Читать книгу Сукины дети 2. Помереть не трудно - Татьяна и Дмитрий Зимины - Страница 5

На улице было хорошо. Апрель – время цветения. Деревья вовсю выталкивают листву, на открытых местах топорщится зелёная травка, по которой важно расхаживают сытые голуби.

Пахнет влажной землёй и новыми надеждами.

– Давай прогуляемся, – предложил шеф. Я кивнул.

Есть больше не хотелось – видать, нанюхался купеческих разносолов. Но скорее всего, аппетит отбили мысли о смерти.

Я читал, что оборотень – тварь на редкость живучая. Их почти не берут яды, не страшны раны, нанесённые железом, сил у них больше, чем у человека и волка, вместе взятых… Вервольфы отличаются острым умом, быстрой реакцией и большой свободой выбора.

Например, волки в природе ограничены ареалом обитания. Они не могут мигрировать на чужую территорию, но и на свою никого не пускают.

Вервольфы, живущие в городах, подчиняются людским законам. Но это только внешне. Законы стаи для них на первом месте. Под наносным культурным слоем скрываются всё те же хищники.

В Сибири и на Алтае сохранились диаспоры природных вервольфов. Они живут в общинах племенного типа, вождя выбирают по праву сильного и являются отличными охотниками. Городов они не любят, и культурный наносной слой у них гораздо тоньше…

– Так почему ты решил, что младший Степной – не вервольф? – спросил Алекс.

– Он ел салат.

– Волк – вегетарианец – это, конечно, забавно, но не невозможно.

– От него не пахло оборотнем. Ну, псиной.

– Ммм… Я никакого запаха не заметил. Немного пахло одеколоном…

– От старшего Степного пахло одеколоном, который скрывал запах противоблошиного шампуня, который, в свою очередь, скрывал запах псины. От младшего – только лосьоном для бритья. И ещё… – я постарался подыскать слова, которые могли передать ощущения. – От старшего исходили эманации зверя. Грубой силы, агрессии, хитрости… Младший пах просто жестокостью.

– А хищники по своей природе не жестоки, – задумчиво сказал Алекс. Мы шли прогулочным шагом по какой-то аллее. Тени от деревьев расчерчивали асфальт в чёрно-белую зебру. Москву я знал плохо, и какая это улица – не вдавался. Но было очень красиво. – Они убивают только по необходимости: еда, защита, статус. Никогда не интригуют, не ведут подковёрных игр…

– Но зато человек, чтобы добиться высокого статуса в стае вервольфов, должен превосходить их во всём, – добавил я. – Он должен быть умнее, напористее, жестче…

Вспомнился молодой вервольф Митроха. Расслабленный, с ленивыми, подёрнутыми мутной плёнкой глазками. Ему не нужно добывать себе место под солнцем – он его имеет по праву рождения. Зато Геннадию путь к вершине приходится выгрызать…

– Директор сказал: законы фирмы не позволяют, чтобы руководящие посты занимали не-вервольфы, – вспомнил я. – И если Гена – человек, значит, он не сможет занять кресло генерального директора, когда папаша отойдёт от дел. Поэтому официальный наследник – Митрофан, племянник.

– И его поместили под защиту Надзирателя, чтобы… Что? – спросил Алекс, словно я рассказывал заученный урок.

– Разумеется, чтобы защитить. Они практически уверены, что смерти не случайны, – послушно ответил я.

– И только заместитель директора, человек, утверждает обратное, – закончил мою мысль Алекс.

– Как вы думаете: это похоже на мотив?

– Истребить всех вервольфов, чтобы стать главой корпорации? – скептически произнёс Алекс.

– Двести миллиардов прибыли в год, – напомнил я. За такой куш…

– Любой может начать рискованную игру, – закончил Алекс, и мы рассмеялись.

Приятно сознавать, что у нас с шефом много общего.

– Но кроме шуток, – продолжил я. – Его можно понять. Получил блестящее образование – это заметно по манере говорить, пользоваться столовыми приборами, по костюму, наконец… Работает, как вол. В его руках наверняка сосредоточены все нити, благодаря которым "Семаргл" остаётся лидером рынка. Но стать главным, получить статус вожака, он не может. И вынужден мириться с двоюродным братцем, недорослем и лентяем, который с трудом контролирует свою вторую сущность.

