Читать книгу Ностальгия по унесенным ветром - Татьяна Иванова - Страница 1

Все заботы о похоронах Мелани Скарлетт пришлось взвалить на свои плечи. Индия Уилкс, миссис Элсинг, миссис Мерриуэзер и Мейбелл Пикар помогали ей, безропотно выполняя любое ее поручение. Никто не пытался давать ей указаний, а наоборот, все спрашивали у нее совета, чтобы предпринять то или иное действие, ибо все знали, что Мелани в свою последнюю, предсмертную минуту, никого не желала видеть так, как Скарлетт. Никого, даже Эшли и с этим приходилось считаться.

О чем говорила Мелани, какую тайну доверила она своей любимой подруге, никто не знал, однако это послужило призывом ко всеобщему убеждению, что Скарлетт здесь сейчас главная. Любовь и преданность, которую пронесла Мелани к Скарлетт через всю жизнь, играла в данный момент огромную роль, а своим последним актом выражения этой любви Мелани невольно призывала всех окружающих считаться со своим мнением, хоть многим и не хотелось этого признавать.

Скарлетт же вовсе не претендовала на роль ответственного лица. А инициативу ей пришлось взять на себя по необходимости. Тетя Питти постоянно находилась в полуобморочном состоянии, а Эшли был и вовсе не способен что-либо делать и решать. Он ходил из угла в угол, отрешенный от всего. Страх и отчаяние, владевшие им, казалось, помутили его рассудок. Не могла она рассчитывать и на помощь дяди Генри. Старый юрист хоть и держался мужественно, однако был слишком стар и медлителен для таких церемоний. Милочка Уилкс, приехавшая на похороны невестки вместе со своим мужем из Мейкона, растерянно бродила среди собравшихся в гостиной с не просыхающими от слез глазами, или висела на шее у Эшли, пытаясь его утешить. Из всех собравшихся на похороны в небольшом домике Мелани, только Индия Уилкс, да Мейбелл Пикар были способны быстрее других реагировать на поручения Скарлетт. Причем Индии это удавалось в большей степени и она, подобно самой Скарлетт, была способна собрать все свои силы в кулак, сознавая какая ответственность в этот момент лежит на ее плечах.

Скарлетт же, за все это время не проронила ни единой слезы, она запретила себе плакать, решив оставить это на потом. Долго стоять у гроба Мелани и предаваться своим чувствам она не могла, иначе, видит Бог, ее сердце не выдержало бы, да и забот было столько, что ей было не до слез.

Мелани, всеобщую любимицу, душу Атланты, провожал в последний путь весь город. Скарлетт видела повсюду скорбящие знакомые лица и заплаканные глаза. Огромная толпа, заполнившая улицу, несла с собой столько скорби, что в воздухе, казалось, повис тяжелый поток горя, предвещая что-то зловещее и опасное. У Скарлетт было такое чувство, что этот поток, незримо нависший над Атлантой, вот, вот обрушится на нее всей своей мощью и раздавит.

По дороге на кладбище пошел дождь. Ветер налетал порывами усиливая и без того гнетущую обстановку. Эшли с непокрытой головой шел, совершенно не замечая холода. Он держал за руку Бо. Дядюшка Генри с Индией и Милочка Уилкс со своим мужем шли за ними, поддерживая друг друга. Скарлетт вела под руку тетю Питти, которая, всхлипывая каждую минуту, подносила платок к покрасневшим глазам.

Сколько смертей было у Скарлетт на счету, скольких близких она вот также провожала в последний путь и каждый раз ей казалось, что все рушится вокруг и утрату невозможно пережить.

Мама, папа, Бонни, а теперь вот и Мелани. Мелани! Ее единственная подруга, которая шагала с ней рядом по жизни, стараясь изо всех сил облегчить нелегкий, ухабистый путь Скарлетт. Которая, словно солдат, была готова в любую минуту ринуться ей на выручку, невзирая на последствия. Которая, будучи кроткой и застенчивой от природы, могла мгновенно превратиться в разъяренную фурию ради Скарлетт и защитить ее от любых нападок.

