Читать книгу Букет незабудок - Татьяна Карпенко, Татьяна Павловна Карпенко - Страница 3

Я родился в Мюнхене, в цветущем городке на юге Германии. Там прошло все мое детство. Мать моя всегда отличалась изумительной тонкостью души. Красивая француженка. Белокурая с огромными серыми глазами. Я помню, как в детстве она рассказывала мне о родном Париже и я, являясь ребенком с живым воображением, рисовал в сознание образ того, что называется самый красивый город Земли. И из-за матери я начал увлекаться историей Франции. Читал книги, мечтая однажды стать таким же героем романа, как и Жан Вальжан или Жульен Сорель, хотя второй меня привлекал намного меньше. Ребенком я представлял, как однажды сбегу из дома и отправлюсь в кругосветное путешествие. В такие мгновения мое сердце, словно воспламеняясь, наполнялось благородным светом. В тот период своей жизни я довольно плохо знал отца. Он был полной противоположностью матери, холодный и сильный. Я всегда мечтал походить на него. Словом, я рос романтичным ребенком, пока за мое воспитание не взялся отец. В это время в мою жизнь пришел спорт. «Мужчина должен быть атлетом», – говорил мне отец и я любовно впитывал все, как губка. Мой отец всегда подозревал, что придет день и начнется новая, еще более жестокая война. А слабые в такой период жизни погибают. Мне было пятнадцать, когда я впервые влюбился. Софи Вагнер. Красивая, кудрявая девушка. Первая любовь всегда является чем-то высоким и прекрасным, но нашу любовь омрачил начавшийся мировой кризис. Германия и без того была на грани гибели, как страна, а в это время и вовсе экономика будто погибла. На фоне этого ужаса я поступил на медицинский факультет в Мюнхенский университет Людвига-Максимилиана. Конечно, главной целью для меня было ни столько высшее образование, сколько возможность спасти маму. За год до этого у нее диагностировали рак поджелудочной железы. Эта красивейшая женщина высыхала на глазах. Волосы сделались оттенка земли, подглазья впали и приобрели коричневый окрас. На втором курсе университета я стал подрабатывать медбратом. Если бы об этом узнали в университете, меня бы отчислили без права восстановления, но… только так можно было прожить этот период жизни. Тогда я встретил своего единственного друга – Альберта фон Шауфа. У него была похожая ситуация и это обстоятельство нас сблизило. Иногда мы работали вместе, ассистировали друг другу. Альберт был улыбчивым молодым парнем, который даже в самые тяжелые моменты пытался выглядеть сильным человеком. «Мы все сможем пережить, – сказал он мне однажды, когда мы зашли выпить по кружке пива в дешевый бар, – Трудности сделают нас сильней…. Вот ты влюблен и, казалось бы, должен жить полной жизнью, а раскисаешь. Борись, Фридрих, мы должны бороться за лучшее». В моей памяти этот веселый парень навсегда остался сильным человеком. Возможно, самым сильным из всех, кого я знал.

В марте 1931 года умерла мама. Я помню, как в тот день лил дождь, смывая слезы отца. Он жил этой женщиной, боготворил ее. А в этот миг ее не стало. Альберт по-дружески поддерживал меня, он заявил тогда: «Какой же я друг, если оставлю тебя с бедой один на один». Я был ему за это благодарен. Тогда я впервые напился. Сильно, так, чтобы хоть на миг забыть, что лишился самого дорого человека.

После смерти матери, отец перестал работать, его перестало что-либо интересовать. Он довел свой организм до страшного состояния и через полгода после мамы, скончался. Вторые похороны в жизни я перенес терпимее. В этот день Софи поддерживала меня, но тогда, глядя на нее, я осознал, что такой любви, какую отец испытывал к матери, к ней не чувствую. Значит это не та женщина, которая должна стать моей женой.

В 1932 году я окончил университет и начал работать врачом. В период мирового кризиса деньги платили ежедневно, чтобы хоть так дать право людям поесть. На следующий день инфляция становилась выше и вчерашние деньги обесценивались. С Альбертом мы работали вместе. После работы пропускали по пиву и расходились по домам. В один из таких дней, в баре мы встретили новенькую официантку – Марту. Красивую девушку, она напомнила мне мать. Такая же белокурая и сероглазая. Правда, она предпочла Альберта и вышла за него замуж. Я отошел в сторону: дружба дороже. А потом в мою жизнь, словно вихрь ворвалась партия национал-социалистов. К тому времени немецкое правительство настолько дискредитировало себя, что хотелось резких перемен. И Адольф Гитлер, к слову сказать, превосходный оратор, казался именно той переменой. Мы с Альбертом слушали его речи с упоением. Марта не поддерживала увлечений мужа, но и не мешала ему, а вот Софи закатывала мне истерики, кричала, что это чудовищно слушать такого, как Гитлер, ужасно верить в то, что мы – высшая раса. Нет, нет и нет, – кричала девушка, временами срываясь на плач. И в один из таких дней, я не выдержал и ушел.