– Твои аргументы ясны – кивнул Алекс. – Но Семаргл – компания очень крупная. Слишком много вервольфов встанет на пути у одного человека. Ты вот вспомнил о статусе… Любой вервольф, даже последний водитель экскаватора, будет в иерархии стаи выше, чем человек. Гена держится на своей должности лишь благодаря тому, что папа – вожак. Как только его не станет…

– Заместителя скинут на самое дно, – кивнул я. – Ему в любом случае не стать вожаком. Ясно-понятно… Ладно, это была всего лишь версия.

– Я бы сказал, отличная версия.

– Да. Жалко, что не состоятельная.

– Ещё мне кажется подозрительной история со сторожем, – вспомнил я. – Какая такая секта? Почему в ней состоит вервольф? И как руководство вообще это позволило? Водитель члена совета директоров – это ведь тоже не мелкая сошка, верно? В людском мире, чтобы попасть на такую должность, нужно иметь отличную протекцию или очень много везения.

– Водитель, скорее всего, его родственник, – пожал плечами шеф. – В стае дела решают не так, как в бизнесе. В заслуги ставят не личные качества, а приближенность к особе, облечённой властью. И за это же многое прощают.

– Удивительно, как они при таких законах добились лидерского положения на рынке?

– А кто сказал, что родственники сплошь должны быть неучами и бездельниками? Скорее всего, их с детства готовят к занимаемым должностям. Образование, психологическая подготовка – в стае хищников дисциплина почище, чем в армии… О! Смотри – ларёк, – я немного опешил от такой резкой перемены темы.

– Ну и что?

– Как что? Это же ларёк с шаурмой. Запах чувствуешь?

– И зачем он нам?

Запах я чувствовал. И скажу, как на духу: определить, что за мясо там жарится – не мог.

– А ты что, уже не голодный? Святым духом напитался? Или… – Алекс нехорошо усмехнулся. – Подкормился от оборотней?

Под ложечкой засосало. Питаться от людей, используя их как живые батарейки, мне претило. Лучше я буду горстями жрать витамины и килограммами мясо, чем… так.

В то же время я вспомнил проводника в поезде. И то, как мне было хорошо, когда он поделился частью накопленной силы.

– Для стригоя человеческая аура – как пончик с сахарной пудрой для толстяка, – сказал Алекс. – Состава преступления в этом нет.

– Только очень стыдно. Сперва получаешь удовольствие, а потом – сам себе противен.

– Суть ты ухватил верно, – осклабился шеф. – Ну так что, по шаурме?

– Ну, если вы не боитесь за свою печень, то я – тем более.

– Моя печень, мон шер ами, выносила и менее деликатные вещи, чем шаурма. Видел бы ты, чем мы питались в войну…

– Вторую мировую?

Алекс посмотрел с предубеждением – как всегда, когда я сморожу какую-нибудь глупость.

– Нет блин, с Наполеоном.

Я попытался припомнить, когда была война с французами – и не смог.

Русская шаурма не имела ничего общего с восточным кебабом. Во-первых, арабы не используют майонез… Картофель фри в Сирии мне тоже не попадался. Но в целом, в целом, было совсем не плохо. Сытно, горячо – словом, нормально.

Есть на ходу ни я, ни Алекс не любили, поэтому, взяв завёрнутое в лаваш мясо и по банке пива, мы уселись на лавочку. И стали смотреть на народ.

Алекс изучал праздношатающуюся публику с большим интересом. Симпатичных барышень он, как всегда, провожал взглядом, по мужчинам скользил мельком, не задерживаясь.

– Поиграем в игру, – неожиданно предложил он. – Сколько сверхъестественных существ ты сможешь засечь за десять минут.

– Что, прямо здесь? – говорить с набитым ртом было некрасиво, и пришлось проглотить здоровенный кусок шаурмы, не разжевывая. В живот словно рухнул камень, завёрнутый в бумажную салфетку…

– Время пошло, – шеф демонстративно посмотрел на часы.

И я принялся разглядывать прохожих. Их было не то, чтобы много, но люди мимо нашей лавочки шли постоянно. Бабки с сумками на колёсиках телепались по своим делам медленно и степенно, девчонки пробегали стайками. Гопники, издалека углядев в нас с шефом лёгкую добычу, с энтузиазмом погребли к скамейке, но не успев начать традиционный "развод" как-то сдулись, попрятали глаза, и не сговариваясь, слиняли.