И вот ее тоже не стало! И исчезла незримая опора, так надежно стоящая у Скарлетт за плечами столько лет. Теперь ей не на кого будет опереться в трудные минуты! Теперь у нее за спиной бесконечная пустота, ибо в один момент рухнули два самых надежных бастиона ее крепости, Мелани и Ретт. Ее покинули все, все самые близкие люди, покинули навсегда!

Мелани, Мелани! Сердце Скарлетт разрывалось от горя. Ее больше нет! – кричало оно – ее больше нет, она умерла!

Но Ретт! Как же так, ведь он живой и сейчас, наверное, мчится на поезде с каждой минутой все дальше удаляясь от нее. Боже, дай ей силы все это вынести, дай силы!

Косые, холодные струи дождя погоняемые порывами ветра надоедливо хлестали по щекам, забираясь под зонтик то с одной, то с другой стороны, и Скарлетт часто перехватывала его из одной руки в другую, стараясь при этом, чтоб и тетушка Питти находилась под его защитой. Невольно оглянувшись назад она заметила какое-то шевеление в безмолвной угрюмой толпе, и тут же чья-то шляпа, переходящая из рук в руки, поплыла над головами людей и вскоре перекочевала в руки Индии Уилкс, которая заботливо водрузила ее на промокшую голову Эшли.

Гроб с легким телом Мелани колыхался на плечах мужчин, словно лодка на волнах, а звуки шаркающих ног огромной толпы людей, сливаясь с шумом дождя, напоминали шум прибоя. А дождь все усиливался и теперь уже всем стало ясно, что никакой передышки во время похорон от него не будет.

Скарлетт посмотрела на сгорбившуюся от дождя маленькую фигурку Бо, и сердце ее защемило от жалости. А потом ее взгляд упал на священника и его промокшую рясу, жалко выглядывающую из-под плаща, и она мысленно обратилась к Богу, чтобы он вразумил своего слугу сократить похоронные речи из-за непогоды.

Еще с утра Скарлетт поручила Присси отослать телеграмму Уиллу в Тару, чтобы он завтра встретил ее с детьми с вечернего поезда. Мысли о Таре и Мамушке не покидали Скарлетт даже во время похорон. Они маячили в глубине ее сознания, как тихий остров, прибежище, до которого надо было скорее добраться ее растерзанной душе. Она пыталась внушить себе, что стоит ей только уехать в Тару и боль утихнет, цепляясь за собственное внушение, как утопающий за соломинку.

А сейчас… ей надо еще очень многое сделать. Впереди поминки, рыдания близких на ее сильном плече! Сильном! – Скарлетт горестно усмехнулась от этой мысли. – Где только ей самой взять эту силу?!

…Поезд в Джонсборо опоздал на полчаса и Скарлетт с детьми не пришлось ждать Уилла на холодном ветру. Он приехал вовремя и уже поджидал их. Увидев истерзанную Скарлетт, Уилл не стал у нее ничего спрашивать, а только дружески обнял за плечи и погладил по голове. Скарлетт была благодарна ему за этот жест. Она и так уже слишком много перенесла и не хотела обсуждать подробности смерти Мелани. А Уилл, он всегда понимал ее и старался помочь. Боже мой, как хорошо, что у нее есть еще и Уилл! А ведь вчера, в минуты отчаяния, она думала, что у нее осталась только Мамушка, совершенно забыв про него.

Они ехали знакомой дорогой в полном молчании, если не считать редкого пререкания детей, поскрипывания колес и шума ветра, и голова Скарлетт покоилась на костлявом плече шурина.

Обычно за разговорами, когда ее вот так же встречал из Атланты Уилл, Скарлетт мало обращала внимания на дорогу и на те перемены, которые происходили в округе после войны. Она с большой заинтересованностью слушала рассказы Уилла о делах в Таре, которые волновали ее куда больше. Сейчас же, когда Скарлетт ехала молча, наоборот, все бросалось ей в глаза и она с удивлением наблюдала, что Джонсборо понемногу начал отстраиваться и с улиц городка почти исчезли обгоревшие разрушенные здания. Лавка Булларда превратилась теперь в магазин внушительных размеров. Одна его часть была рабочей и там постоянно толпился народ, привязывающий своих лошадей, как всегда, у коновязи под деревянным навесом. Другая была еще не достроена и оттуда на Скарлетт глядели лишь пустые глазницы оконных проемов.