Выборы 1932 года для партии провалились, начались столкновения с правоохранителями. После того, как появились жертвы, мы возненавидели гнетущую власть. А ко всему еще прибавилось и то, что были обнародованы факты того, как ведут себя богатые восточно-прусские помещики, как прогуливает казенные деньги сын президента Оскар фон Гинденбург. Все это еще сильнее озлобило народ, поддерживающий нацистов. Начались погромы, факельные шествия по городам Германии. Жестокость и красота. Бога нет, есть фюрер. 1 февраля 1933 года, все мы прильнули к радиоприемникам, слушать первое радиообращение Адольфа Гитлера к немецкому народу. Теперь вся индивидуальность стиралась, мы все стали нацистами».

– Вы были нацистом?! – с презрением вскричала Ника.

Мужчина глубоко вздохнул и наклонил голову.

– Милая фройллян, … сегодня, когда… я оглядываюсь назад… мой ужас от содеянного… не меньше вашего. Я не собираюсь оправдывать поступки – я был чудовищем, как и система породившая меня, … – его голос сорвался. Мужчина с презрением посмотрел на свои руки, – Я заплатил огромную цену… за преступления. Я прозрел, но было слишком поздно.

На некоторое время над нами нависла тишина. Угнетающая и жгучая. Я смотрела на озлобленную Нику и переводила взгляд на гостя. Он все также сидел потупив взор, на его глазах застыли слезы. Но мне не было жаль его… И он чувствовал наше презрение, я это видела. Однако, даже самый страшный преступник имеет право на последнее слово и я, преодолев охватившее меня презрение, прошептала:

– Рассказывайте дальше. Мы вам не судьи.

Мужчина глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ, который все больше и больше напоминал исповедь.

«После я поступил в военное училище, чтобы стать офицером. Мое призвание служить фюреру. Я – его слуга. Я готов ради него идти на смерть. И таких было много. Училище я закончил досрочно, поскольку мое физическое состояние было высокого уровня. И тогда я попал в СС. Форма сидела на мне, как будто я рожден для нее. Красота. Черный китель. Белые пуговицы. Вышивка в виде двух рун ЗИГ. Такой облик внушал трепет и страх. Люди на нас смотрели с восхищением. Хотя тогда мне стало все равно. Я – слуга самого великого правителя в мире, – думал я, – они обязаны на меня так смотреть.

В 1936 году, по распоряжению начальства, я был послан во Францию, иностранным агентом, чтобы подорвать авторитет французского правительства. Я выслушал приказ и пошел упаковывать вещи. Форму пришлось оставить дома, никому не следовало знать, что я немецкий шпион.

– Собираешься? – с обычной улыбкой, спросил меня Альберт, когда зашел попрощаться.

Тот дом, что достался мне от родителей, представлял собой каменное подобие уюта. После их смерти, серость нагнетала на меня тоску, и поэтому я закрыл все комнаты на ключ и жил в гостиной. Высокие серые стены, обои я ободрал, чтобы не напоминали мне о счастливой жизни, два больших окна и у дальней стены камин, где папа любил сидеть вечерами, куря сигару. Здесь же я поставил кресло к камину и диван, ближе к входу в гостиную, на котором я собственно и проводил ночи.

– Как видишь, – усмехнулся я, – Но у меня есть время выпить… по старой дружбе, если Марта не будет против….

Альберт рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Времени нет, к сожалению, – ответил он, – Но я зашел сказать старому другу, что буду ждать твоего возвращения. И пожелать удачи.

Я по-братски обнял его и после его ухода, отправился на вокзал. Сейчас, сняв с себя форму, я на какое-то время превратился в Фридриха Рештельберга, человека, который все детство мечтал о Франции. «Там, именно там, я встречу ее… настоящую любовь», – говорил я матери, когда она рассказывала мне о тех красивых местах, которые когда-то были ее домом.