Потом прошла молодая пара, торжественно, как священный ковчег, катя новенькую коляску…

Я пытался смотреть, как учила Антигона: как бы не на человека, а поверх него, мимо, лишь краем зрения цепляя контур фигуры.

Обычно это неплохо работало. В помещении. Здесь же светило яркое солнце, на асфальте мельтешили тени от листвы, над головой истошно чирикали воробьи… Всё это здорово отвлекало.

От напряжения я разозлился, и выпустил немного… Мириам это называла "дух костей" – мёртвую энергию, которая досталась мне от "создателя" – Антона Лавея.

И тут же от нас шарахнулась благообразная бабулька с карликовым пуделем на поводке.

– Чур меня, чур, – запричитала бабулька старушечьим басом. – Сгинь, супостат, бисов сын!..

Пудель, подскакивая на тонких лапках, как на пружинках, поливал нас заливистым лаем.

Достав из кошелки пучок сохлой полыни, бабка принялась махать им на меня, как веником в бане.

Народ, проходя мимо, смотрел сочувственно, но помощь никто не предлагал. С бабульками связываться – себе дороже.

– Проходите, гражданочка, – официальным тоном попросил Алекс. – Вы ошиблись.

Он ногой попытался оттеснить пуделя, но тот вцепился шефу в брючину. Зато замолчал. Теперь он лишь тихо рычал, от удовольствия заведя глаза под выпуклый чёрный лобик. Видно, не часто собачке такая развлекуха перепадает…

– Да что я, стригоя от обычной шантрапы не отличу? – вскричала старуха в полный голос, совершенно не заботясь тем, слышат её или нет.

– Ну и что, что стригой? Вам-то какое дело? – честно говоря, достало меня, что всякие люди нос воротят. Что я им сделал?

– А такое, милок, что лицензия у тебя должна быть, – ядовито и победно прокаркала бабка.

– С чего вы взяли, что у меня её нет?

– Да что я, слепая, что ль? Глаза-то, поди, имею… И как ты ещё наглости набрался, кровопивец, в столицу без лицензии сунуться! Вот я на тебя жалобу подам…

– Спокойно, гражданочка, – Алекс шустро вскочил и подхватил бабку под локоток. Обаяние своё он включил на полную. Как тысячеваттную лампочку. – Мы приезжие. Только с поезда… Вот, пообедать присели. Как закончим, сразу же отправимся регистрироваться.

– Да к тебе-то я, касатик, претензиев не имею, – бабка наконец понизила голос. – Ты, я вижу, человек культурный… А не якшался бы ты с кровососами, а? – она приложила морщинистую руку к объёмной груди. Другой рукой она, дёргая поводок, пыталась оттащить пуделя, но тот, с набитым штаниной ртом, впал в полную кататонию. – Пристрели его, и вся недолга…

– Да за что вы меня так ненавидите? – от удивления, что незнакомые старушки бывают столь кровожадными, я даже перестал злиться.

– Знай своё место, упырь, – прикрикнула старуха. – Паразиты вы, хуже вшей. Сколько кровушки моей выпили…

– Да не пью я кровь! Я витамины пью. И синтетический гемоглобин.

Это был крик души. Почему меня все принимают за какого-то урода?

Старуха неожиданно замолчала, и удивительно проворно перебирая ногами, подкатилась ко мне и накрыла лицо своей морщинистой пятернёй.

Ладонь была на удивление чистая, сухая и мягкая. Пахло от неё свежемолотым кофе…

– Прощения просим, – через минуту сказала бабка, отняв руку и зачем-то поправив мне воротничок на рубашке. – Поторопилась. Простите старую… Как увидела стригоя без Печати – так прям взыграло ретивое, не удержалась. Сколько мы их в войну колами попротыкивали – страсть.

– В гитлерюгенде были специальные зондер-команды из новосозданных стригоев, – тихо заметил Алекс. – Злые, голодные и безмозглые. Им даже оружия не давали… Мы на вас не в обиде, гражданочка, – склонил голову Алекс и щелкнул каблуками испанских туфель.