Да, война понемногу уходила в прошлое, и люди, залечив свои самые больные раны, начинали теперь засучивать рукава. И Скарлетт, глядя на эти перемены, даже не смотря на свое горе, которое стояло у нее в горле комом, радовалась за земляков.

Сегодня Уилл приехал встречать Скарлетт в новой повозке с закрытым верхом, запряженной парой гнедых лошадей. Он приобрел ее на рождество, в качестве подарка для Съюлин, и Скарлетт ее еще не видела. Сестра давно мечтала о таком выезде, и Уилл, хоть и с большой неохотой, наконец, приобрел экипаж. Будучи экономным хозяином, Уилл считал, что лишняя роскошь для его семьи совсем не обязательна, а потому откладывал и откладывал эту давнюю просьбу жены в дальний угол – авось передумает – рассуждал он и продолжал выезжать по своим делам на старом багги. Однако Сьюлин на этот раз была неумолима и продолжала настаивать на своем, и к рождеству, Уилл, наконец, сдался, купив ей роскошный подарок.

Молодые лошади резво скакали по мокрой красной дороге, и Уилл даже не успевал придерживать их, когда на пути попадалась рытвины или ухабы. К счастью, дождь был хоть и частым, но кратковременным, а потому дорогу пока еще не размыло. А то обстоятельство, что из-под копыт резвых молодых жеребцов не летела в глаза надоедливая красная пыль, прибитая влагой к дороге, делало путь довольно сносным, даже невзирая на непогоду.

Уже смеркалось, когда из-за поворота, наконец, показалась милая сердцу подъездная аллея Тары, и увидев родной дом, Скарлетт с облегчением вздохнула. Когда они вошли в парадную, Сьюлин с детьми уже поджидала их. Дети засуетились, приветствуя Эллу и Уэйда, а Сьюлин со слезами кинулась к Скарлетт и запричитала.

– Скарлетт, что же это? Мелани, ведь она была такая хорошая, так любила всех! Я не могу в это поверить! Да как Бог мог допустить такое?! Ах, Скарлетт!

Сьюлин повисла на шее у сестры и ее слова потонули в нарастающих со всех сторон рыданиях черных. И тут в проходе показалась грузная фигура Мамушки, и Скарлетт, даже не сняв шляпы, бросилась к ней, дав наконец волю слезам.

– Мамушка, уйдем куда-нибудь, я хочу побыть одна, не могу никого видеть, я так устала!

– Пойдемте, моя голубушка, поднимемся в Вашу комнату – сказала старая нянька, снимая со Скарлетт шляпу и теплую накидку.

– Роза, принеси миссис Скарлетт горячего чаю – крикнула она на ходу негритянке.

Мамушка привела рыдающую Скарлетт в комнату и усадила ее рядом с собой на кушетку. Она ничего не говорила, а только гладила ей волосы как в детстве, да согревала в своих черных, теплых ладонях заледеневшие пальцы Скарлетт. Из ее старых глаз тоже катились слезы.

Роза, робко приоткрыв дверь, внесла поднос с чаем и пирожными. Мамушка велела ей все поставить на стол и уйти.

– Ласточка моя, Вам надо согреться с дороги. Ручки-то вон совсем захолодели. Да и полно уж плакать-то, что же тут поделаешь, видно господу Богу угодно было забрать от нас миссис Мелли. И будет она теперь, наша голубушка, служить ему там на небесах.

– Ах, Мамушка, это еще не все. Ретт бросил меня, он уехал! – выдохнула в отчаянии Скарлетт.

– Ну, полно, полно, моя хорошая, что ж с того, что уехал?! Приедет – сказала, Мамушка, но сердце ее почуяло беду.

