Читать книгу Светлая печаль - Татьяна Ивановна Кузнецова - Страница 4

Так проходили эти недели. Они были до безумия однообразны: каждый день был таким же, как и предыдущий. Мальчик быстро привык к ним и откровенно скучал. На уроках был вялым, учителям приходилось вытягивать из него ответы клещами. За обедами, зная, что наставница не примет участия в разговоре, Андрей неохотно ел, косясь на окно или на Марса. Оживлялся он лишь на фехтовании, где он получал возможность двигаться и смеяться.

Вообще мальчик веселел и расцветал только к вечеру. Он жадно ждал того момента, когда Марс сядет подле его кровати и, превратившись в волшебника, рассказчика, раскроет перед ним целый прекрасный неведомый мир, который существовал только для него. Марс видел, что его господин одарён фантазией, поэтому, хотя и не мог видеть этот безграничный мир в комнате, но старался подробнее и красочнее рисовать для него словами. Ему самому нравилось рассказывать истории, легенды и сказки, ему нравилось делиться с этим юным слушателем тем, что его восхищало. Ему доставляло удовольствие рисовать узоры из слов, нравилось играть голосом, убаюкивая господина. Это счастливое спящее лицо приносило ощущение хорошо выполненного долга и спокойствия в душу мужчины.

Однажды Марс рассказал Андрею историю о лётчике и принце. Мальчик, который обычно слушал всё молча, в этот раз внезапно откинулся с подушек и взволнованно спросил:

– Марс, а лётчик ведь щедрый?

Слуга понял, что его господин говорит об их разговоре в день знакомства.

– Конечно, и он, и принц, и лис, и даже роза щедрые. Одни делились заботой, другие знаниями, и все они делились любовью и дружбой.

– Ты говорил, что у них какое-то странное сердце? Какое оно?

– Это сложно объяснить, мой господин. Вы устали, вам пора спать. Давайте завтра вечером, я объясню вам, что такое хрупкое сердце. Но только если сейчас вы ляжете и уснёте.

Мальчик послушался. Марс посидел ещё немного, дожидаясь, когда светлые ресницы перестанут сильно дрожать на закрытых темноватых веках. Он взял канделябр и вышел из комнаты. Возле его двери ждал уже привычный поднос с ужином. Он выяснил, что еду ему оставляла и приносила кухарка. Её трогало, что Марс первый из слуг с такой ответственностью и заботой подошёл к юному господину, забывая про собственные нужды. Мужчина пытался уверить её, что всё нормально и оставлять ужин для него не стоит, но всё равно еженощно поднос оказывался у двери.

На следующий день всё было как обычно. Марс разбудил, собрал и сопроводил господина к завтраку. Отстоял за стулом Андрея во время уроков, а после отправился с ним в зал для занятий пением. Господин был чем-то взбудоражен всё это время. Давно уже слуга не замечал за ним такого в учебное время. За завтраком взволнованные глаза мальчика несколько раз обращались к Лире Михайловне, робеющий ротик несколько раз раскрывался, словно хотел что-то сказать. Но так ничего и не говорил, зная, что в это время к нему глухи. Перед занятием пения Марс еле поспевал за окрылённым чем-то господином. Перед тем, как пройти сквозь огромные двери в зал с чёрным роялем и Лирой Михайловной, Андрей остановился в коридоре, мерцающем от пылинок, освещённых в воздухе квадратными лучами солнца. Он обернулся на свою тень, на своего слугу, и улыбнулся ему немного робко, словно ища ободрения, но очень открыто. Марс ответил спокойной уверенной улыбкой и кивнул на дверь.

Мальчик вошёл. Лира Михайловна уже нервно сложила руки: она не любила, когда к её времени относились пренебрежительно. Андрей остановился возле наставницы. Все знали, кто что должен делать: Андрей смиренно ждал, Марс снимал с него жилет, пианист хрустел перстами, а Лира Михайловна нетерпеливо, словно кошка хвостом, стучала носком туфли о паркет.

Наконец, Марс удалился, перекинув жилеточку через руку. Он встал у стенки, расслабился и даже закрыл глаза, готовясь наслаждаться чудесным голосом. Но резко открыл их, когда звуки пианино оборвались после первых острых нот. Андрей что-то говорил. Из-за того, что говорил он негромко, а голос его множился в большой зале, слуга не мог ничего понять.