– Матрёна Потаповна Фролова, потомственная ведьма, – с достоинством кивнула старуха. – Чистка ауры, привлечение благоприятных эфиров, налаживание контакта с почившими родственниками. Всё в рамках разрешенной магии. Лицензия номер одна тысяча восемьсот два.

И совершенно неожиданно она протянула Алексу вполне современную визитку. Буквы были стилизованы под старославянскую кириллицу.

– Пойду я, – подхватилась она, как только Алекс сунул визитку в карман. – Заболталась тут с вами…

И бабка, прижимая к боку объёмистую кошелку, шустро заковыляла прочь.

– Гражданочка, – позвал Алекс.

– Чегось? – обернулась с готовностью бабка.

– Собачку заберите.

– Воланд! – позвала бабулька. – К ноге.

Чёрный пудель послушно выплюнул штанину Алекса и потрусил к старухе. Взгляд собачьих глаз-бусинок выражал к нам, грешным, полное презрение.

После ухода бабки, отдых на лавочке утратил свою первозданную прелесть. Настроение стремительно падало. Я вновь принялся думать о Мириам, о том, что надо нам с ней поговорить…

– Идём, – Алекс стремительно вскочил. Подхватив папку, выданную Геной, он завертелся на месте, высматривая что-то мне неизвестное.

– Куда?

Из меня словно высосали всю душу. Небо казалось серым, как асфальт, и таким же бугристым. Деревья больше не радовали свежей листвой, а воробьиный писк вгрызался в уши, как высокоскоростное сверло.

– Надо найти таксомотор. Поедем на кладбище.

– Куда?..

– Разговор со старухой натолкнул меня на пару мыслей, – Алекс шагал бодро, пружинисто, я же, несмотря на сытный перекус, плёлся нога за ногу. – Да что ты тащишься, как дохлая мышь?

– Не знаю, – мною овладело полное равнодушие. – А мы куда-то торопимся?

– Так, погоди… – сунув папку под мышку, шеф пощупал воздух вокруг меня. – Ну бабка, – он беззвучно выругался. – Ну стерва…

– При чём здесь старуха?

– Спрошу тебя как колдун колдуна: на тебя когда-нибудь порчу наводили?

– Не припоминаю, – я поёжился. Порча – это хреново. От правильно наведённой порчи можно и кони двинуть.

– Не удержалась всё-таки, старая перечница, – Алекс достал визитку. – Чистка ауры у неё… Привлечение эфиров… Чернокнижница она. Потомственная.

– Почему вы так решили?

– Потому что белые ведьмы порчу не наводят. Даже на стригоев. То-то она тебя углядела! Конкуренции побоялась, вот и накинулась.

– Она же извинилась, – мир будто накрыли серой застиранной марлей. Красок в нём не осталось, запахи сделались тухлыми, а свет солнца вызывал невозможную головную боль.

– Но подарочек напоследок оставила.

– И что теперь делать?

– Да ничего особенного, – пожал плечами шеф. Тяжелая папка у него подмышкой всё время норовила выскочить. – Зажигалку дай.

Сунув руку в карман джинсов, я пошарил, и ничего не нашел.

– Она у вас.

Очень хотелось лечь прямо на траву, свернуться калачиком и перестать реагировать на раздражители.

Алекс похлопал себя по карманам, нашел зажигалку, щелкнул колёсиком и поджег бабкину визитку.

– Стой спокойно, – скомандовал он и стал водить горящей бумажкой вдоль моей ауры.

Огонёк, пожирая бумажку, сыто потрескивал, и время от времени вспыхивал оранжевыми всполохами.

– Ну как? – спросил Алекс, когда визитка рассыпалась чёрным пеплом. – Полегчало?

Я прислушался к себе. Серая марля убралась, краски постепенно возвращались, да и голову перестали распиливать пополам.

– Кажется, да. Спасибо.

– Тогда пошли, – и шеф устремился туда, откуда слышался шелест покрышек и гул автомобильных гудков.

– Может, объясните, что это было? – догнав Алекса, я пошел с ним нога в ногу.

– Проверка, – небрежно пояснил шеф. – Думаешь: шли себе спокойно по аллее, присели перекусить на лавочку, и тут же встретили ведьму? Не много ли совпадений?

– А кто её мог подослать? "Семаргл"?

