Читать книгу Дракон моего сердца - Татьяна Линг - Страница 8

Я вся горела, от того ли, что чуть не стала жертвой скандальных новостей, или поведение князя вызвало во мне эти смешанные чувства. Я вся горела, в особенности чувствительность проявлял ожог, который стал пульсировать, стоило князю появиться со мной рядом. Болело горло, и голова раскалывалась, а когда прислуга на следующее утро открыла шторы, то готова была проклясть все на свете.

– Вам письма, – сообщила девушка, присела в книксене и осталась возле кровати, чтобы помочь подняться. Впервые мне действительно потребовалась ее помощь. – Боже, ваше плечо!

После ее вскрика я рефлекторно прикрыла ожог рукой и тут же пожалела об этом, кожа вокруг горела огнем, и теперь эта боль с лихвой перекрывала боль в горле.

– Ты можешь идти, – отпустила я девушку.

– Но госпожа…

– Я справлюсь, спасибо! – произнесла уже жестче, и сама скривилась от того, как засаднило внутри.

– Я доложу госпоже Федоровой! – осмелилась она высказать свое фи уже на пороге.

Я только зубы сжала, да так, что они заскрипели. От боли или от злости от неуместной, навязчивой заботы, кто его знает. Минут через десять, когда я кое-как все же справилась с утренним туалетом, в комнату заскочила маман в ночном чепчике, из-под которого торчали чуть распущенные за ночь коклюшки с накрученными на них рыжими локонами.

– Как ты себя чувствуешь? Настенька сказала, что у тебя огромный ожог на руке, и он воспалился! – начала тараторить она с порога, одновременно стараясь потрогать мой лоб и заглянуть в глаза.

– Настенька лучше бы пыль протерла, – беззлобно ругнулась я в сторону помощницы, и тут же мне пришлось вернуться в постель.

– Где ожог? – потребовала мать.

– Все в порядке, – попробовала выдернуть руки я, но госпожа Федорова точно знала, как и ее муж, как и когда идти в наступление.

– Скажи, почему ты вчера убежала со спектакля?

Вот на этот вопрос мне не хотелось отвечать совершенно точно. Неужели она сама не заметила странного поведения князя Гилмора? Или волшебным образом выработанная столетиями привычка не замечать огрехов в поведении драконов дала о себе знать?

– Вот! – тут же оголила плечо, чтобы продемонстрировать раны. Маман вскрикнула, и правда, было отчего переживать. Лилия, которая, как казалось еще несколько дней назад, зажила, снова воспалилась, и было ли это следствием моего общего ухудшения или же легкомысленного поведения накануне, когда я позволила себе выскочить в буран без верхней одежды, точно трудно сказать.

– Надо срочно вызвать доктора!

Маман, не слушая меня, уже звонила в колокольчик, чтобы тут же сообщить переживавшей за меня Настеньке, что необходимо позвать Сташевского, семейного лекаря, немедля.

И тот явился, кто же сможет игнорировать просьбы генеральши.

Доктор внимательно послушал мое сердце, осмотрел горло и сам, собственно говоря, ожог. Последний не вызвал никаких волнений, а вот краснота в горле привлекла особенное внимание лекаря.

– Милочка, – сказал Сташевский, посматривая на меня сквозь стекла пенсне, – я вам выпишу порошок. Кроме него обильное горячее питье, чай с малиной и шиповником! Постарайтесь в дневное время не гулять на улице, избегайте сквозняков, если желаете блистать на царском балу. Кроме того, как я вижу, у вас далеко идущие планы…

Тут доктор выразительно посмотрел в сторону цветов, которые мне не переставая стали заносить с самого утра.

Я покраснела, а старик лишь понимающе усмехнулся.

– Выполняйте все мои предписания, и дня через три снова начнете блистать на светских раутах и выходах!

– Доктор, но что с этим отвратительным ожогом? – Кажется, мою мать интересовала только испорченная кожа.

– Что могу сказать на этот счет – только мази! Молодой организм должен справиться, но не дам гарантий, что это не останется с госпожой на всю ее жизнь.

Госпожа Федорова схватилась за сердце:

– Как же так?!

– В конце концов, наши рубцы позволяют всю жизнь помнить хорошие моменты или не очень.

Доктор хитро подмигнул мне, скорее, чтобы я не расстраивалась из-за такой мелочи, как шрам. Но я и не собиралась.

Заверив доктора, что буду точно следовать его указаниям, я попрощалась со Сташевским и маман, с облегчением закрыв за ними дверь на ключ, наконец вздохнула с облегчением.

Букеты не оставили свободного места в моей комнате. Казалось, стоило это целое состояние, особенно в такую пору. Цветы завозили из оранжерей, где выращивали их в специальных условиях, либо же привозили из-за границ. Цветы от Тоцкого, три букета и одно письмо, в котором сообщались время и дата званого обеда, благодарность за проведенное время и радость знакомства.

Несколько букетов принадлежало совершенным незнакомцам, кои утверждали, что моя красота сразила их наповал. Они вкладывали именные карточки с кратким изложением фамилии или семейным делом, чтобы мне было легче запомнить их. Эти мужчины выражали заинтересованность быть представленными лично. Что странно, ведь это не первый мой выход, а такой ажиотаж испытывала к себе впервые, и это не нравилось, поскольку вызывало непонимание и подозрительность с моей стороны. Последней принесли коробку от князя, и ее, как, впрочем, и ярко-красные розы, которые превалировали в моей комнате, постаралась открыть последней. Даже так, я это сделала гораздо позже. Рискнула подойти к коробке уже вечером. И открыть ее после захода солнца. Правильно сделала, поскольку мои щеки наверняка посоперничали с ярким закатом, так загорелись, стоило мне распустить оберточную ленту. Внутри коробки лежал пеньюар из нежнейшего шелка, с открытой спиной и рукавами, тонкая ткань перемежалась с кружевом тончайшей работы, оставляя пикантные части тела в полупрозрачной вуали. Ни записки, ни каких-либо пожеланий. Дерзкий намек.

Я отбросила коробку. Князь точно знает, кто был у него в купе той ночью, а еще он давал знать, что охота дракона началась. Я зажала рот рукой и зажмурилась, поскольку, с одной стороны, я боялась этого, а с другой – была заинтригована, чем же закончится наше противостояние.