Читать книгу Лиза - Татьяна Краснова - Страница 11

– А У НАС новый сосед! – громко сообщила Аллочка. – Просто маскарад! Парад двойников! Представляется как Филипп Шницер, мы глазами хлопаем – а Волчок тогда кто?

– Это я виноват, – вмешался новый жилец – худощавый мужчина под пятьдесят с провалившимися глазами. – Но, поверьте, криминала никакого. Я в вашем городе заказ выполнял – резные деревянные богатыри в парке, может быть, видели. Замысел не мой, повторение работы мастера Головина – жил у вас тут, в Белогорске, такой художник, украшал парк деревянными скульптурами от широты души. Потом умер, а всё сгнило – печальная история. Теперь возобновляют кое-что. Я был его учеником, потому меня и пригласили. К оплате отдых прилагался, а я сначала Данилу за себя послал, потом сам приехал…

– Данила Волков – вот он кто у нас на самом деле, – заявила Аллочка, заставив юношу с хвостиком покраснеть. – Потому и Волчок, понимаете? Ну, он тоже остается, мы к нему привыкли! Ученик Филиппа Евгеньевича, юный талант!

Лиза продолжала смотреть на Филиппа Евгеньевича. Последние сомнения рассеивались. На нее глядели знакомые серые глаза, знакомые в разных вариациях – ясные у Светы, туманные у Ани, бездонные у мамы на молодых портретах и у самой Лизы в привычном отражении зеркала – серые тучковские глаза, которые раз увидишь и с другими не спутаешь.

Три сестры Тучковы носили сказочные, литературные имена: Людмила, Василиса и Светлана. Лизина мама деятельно помогала остальным, опекая племянников, забирая их к себе на дачу на все лето и устраивая в институт. Филипп вообще жил у Бурматовых все годы, пока учился. Дружба прекратилась, когда общая древняя родственница оставила наследство – избушку на краю города – почему-то Лизе. Все были возмущены. Лиза до сих пор холодела, вспоминая, как они нападали на маму, требуя разделить всё поровну, а та твердо отвечала, что волю покойницы менять не собирается. И две сестры порвали отношения с третьей.

Когда в книжках попадалось слово «наследство», Лиза вздрагивала и не сразу понимала, почему герои радуются.

Избушка-развалюшка пустовала. Никто ее не покупал. В последнее время пришлось пустить жильцов, чтобы хоть как-то ее оплачивать.

Кузины и кузены, кроме Светы, исчезли, будто их и не было. Филипп из молодого и красивого мужчины стал почти стариком и Лизу не узнавал. Да и она бы его не узнала, если бы его не назвали по имени и, главное, по фамилии.

– …Мне сказали, что «шницер» по-немецки и по-польски означает «резчик по дереву», когда я уже давным-давно был в профессии, – рассказывал бывший родственник Аллочке, которая ради него отстала от Логинова. – А родные по матери – Тучковы, фамилия известная, я все собирался разузнать, имеют ли они какое-нибудь отношение к тому генералу двенадцатого года. Здесь даже село Тучково есть неподалеку…

– Сами запустили процесс саморазрушения – сами и должны остановить. Отдохнете душой и телом, посмотрите на звездное небо, послушаете тишину – и взвоете, – доносилось до Лизы, поднимавшейся в свою комнату, толкование Логинова Кочубею.

Вдруг одна из дверей распахнулась, чуть не ударив ее, – и нешуточная борьба выкатилась наружу.

– Ну вот, чуть Лизу не убила! Лиза, извините! С ней просто сладу нет! – кричала Ольга Майская. – Тата, кому говорю – займись своим грёбаным заданием! Тебе же условно отметку поставили за полугодие! Мне что, делать нечего, только за тобой бегать?

Младшая сестра только сверкала глазами и пятилась. Старшая – в чем-то экстравагантном, развевающемся, с капюшоном – то ли средневековая мантия, то ли одеяние амазонки – надвигалась на нее. Фыркающий боевой конь сам собой дорисовывался рядом. Лиза хотела продвинуться бочком, как вдруг заметила в руках у старшей что-то вроде копья – и не сразу поняла, что это длинные вязальные спицы, металлические, с серьезным блеском холодного оружия.

– Вы это что, деретесь на шпагах? – захохотал Волчок, повисая на перилах.

– Да так бы и убила! – потрясала спицами Ольга. – Не слушает же ничего! У меня завтра зачет, а она…

– Ну, что я говорила! – захлопала в ладоши Алла. – Нам здесь только трупа не хватает!

Заданием, которое надо было выполнить или умереть, оказалось вязание: шестиклассницы обязаны уметь вывязывать лицевые и изнаночные, и в доказательство должны представить образцы. Тане Майской грозила двойка по домоводству.

– И чего девок мучают? – посочувствовал Кочубей. – Кто сейчас этой фигней занимается, всё готовое же продают. Оленька, да ты б лучше сама ей связала – и чай пить с шоколадкой. Или кофе – Лиза, угощайтесь! Сам сварил!