– Да нет, он ушел от меня, бросил! Сказал, что больше не любит, и я ему не нужна! А он мне так нужен, ведь я люблю его, Мамушка, да только поняла это очень поздно! Я была такая гадкая, а он любил меня и все ждал, когда я изменюсь, а я не менялась!

– Доченька, это горе помутило его разум, ведь он совсем переменился после смерти нашей маленькой мисс. Не может он разлюбить Вас, уж я-то знаю. Не один год жила с вами, видела, как он смотрел-то на Вас, а Вы ведь и вправду ничего не замечали. Да и пил-то он по большей части из-за Вас, переживал очень. Да разве может он вдруг взять и разлюбить Вас?! Нет, моя ласточка, не убивайтесь так! Не убивайтесь! Походит, побродит он по Белу Свету, да и вернется. Дом-то его только подле Вас, уж я-то знаю, послушайте свою старую Мамушку.

– Мамушка, мне так плохо сейчас, так плохо! Мелани, ведь я тоже не знала, как сильно люблю ее, а она всегда была мне так предана и не променяла меня даже на Индию. Я же вела себя так гадко по отношению к ней, ведь ты знаешь все, ты знаешь!

Скарлетт в отчаянии ухватилась за рукав мамушкиного капота и принялась теребить его изо всех сил, вкладывая в этот непроизвольный жест всю свою боль.

– Ну полно, полно Вам убиваться, ведь теперь уже все по-другому – приговаривала Мамушка, поглаживая своей черной рукой трепещущие пальцы Скарлетт. – Да и разве мало Вы сделали для нее? Выпейте чайку, да и успокойтесь. Вам теперь надо бы лечь в постель, положить горячий кирпич и укутаться в одеяло, чтобы часом не заболеть! А я посижу рядом пока Вы не уснете, а проснетесь, и сразу станет легче – увещевала Скарлетт любящая нянька, призывая на помощь старые детские уговоры.

Скарлетт машинально принялась за чай с пирожными. От пролитых слез и сознания того, что часть своей боли она переложила на надежные плечи Мамушки, ей стало легче. И Мамушка, вполне довольная собой, с одобрением посмотрела на свою любимицу.

Как ни старалась Скарлетт избежать разговоров о смерти Мелани, ей не удалось. Лишь только соседи узнали, что она приехала в Тару, тут же начались визиты в поместье. Уже на следующий день первой прибыла. Беатрисса Тарлтон со своими четырьмя дочерьми и единственным одноруким зятем, за которого все-таки удалось выйти замуж самой рыжей из сестер Тарлтон, Бетси. А спустя полчаса верхом на вороном породистом жеребце прибыл и сам хозяин этого огненно-рыжего семейства, Джимми Тарлтон. Пожилой джентльмен, прошедший войну, держался в седле молодцом и выглядел вполне бодрым для своего возраста. Миссис Беатрисса, наоборот, изрядно сдала с тех пор, как они со Скарлетт виделись в последний раз. Эта миниатюрная изящная женщина стала совсем худой, высохшей как осенний куст кизила. Ее щеки сделались дряблыми, а волосы усердно обласкала седина. Однако при всем при этом, ее глаза продолжали оставаться такими же живыми и властными, а движения шустрыми и уверенными.

Следом за Тарлтонами, в течение еще двух дней Тару посетили все ближайшие соседи графства. И Скарлетт, осунувшаяся, бледная, набравшись терпения, вынуждена была рассказывать им всем по очереди о случившемся несчастье. Уезжая от нее, соседи сочувственно прощались и желали ей всего хорошего, и их искренняя доброта в какой-то мере согревала ей сердце.

Почти три недели Скарлетт находилась в Таре. Никто из близких не знал о том, что произошло у них с Реттом и ее удрученное состояние приписывали одной только потере подруги. Ей старались не-докучать и она была предоставлена себе и своей красной земле, которая всегда вливала в нее новые силы. Скарлетт радовалась тому, что урожай в этом году будет хороший. Она окидывала взглядом созревающие коробочки хлопка, готовые, казалось, тотчас же лопнуть от прикосновения руки или дуновения ветра и в очередной раз, не без гордости думала, что все это белоснежное великолепие, покоящееся на зеленых ветках, сохранилось в Таре благодаря ее давним стараниям. Какой дальновидной оказалась она в те трудные послевоенные годы, пытаясь сохранить имение любой ценой! Конечно, все теперь было по- другому, не так, как до войны.

