доктор среди больных, расхаживала длинноногая цапля. Время от времени она наклонялась, выхватывала что-то из мокрого песка, задирала клюв и глотала.

Между бегемотами и крокодилами ползало черное существо – не-то ящерица, не-то мокрая обезьяна… оно громко сопело, будто что-то вынюхивая, и бормотало себе под нос.

– Неплохо бы перекусить, – робко вякнула Гамаюн.

– Тебе-то что, – буркнула я. – Вон, сколько дохлой рыбы навалило. Одними глазными яблоками обожраться можно… – и тут же устыдилась. – Ой, извини, это я по привычке. Кстати: мерси, что спасла.

– Не было заботы – дохлых девчонок из воды таскать… – смутилась ворона. – Кстати: всегда пожалуйста.

– Так ты всё-таки плавать умеешь, или по дну?

– Не твоего ума дело.

Кивнув, я отвернулась. Но, спустя пару минут, не выдержала:

– Так что, у нас всё по-старому?

– Само собой.

Поднявшись, я подошла к Ваньке. Курточка почти высохла, ботинки исходили паром у костра. Босые ступни приятно зарывались в песок. Было как в бане рано утром: сумрачно, влажно, очень тепло и тихо.

– Теперь понятно, почему весь Египет – сплошной песок, – шмыгнув носом, сказала я. – Удивительно, как эти пирамиды раньше никто не порушил.

– Пирамиды? – переспросил Ванька.

– Да ты глянь, – я кивнула на другой берег. – Стоят, как миленькие. Хотя и не все…

После песчаной бури от пирамиды Хеопса не осталось даже следов. Только небольшая ямка в песке, рядом со сфинксом.

– А ведь её считали первым чудом света, – оказалось, Суббота не спит. Встав рядом, он уныло обозревал тот берег. – Три тысячи лет стояла вещь – ни пылинки, а Легба чихнул – и нет её. Как корова языком.

Не удержавшись, я расхохоталась.

– Это не шутка, – обиделся Суббота.

– Мы вернулись ровно в ту точку, откуда начали. Иронично, правда?

– Скорее, символично, – хмыкнул барон. – Преступник всегда возвращается на место преступления.

– Это не мы, – устало буркнул Ванька, не отрывая взора от горизонта. – Пирамиду обрушил Гаки.

– Ну конечно, – презрительно фыркнул Суббота. – Я – не я, физиономия не моя… Смотреть надо было! Не заметить такую простую ловушку – это надо…

– А откуда ты знаешь, что это была ловушка? – быстро спросил напарник.

Маги схлестнулись взглядами. А я закатила глаза: нам, вот прямо сейчас, только еще одной разборки не хватает.

Подергав Субботу за край простынки, я спросила:

– А почему ты зовешь наставника Легбой?

– Это его профессия, бросил тот, не глядя на меня. – Я повелитель кладбищ, Легба – хозяин перекрестков.

– И чем вы лучше самопровозглашенных божков Египта?

Барон отвлекся.

– Мы – потомственные бокоры. Наша семья занимается сделками с лоа много веков. А сейчас, с появлением Пыльцы, отношения просто перешли на… новый уровень.

– Ага. С наркотой народ дурить легче.

– Дурить? Дурить?!

– Духов не бывает. Широко известный факт… Как и богов, призраков и прочей мистики. Все волшебные существа – суть порождения больного воображения наркоманов.

Суббота задохнулся так, что аж посинел.

– Да как ты…

– Расслабься, – бросил через плечо Ванька. – Она в нас не верит.

– И как вы её терпите? – изумился Суббота.

Чем бы дитя не тешилось: маги объединились против общего врага…

Суббота возмущенно удалился, а я подвинулась к напарнику и взяла его за руку.

– Извини. Я тебя в виду не имела.

Ванька не ответил. А руку, высвободив из моей, спрятал в карман мокрых джинсов.

Небо совершенно очистилось. Хотя еще не стемнело, над рекой показались первые звездочки. Одна из них перемещалась подозрительно быстро – причем, в нашу сторону. Я напряглась. В свете последних событий это мог быть кто угодно. От очередного бога, которому мы чем-то не нравимся, до метеорита.

Пистолеты лежали разобранные – первым делом, как только отдышалась, я их почистила и положила сушиться. Больше из оружия у меня ничего не было. Хотя… Похлопав по карманам курточки, я зловеще улыбнулась.

Вытащить чеку, дернуть кольцо. Этой премудрости учится не надо. Она как бы с молоком матери…

– Убери, – сказал Ванька. – Это Лумумба.

Но было поздно: кольцо было у меня в зубах.

– Да ты что? Что теперь…

– Ложись, – посоветовала я и швырнула гранату в дюны.

Грянуло тихо, неинтересно. И песок поднялся лениво, будто устал. И огня почти что не было…

Базиль приземлился на кромке воды, в последний миг приняв обличье самого себя.

– Что за шум, а драки нету? – осведомился он как-то устало, без должной строгости.

– Машка хотела вас гранатой прибить, – тут же наябедничала Гамаюн. – Еле успели руку её предательскую отвести, вас, хозяин, грудью заслонить…

– Что ты несешь, дурында? – я шлепнула железное чучело по затылку и ворона шмякнулась клювом в песок. – Ты вообще спиной сидела, – я повернулась к Базилю. – Простите, шеф, не признала. Думала, опять боги шалят.

– Пятерка за бдительность, – похвалил наставник, оглядывая наш временный лагерь. – А где мой плащ?

– Кто о чем, а голый о бане, – укорил наставника Ванька. – Нет бы об учениках позаботиться…

– Учеников всегда можно новых набрать, только свистни, – отмахнулся шеф. – А плащ – изделие уникальное. Два месяца ушло, чтобы желчь отцеубийц для клея собрать, – издав торжествующий вопль, Лумумба поскакал к ближайшей дюне, на желтом боку которой темнело что-то мокрое. Честно говоря, больше всего это смахивало на дохлого крокодила. – А вот и мой плащик!

Мы с Ванькой непритворно офигели, когда он вытащил из песка свой страхолюдный боевой наряд.

– Лежит, позабыт-позаброшен, – ворчал Базиль, любовно отряхивая и натягивая на себя этот ужас. – И никто о нём не позаботиться, не почистит, не развесит у костра…

По напряженной спине, по выражению глаз, по неприятным дребезжащим ноткам в голосе я поняла, что наставник жутко зол. Он пытался это скрыть, старался подавить раздражение, которое, судя по его виду, плескало где-то у горла.

– Бвана, случилось что? – спросил Ванька. Он тоже почуял, что с шефом не всё в порядке.

– Да как вам объяснить, чтоб себя во грех не ввести? – пожал тот плечами. А затем рявкнул: – Геде! А ну, предстань пред очи. Да объясни мне, своему старшому брату, как тебе в голову пришло украсть Мертвое Сердце?

А в ответ – тишина.

Суббота пропал. Как корова языком.