Лиза покачала головой, а амазонка закричала почти со слезами:

– А я умею?! Далось мне это вязанье! Какого черта было забирать ее из английской школы и засовывать в эту школу благородных девиц, если она танцы презирает, а рукоделия ненавидит! Позвоню папе, пускай приезжает и сам тут с ней…

– Так ведь не приедет, – почему-то уверенно сказал Волчок и пояснил: – Мой не приезжал, даже когда я один раз сломал ногу и шею чуть не свернул. У твоего же бизнес, наверное?

– Да, – отвечала Ольга, утихая, тронутая его вниманием.

– Тогда точно не приедет, – успокаивал Волчок.

– Таня, пойдем к свету, – предложила Лиза, так и не ушедшая в свою комнату. – Давай я покажу лицевые и изнаночные? Или, в самом деле, свяжу тебе образцы.

Они присели на диван под светильник, около двери в комнату с замороженным летом. Лиза удивлялась, как руки сами вспоминают нужные движения. Пушистая пряжа приятно перебегала под пальцами. В счете петель, их правильном чередовании был тот стройный порядок, которого всегда не хватало в жизни. Когда-то она начинала с самого сложного – со свитеров, и самый красивый подарила Ане. Пыталась сама создавать узоры, вырисовывала живые лепестки, но поначалу, когда рисунок переводился в схему, жизнь из него пропадала. Когда же он воплощался на спицах, от замысла вообще ничего не оставалось. И надо было научиться соединять три слоя зрения, и видеть сразу то, что может получиться, и от реальности идти к идее через соображения, как выстроить ее по клеточкам, чтобы затем воплотить в реальность. Лиза и сейчас увлеклась.

– Лучше не унылые образцы вязать, а настоящую вещь, и не для себя, а для дорогого человека. Тогда сразу начнет получаться. Самое простое – шарф. Ты папу ждешь на Новый год? Может, папе?

Снаружи ветер гремел железным подоконником, и пищал, и свистел, и так уютно было сидеть в световом круге, который отделял их от остального пространства маленьким островком.

– Это леший бесится, – серьезно поясняла Лиза, – ему пора устраиваться зимовать, а он не хочет с лесом расставаться и буянит, деревья ломает. Зверей разгоняет по норам.

– Леший – тот самый?

– Ну да.

– А ты на чем завтра на зачет – на такси, или сама водишь? – болтал Волчок с Оленькой Майской, благополучно забывшей о существовании сестры.

Вася безмолвно застыл на ковре.

– Как все-таки приятно, когда женщины вот так сидят с рукоделием, – вздохнул Кочубей. – Вы, Лизонька, зачаровываете этими своими спицами, прямо как шаман – блестящей погремушкой.

– И совершенно не похожи на невесту олигарха, – добавил Логинов. – Вас тут так называют, – пояснил он, глядя мимо зардевшейся Аллочки.

– Вы, Лиза, такая загадочная, – затараторила та, кидая гневные взгляды на предателя. – Мы всё гадали, кто же вы – такая молчаливая, постоянно в черном…

– Тогда уж, вероятно, вдова олигарха в трауре, – насмешливо предположил Логинов, которого Аллочкино смущение откровенно забавляло.

– Я не невеста олигарха, – спокойно сказала Лиза, поворачиваясь к публике почти спиной. Завораживать немолодых толстячков и раздражать их жен не входило в ее планы. – И не вдова.

– Нет, Лиза знаете, на кого похожа? – вмешался Данила к явному неудовольствию Ольги. – На «Мадонну с длинной шеей»! Такая картина Пармиджанино. Правда, Филипп Евгеньевич?

– Пожалуй, – не сразу ответил мэтр, приглядываясь к Лизе.

– Слышите? – подняла палец Таня. – Кто-то пищит! Это уже не ветер.

– Ну, кому тут пищать? Чего ты выдумываешь? – Ольга, рассерженная Данилиной тирадой, нашла, на кого накинуться.

– Пищит! – упорствовала Таня. – Я выйду посмотрю – вдруг кошка?

– Какая еще кошка! Никуда не пойдешь! Темнотища такая!

– Давайте я. – Лиза вслушалась – в звуки ветра действительно вплетались слабые живые нотки.

– И я! – привскочил Данила.

– И я. – Шницер, положив руку на плечо, вдавил его назад в ступеньку, на которой тот сидел.

Лиза, накидывая шубку, мельком заметила довольное лицо Ольги – и недовольное Данилы. И Кочубея. И Логинова.

Филипп на морозе сразу закашлялся. И, торопясь, спросил севшим голосом:

– Вы – Лиза Бурматова? Извините, если вдруг ошибся, мне показалось…

– Не показалось. – Почему она отвечает так насмешливо? Не всё ли ей равно?