Лира Михайловна замерла с натянутой улыбкой. Её тело заколыхалось от дрожи. На лице по кругу сменялись страх, непонимание, гнев. Всё также улыбаясь, наставница рванулась вперёд к мальчику, который, уже видя перед собой много странного и непонятного, сжался и не мог оторвать взгляда от этого нечеловеческого. Она сжала его хрупкие плечи своими полными дрожащими руками.

– Что за чушь ты говоришь?! – Чётко, жутко и грозно пронёсся по дому её полный голос. – Лётчик, щедрость? Что за бред ты мне говоришь, глупый мальчишка?! Кто научил тебя этой глупости?

Марс похолодел и сжался внутри, он бежал и не мог отвести взгляда от мальчика, которого сотрясали испуганный слёзы. За рокотом голоса Лиры Михайловны мужчина слышал, как где-то рушится просторный, светлый город, именно этот грохот делал голос певицы таким страшным.

Он оторвал руки леди от своего господина. Мальчик тут же бросился к нему и приник. Марс поднял его, и Андрей, уткнувшись в плечо, разразился горькими рыданиями. У слуги разрывало грудную клетку от клокотавшей в нём бури. Он встал так, чтобы господин не мог видеть Лиру Михайловну, и пылающим взглядом встретил её злое лицо.

– Это ты забил ему голову всякой нелепицей. Дурак. – Догадалась она. Звенящим голосом она приказала. – Успокойте Андрея, а потом один придите в эту залу.

Марс медленно выдохнул, резко и ломано повернулся в сторону дверей и пошёл. Его длинные ноги вылетали вперёд так, словно он принимал участие в параде войск. Длинные полы-хвосты фрака хлопали и развевались от быстрой ходьбы. Этот привычный, старомодный фрак, которой нравился ему всегда, теперь стал для него ненавистен. Брошь, висевшая на этом чёрном уродстве, казалась слишком хорошей для этого всепоглощающего чёрного лацкана.

Марс опомнился только на лестнице. Он вспомнил, нет, заметил, что у него на руке сидит ребёнок, нуждающийся в успокоении и поддержке. Вцепившись одной ручкой в брошку, а другой обвив шею, Андрей плакал. Всё его хрупкое тельце дрожало, временами, когда от всхлипов ему уже не хватало воздуха, он тоненько и пронзительно вздыхал. Слуга поднял руку, которой придерживал господина, и погладил его по светлым волосам. Мальчик прижался ещё сильнее.

Марс поспешил в комнату молодого господина. Обычно равнодушные к их паре слуги дома, в этот раз останавливались, оборачивались. Кто-то смотрел с удивлением, у кого-то на лице вырисовывалось что-то похожее на сочувствие. Несчастный ребёнок притягивал к себе всё внимание. И это было даже хорошо, потому что немногие замечали на лице его тени злое, пугающие выражение. Те, кто видел эти потемневшие пылающие глаза, замирали, а слишком чувствительные служанки вжимались в стены.

Марс внёс Андрея в комнату и посадил на кровать. Он хотел оторваться от господина и сесть перед ним, но мальчик сильнее вцепился и заплакал настойчивее. Тогда мужчина пересадил его к себе на колено.

– Господин, – глухо позвал слуга. – Что вы сказали Лире Михайловне?

Мальчик не отвечал, только плакал. Тогда уже насильно Марс отвёл его лицо от своего плеча и вытер слёзы рукой. Андрей, всхлипывая, посмотрел на лицо, которое для него всегда служило призмой происходящего, и испуганно затих. Марс понял, что даже не попытался смягчить выражения, но так даже лучше: в адрес детей нельзя лицемерить, они слышат и видят больше, чем мы думаем.

– Господин?

Водя пальчиком по броши, Андрей прерывисто вздохнул и чуть охрипшим голосом сказал:

– Я сказал, что хочу быть лётчиком, чтобы быть щедрым человеком. Щедрый же человек хороший, Марс?

– Да, – Эхом тихо отозвался слуга. – Щедрый человек очень хороший.

Слуге стало понятно всё. И это понимание опустошило его, сделало несчастным. Странно, что он с самого начала не понял всего.

А мальчик ещё ничего понять не мог.