– Я думал о Совете. Но это тоже небезынтересная версия. Как раз ведьма-то и натолкнула меня на некоторые мысли…

– Проверить кладбище, которое раскопали строители?

– Жаль, Гиллель далеко. У него бы это получилось лучше.

– Можно его вызвать. Думаю, он не откажется нам помочь.

– Сами справимся. У Гиллеля и без нас дел по самое не балуйся.

– А может тогда… Мириам?

Алекс остановился.

– А тебе хотелось бы, чтобы она была здесь?

Я честно задумался. Представил, как она живёт в соседнем номере гостиницы, как мы, втроём, чинно ужинаем в ресторане…

– Наверное, нет, – покачал я головой. – Но если она может помочь…

– Разберёмся, – шеф вновь стремительно зашагал по аллее.

Впереди уже виднелась дорога, покрытая автомобилями, как фаланга панцирной пехоты – щитами. Они стояли плотно, бампер к бамперу, и непрерывно гудели.

– Кажись, пробка, – заметил я.

– Да, ничего хорошего, – вздохнул Алекс. – Ну-ка, дай трубу.

Я достал телефон. Шеф, покопавшись в папке, набрал какой-то номер.

– Геннадий? – сказал он в трубку. – Вы говорили, что с затруднениями я могу обращаться непосредственно к вам. Так вот: одно такое возникло. Нам с коллегой нужно попасть на кладбище… Разумеется, на то самое. И как можно быстрее. Сейчас сброшу геолокацию, – он нажал несколько кнопок. – О'кей, ждём.

– И что?

Шеф пожал плечами.

– Сказали подождать, не сходя с места.

– Что вы надеетесь там найти?

– Пока не знаю, – пожал плечами шеф.

Мы стояли посреди аллеи, людской поток обтекал нас с двух сторон. И вдруг…

– Вижу, – сказал я. – Оборотня вижу, вервольфа. Идёт прямо к нам.

– Стой спокойно, – посоветовал шеф. – Не показывай, что ты его видишь.

Мужик – лет тридцати, в серой толстовке с капюшоном, в джинсах и кроссовках, прошел мимо. Руки его были глубоко засунуты в карманы, лица из-под капюшона разглядеть не удалось. На спине толстовки была картинка с головой волка на фоне лунного диска. Из шеи волка вырывались языки пламени…

– Пасут? – спросил я.

– Не знаю, – было видно, что шефу происходящее совсем не нравится.

– Ещё один, – сказал я, заметив слева впереди девушку с необычной аурой. Воздух клубился вокруг неё, кипел, словно вода в чайнике. – Не знаю кто, точно не оборотень.

– Ламия, – определил Алекс. Молодец, кадет.

Впереди показался ещё один мужчина "с аурой". Широкоплечий седой старик, с бородой до пояса. Одет он был в тренировочный синий костюм, и шел бодрой рысью, опираясь на лыжные палки. Поравнявшись с нами, он приветливо кивнул, Алекс ответил тем же. Глаза у старика были изумрудные, цвета молодых берёзовых листьев. И пахло от него соответственно: берестой и ягодами.

– Знахарь, – известил меня Алекс.

– Он не стал от меня шарахаться, как та ведьма.

– Поверь, мон шер, не все в нашем мире такие нетерпимые. Со временем ты привыкнешь. Перестанешь замечать косые взгляды…

– А можно от этого избавится? – вопрос пришел сам собой, совершенно неожиданно. – Можно перестать быть стригоем?

– Можно, – улыбнулся шеф. – Посмертно.

– Вы всё шутите.

– Какие уж тут шутки, – фыркнул Алекс. А потом посмотрел на меня серьёзно. – Если и есть такой способ, то я о нём не знаю. Извини. Но если ты настроен решительно – можно поспрашивать.

– Спасибо.

Над деревьями раздалось мерное твок-твок-твок… Мы задрали головы.

Вертолёт, больше похожий на пучеглазую стрекозу, снижался прямо над нами. Был он небольшой, ладненький и ветра поднимал совсем немного. Он опускался на круглую площадку с клумбой, к которой сходились аллеи.

Прохожие шарахнулись в стороны.

– Я думал, это будет лимузин, или ещё что-то подобное, – сказал я, проглатывая ком в горле. Не люблю вертолётов. Во-первых, это тесное маленькое пространство. Во-вторых, оно будет подвешено в воздухе, на большой высоте, и в-третьих: в вертолёт чертовски легко попасть из гранатомёта.