Реконструкция принесла с собой отмену рабства и латифундиям был нанесен решительный удар. Прежде всего это сказалось в сокращении размеров плантационного землевладения их графства, да и всего Юга в целом. Стоимость личной недвижимости рабовладельческой элиты уменьшилась почти на две третьих. Это было вызвано тем, что часть землевладельцев, опасаясь репрессий федерального правительства, эмигрировала за границу, другие же были вынуждены расстаться с плантациями из-за долгов.

К последним относились такие, как соседи «О» Хара – Слеттери со своим многочисленным семейством. Хоть Эмми и пощеголяла немного в новых нарядах, будучи замужем за Джоном Уилкерсоном, пока его не прирезал Тонни Фонтейн, они все же вынуждены были продать свое имение за долги. А Уилл Бентин оказался проворным малым и скупил его, осуществив, наконец, давнюю мечту Джералда – присоединить к своим владениям имение соседей. Конечно, ему удалось это сделать только благодаря деньгам Скарлетт, вложенным в Тару, которые она зарабатывала на своих лесопилках и высылала в поместье с рвением скряги-методиста, пытаясь, таким образом, защитить любимый дом от любых непредвиденных обстоятельств.

Однако сейчас, как и прежде, главное место в системе общественного производства все же продолжало сохраняться за плантаторами, хоть их социальная природа и изменилась. Если раньше они были, прежде всего, рабовладельцами, то после гражданской войны, лишившись монополии на даровую рабочую силу, они остались только землевладельцами.

Уиллу теперь, как и другим плантаторам приходилось сдавать поделенную на мелкие участки землю в аренду бывшим рабам и обнищавшим белым беднякам – кроперам. Плата за аренду и являлась сейчас самым веским доходом плантаторов, ибо ее величина зависела от количества имеющейся у владельца земли. В послевоенный период постоянный доход плантаторам начало приносить еще и ростовщичество. Латифундисты предоставляли арендаторам денежные ссуды под высокие проценты или продавали несчастным продукты питания в долг под те же баснословные проценты.

А в последнее время плантаторы еще значительнее выиграли после принятия законодательства, запрещающего ростовщикам без их ведома брать под залог часть урожая арендатора. Покупка урожая у фермера, не выплатившего плантатору причитающуюся ему долю, была объявлена уголовно наказуемым преступлением.

Словом, так или иначе, война, переставив фишки на поле истории, не обделила плантаторов, а успешно закрепившийся период реставрации и вовсе принес с собой большие привилегии для них. Семья же «О» Хара, благодаря своевременным стараниям Скарлетт, как и прежде, принадлежала к ним, и какая разница, в конце концов, вольнонаемные негры работали теперь на их плантациях или нет. Главное, что их было много, они обрабатывали хлопковые поля и Тара прочно стояла на ногах, даже несмотря на то, что размах у нее был и не таков, как прежде.

Скарлетт приятно было видеть, как Уилл с каждым новым посевом постепенно осваивал давно запущенные участки хлопковых плантаций их бывшего владельца Джералда «О» Хара, заросшие многочисленной сосновой порослью. И тут ей неоднократно вспоминались слова бабули Фонтеин, что Уилл, дескать, никогда не наведет в Таре такого порядка как Джералд, и Скарлетт радовалась, что в этом случае бабуля дала маху, не смотря на свое умение все подмечать и предрекать.

Часть хлопка была уже убрана, и Скарлетт смотрела на ухоженную землю, лежащую серповидными волнами, устроившуюся на законный отдых, чтобы накопить силы для будущего урожая, и в душу ее проникал покой. Во фруктовом саду и на огороде тоже царил полный порядок. Деревья были побелены, ветви аккуратно подстрижены. Бобы, ямс, арахис и горох собраны и заложены в хранилища и лишь золотистые дыни и тыквы все еще покоились на грядках, отбрасывая послеполуденные тени на живую кизиловую изгородь.