– Значит, точно… – Шницер теперь кашлял, пожалуй, даже дольше, чем требовалось – видимо, чтобы неловкую паузу замять. – Я не сразу… Ты же была совсем девочкой, когда мы виделись, а теперь такая барышня…

– И что? – Вопрос звучал великолепно – убийственно, как в самой пошлой мелодраме. Лиза даже смотрела сверху вниз, потому что стояла двумя ступеньками выше.

– Да ничего… Не сразу узнал. Извини. Я понимаю, что тебе со мной какие разговоры – матери наши рассорились, и мы все потеряли друг друга из вида. Полжизни прошло. Да… Я просто подумал, что если ты – это ты, надо хоть поздороваться.

Лиза не понимала механизма этой реакции – того, что родственники уже второй раз за день выводят ее из себя. Почему-то она могла терпеть бестактность, занудство и даже истерики посторонних людей из коттеджа. Их назойливость, глупые шутки, пустопорожнюю болтовню. И совершенно не могла пропускать мимо ушей то же самое, исходящее от родственников! Хотя кто-кто, а Филипп кажется куда более посторонним, чем все обитатели «Лесной сказки».

Но она уже заговорила, понимая, что не остановится.

– Со мной разговоров в самом деле не требуется, и здороваться не обязательно. И матери наши сами между собой разберутся, я в их дела не влезаю. Поразительно только, как тебя память подводит. «У вас тут в Белогорске»! – передразнила Лиза. – Как будто ты сам в этом Белогорске не жил! И куда вы все потом провалились? Когда мои родители стали старыми, бедными и больными? Ты так возненавидел мою маму, что за столько лет ни разу ей не позвонил или открытки не послал? Это что, такая сыновняя солидарность, или у тебя личные счёты имеются? Или теперь на кой нужны родственники, у которых не пообедаешь? Кстати, я тут не единственная тень из прошлого. Ты тут еще одну кузину можешь встретить, Светку – это ее владения. – И перевела дух.

Филипп слушал, не перебивая.

– Да, паршиво же я выгляжу в твоих глазах, – подвел он итог, но ни виноватым, ни смущенным, ни потрясенным Лизиной речью не казался. Скорее, отрешенным. – На самом деле Белогорск и твоя мама, – самые глубинные воспоминания, которые исподволь греют, а в нужный момент поддерживают. А то, что всё скатилось в никуда – обычная тупая инерция, никаких тут нет ни счетов, ни обид. В молодости привыкаешь только брать, и это выглядит, как будто так и должно быть. И само собой разумеется, что тебя все любят. А потом просто увязаешь в своих делах, важнее которых ничего быть не может – и всё, и жизнь пробежала. У меня никогда не было меркантильных расчетов попользоваться богатыми родственниками, которые потом стали бедными, – хотя я понимаю, что это неубедительно звучит. Нас всех потом в одночасье сделали бедными. А моя мама уже умерла. Вы разве не знали?

– Как бы мы узнали, если вы нам не сказали? – пожала плечами Лиза, безжалостно обходясь без стандартных соболезнований. – А как мы выглядим в глазах друг друга – думаю, переживем. Давай не будем притворяться родными и вымучивать какие-то родственные чувства. И давай, наконец, эту кошку искать. Я же слышу – мяукает.

Но та уже нашла их сама. Это была большая взрослая кошка, зеленовато-серая, полосатая – камышовая. Проворно подбежав к крыльцу, она выразительно посмотрела на дверь. Ее появление в холле вызвало переполох. Алла побежала за колбасой, которую держали для Кочубея, и молоком, которое держали для Мишутки, а Ольга и Таня – за подходящими чашечками. Мишутка проснулся и тянул к зверушке руки, Данила тоже пытался ее погладить, Вася наблюдал из дальнего угла. Логинов и Антонина Ивановна выразили свои мнения:

– Покормить и избавиться. У приблудной кошки может быть всё, что угодно.

И:

– Кошка явно домашняя, посмотрите, как деликатно и уверенно она себя ведет.

В самом деле, дикая не пошла бы прямиком к камину, подумала Лиза. Спокойно ест из чашки – бездомная схватила бы кусок и потащила в угол. Наверняка забрела с дач или из соседней деревни.

– Ну, я могу ее завтра куда-нибудь увезти, – неуверенно предложил Кочубей. – А сейчас – не на мороз же выставлять.

– Кто погубит кошку – семь лет без удачи, – припугнула Лиза.

– Семь лет?! Ну уж нет! Я суеверный. Мне без удачи нельзя. Девайте ее сами, куда хотите.

– Аллергия, лишаи, глисты, – флегматично произнес Логинов в сторону Аллочки.

Та, подкладывая в чашку колбасу, застыла в сомнениях.

– Все равно не разрешат оставить. Горничная завтра увидит и выгонит…

– Не выгонит. Я договорюсь, – неожиданно сказала Лиза.

– А я могу забрать в свою комнату. Меня аллергией не проберешь, – добавил Шницер.