– "Семаргл" не разменивается на мелочи, – шеф смотрел на лёгкую, почти игрушечную машинку, совершенно спокойно. – Я же сказал, что нам надо попасть на кладбище побыстрее.

– Кольцевая, – комментировал шеф, когда мы пролетали над геометрически чёткими кварталами и дорогами, забитыми автотранспортом. – Ярославское шоссе…

Стройку мы увидели издалека. В зелёном массиве она выделялась, как язва на теле красавицы.

Чёрная проплешина с развороченной землёй, лужами стоялой воды и брошенной техникой. Накрытые полотнами выцветшего брезента, с высоты машины напоминали раздавленных жуков.

Вертолёт приземлился на самом краю проплешины. Сразу за ним начинался светлый берёзовый бор.

Когда мы спрыгнули на землю, а лопасти вертолёта перестали крутиться, наступила почти совершенная тишина. Её нарушал только шум ветра в верхушках берёз. Ветви их были покрыты золотистым пушком, и деревья напоминали цыплят – переростков.

А потом раздалось первое робкое: – ку-ку. Деловито застучал дятел. Мимо, рассекая воздух слюдяными крылышками, пролетел шмель…

Я втянул терпкий запах травы, прошлогодних прелых листьев и близкой воды.

– Как они могли испортить такую красоту? – я имел в виду стройку.

– Здесь было болото, – пояснил пилот, спрыгнув со ступеньки к нам с шефом.

Пилотом была девушка. Но как говорить "пилот" в женском роде, я не знал. Пилотка – как-то двусмысленно. Пилотша – насилие над языком…

Девушка была очень даже ничего: высокая, подтянутая, с хорошей грудью. Лётный комбинезон обливал её фигуру, как вторая кожа. Молния была расстёгнута, открывая загорелую кожу ключиц и ложбинку между грудей. На левой была татуировка. Виднелся только её краешек, какая-то спираль.

Скулы у девушки были высоченные, острые, хищные. Зубы – необыкновенно белые. А волосы – цвета старинных медных монеток, и такие пушистые, словно это не волосы, а звериный хвост… Пахло от неё едва заметно противоблошиным шампунем и какими-то цветочными духами. А ещё машинным маслом.

– Болото, говорите? – Алекс к девушке не проявил никакого внимания, кроме делового. Ну правильно, кивнул я сам себе. – Мы же на работе… А работу и личную жизнь он не смешивает никогда. Собственно, поэтому и не берёт в агентство Мириам – в чём я его всесторонне поддерживаю…

– Старое болото, оно давно высохло, – пояснила девушка. – Но деревья там всё равно не росли. Это была голая плешь, покрытая крапивой и полынью. Биоценоз мы не разрушили.

– К тому же, рядом проходит оживлённая автомагистраль, – себе под нос пробормотал шеф. – И грех было не воспользоваться такой возможностью…

– А почему не убрали технику? – спросил я. – Ваш директор сказал, что стройку закрыли.

– Заморозили, – поправила девушка. – Геннадий Пантелеевич надеется, что недоразумение с проклятьем разрешится, и строительство торгового центра продолжится.

Когда девушка произносила имя начальника, голос её изменился. Стал более бархатным. Глубоким.

Пока мы беседовали, Алекс подошел к краю развороченной канавы и вытянул над ней руки. Со своего места я видел, что на дне её скопилась, покрытая радужной бензиновой плёнкой, вода.

Постояв так немного, шеф перешел к следующей канаве, затем ещё дальше. Он смело ступал на горки осыпающейся подсохшей земли, не жалея ни испанских туфель, ни дорогих брюк.

Он шел, как лозоходец, как сомнамбула.

Я с беспокойством следил за его блужданиями. Через минуту не выдержал, и пошел к нему, стараясь наступать на сухие участки. К сожалению, было их не очень много…

– Вы что-то нащупали? – спросил я тихонько, подойдя к шефу вплотную. Я знал, что у оборотней великолепный слух, но всё равно казалось, что говоря шепотом, мы обеспечиваем себе подобие приватности.

– Знаешь, кадет, – ответил он, посмотрев на меня круглыми, немного шальными глазами. – А проклятие всё-таки есть.