Бессменные островки разноцветных маргариток и душистого табака, без единого сорняка, также уверенно располагались под многочисленными персиковыми деревьями, все еще окутанными пожелтевшей листвой.

Скарлетт было приятно обозревать давно знакомые, милые сердцу постройки – свежевыбеленный сарайчик, предназначенный для кур и гусей, коровник и конюшенный двор, которые были отстроены вновь после войны. Она с вожделением направляла свой взор на резную беседку, увитую вечнозеленым плющом, распустившим свои влажные ветви почти до самой крыши и на свежевыкрашенную голубую веранду дома, которую изящно оплетали сиреневые глицинии, и на кусты мирта, такие ярко-розовые по весне, и на гипсовые белые вазоны, стоящие возле самого крыльца у парадного входа, в которых с первыми лучами весеннего солнца распускались синие ирисы. Все было таким родным и знакомым, все говорило о том, что она у себя дома и острая боль понемногу притуплялась, вытесняемая умиротворением.

Шагая по тенистой темно-зеленой кедровой аллее, ведущей от дороги к дому, Скарлетт который день уже думала, что Уилл заправляет здесь не хуже, чем она в свое время на лесопилках. И какое все-таки счастье, что Бог именно к ней в поместье забросил этого невзрачного хромого парня.

Воспоминания о лесопилках тут же воскресили в памяти Скарлетт мысли об Эшли. – Лесопилки, господи, да как же там сейчас Эшли? Ведь в таком состоянии он не сможет вести дела! Его обворуют не только клиенты, но и собственные работники и все пойдет прахом. – От этих мыслей у Скарлетт засосало под ложечкой. Ну как она могла забыть про Эшли и пробыть в Таре столько времени, зализывая свои раны? Господи, ведь она хотела уехать совсем ненадолго, а прошло уже почти три недели!

Хоть в свое время она и продала лесопилки Эшли и теперь, казалось, они не должны были ее интересовать, однако это было ее детище и Скарлетт ревностно следила за тем, что там происходит. Скрепя сердце, она наблюдала, как бизнес Эшли семимильными шагами катится вниз, после того как он уволил Джонни Геллегера и нанял вольных негров вместо каторжников. Второй лесопилкой теперь снова управлял Хью Элсинг, а продажей леса в городе они с Эшли занимались по очереди.

В результате этих перемен почти все бывшие клиенты Скарлетт были перехвачены более ловкими торговцами. Да и производительность лесопилок упала вдвое. От вольных негров не было никакого толку.

Она находилась в Таре уже третью неделю, страшно подумать, что за это время могло произойти на лесопилках! Эшли, наверное, там и не показывался, а эта бестолочь, Хью, был и вовсе ни на что не способен. Она не может здесь больше оставаться, ей необходимо срочно вернуться в Атланту. Надо помочь Эшли в делах, поддержать его, утешить, ведь ему так плохо сейчас. Скарлетт вспомнила, как Эшли смотрел на гроб Мелани, когда его опускали в могилу. Она никогда не забудет этот его взгляд – взгляд затравленного кролика, попавшего в силок и понимающего, что ему вот-вот придется расстаться с жизнью. Да как же она могла бросить его в таком состоянии и уехать?!

Чувство жалости к Эшли полоснуло ей сердце с такой силой, что слезы выступили на глазах и она приняла решение оставить детей в Таре еще на пару недель, до наступления занятий в школе, а сама уехать на следующий день в Атланту.

Мамушка настаивала на том, чтобы поехать с ней, но Скарлетт решила, что не позволит ей этого сделать. Мамушка стала грузной, неповоротливой, она жаловалась на сильные боли в спине и ногах.

– Ты стала совсем больной, и поездка вымотает тебя – сказала ей Скарлетт.

– Да и не хочется тебе уезжать из Тары, разве я не вижу.

– Как же Вы будете там одна сейчас? – не унималась старая негритянка.

– Все в прядке, Мамушка, я уже успокоилась, ничего со мной не случится.