Читать книгу Я не могу проиграть! - Татьяна Лисицына - Страница 2

Мое детство можно назвать счастливым. Я выросла в дружной семье: мои родители, как мне тогда казалось, любили друг друга и баловали меня. Мне позволяли все или почти все в разумных пределах. Моя жизнь не была насыщена запретами вроде «не ходи туда» и «не делай этого». Я никогда не испытывала страха перед наказанием. Дома было весело и моим друзьям нравилось приходить ко мне в гости.

Я родилась и выросла в Москве. Мы жили на седьмом этаже старинного дома по Новодевичьему проезду. Из окон нашей четырехкомнатной квартиры открывался вид на Новодевичий монастырь и пруд.

Моя мама – известная пианистка. Ей я обязана пониманием чудесного мира классической музыки. Мое детство прошло под мелодии замечательных композиторов: Баха и Бетховена, Чайковского и Шопена. Мне повезло, я слушала их часами, когда мама готовилась к концертам. Огромный черный рояль стоял в просторной гостиной, и я любила, устроившись в кресле, наблюдать, как мамины изящные пальцы порхают над клавишами, унося меня в мир грез, где я была самой лучшей, самой смелой и самой красивой.

Профессию отца я назвала бы экзотической. Ученый-зоолог. Он не вылезал из командировок, изучая мир диких животных. Когда он был в отъезде, я ужасно скучала по нему и с нетерпением ждала его рассказов.

Мои родители были абсолютно разными, как внешне, так и внутренне. Мама предпочитала классический стиль в одежде и строгую прическу, отец всегда и всюду ходил в джинсах, а его кудрявые волосы в беспорядке падали на плечи, нуждаясь то в стрижке, то в обычном гребне. Одна обожала «выходы в свет», другой предпочитал пикники на природе с друзьями.

Папа относился к маме как к королеве, и это, конечно, ей льстило. Да и держалась она, как важная особа, начиная от поворота головы и царственной осанки до полного нежелания обременять себя хозяйственными делами. Когда папа уезжал – а он был прекрасным кулинаром – к нам приходила соседка, которая готовила и убирала. Я не любила ее стряпню, поэтому рано начала экспериментировать у плиты сама. А мама, сидя на табурете с прямой спиной и легкой улыбкой, ела мои подгоревшие – я все время «висела» на телефоне, – и слишком острые, приправленные папины экзотическими специями, – кулинарные художества. Надо отдать маме должное: она ни разу не скривилась и всегда хвалила меня.

Отец считал меня способной, был уверен, что меня ждет прекрасное будущее и всячески поддерживал мою самостоятельность. Он учил меня думать, искать нестандартные решения. Мы вместе занимались спортом, плавали, он научил меня водить машину и мотоцикл. Отец всегда говорил, что трудно предугадать, какие навыки и умения пригодятся в жизни, поэтому призывал меня учиться всему. Он и сам постоянно что-то изучал, читал, посещал всевозможные лекции и выписывал множество журналов. Папа говорил и читал на пяти языках, четыре из которых выучил самостоятельно. Я с раннего детства занималась в различных кружках и студиях: фигурное катание, бальные танцы, курсы скорочтения и французского языка. Моя жизнь была интересной и насыщенной.

Во дворе у нас была замечательная компания: пять девочек и трое мальчишек и при первой возможности я убегала гулять.

Позже, лет в четырнадцать, мы начали играть в «любовь». Ольга, моя лучшая подружка, и я гордо отправлялись на прогулку, где нас поджидали те же мальчики, с которыми мы пару лет назад играли в казаки-разбойники, а также их старшие братья. С кем только я не крутила романы, отвергая одноклассников, предпочитала встречаться с теми, кто уже закончил школу.

Какое удовольствие мне доставляло мучить поклонников: ставить на колени за малейшую провинность и расстраивать из-за пустяков. Особенно мне нравился момент расставания. Я надевала красивое платье, делала взрослую прическу и макияж, и когда мой кавалер, говорил, что сегодня я особенно великолепна, объявляла, что это наш последний вечер. Поклонник, ошарашенный от моей жестокости – бедняга вообразил, что я разоделась ради того, чтобы ему понравиться – умолял не покидать его, но я, входя в роль, гордо уходила, предвкушая огромное удовольствие от того, что расскажу об этом подружкам и услышу завистливое: «Ты меняешь парней, как перчатки».

В тот день – по-весеннему теплый и солнечный – я возвращалась домой из школы. От нехорошего предчувствия сердце тоскливо сжималось. В кустах весело чирикали взъерошенные воробьи, на асфальте перед домом две девочки в белых гольфах прыгали в классики. Пожалев о том, что выросла из детских забав, я поднялась пешком на седьмой этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла мама. Против обыкновения, она встретила меня без улыбки, словно чужую.

– Ты как раз вовремя, – сказала она, не глядя мне в глаза. – Нам нужно поговорить.

Бросив в угол школьную потрепанную сумку, я прошлепала босиком на кухню. На своем месте у окна сидел папа, показавшийся мне непривычно грустным.

– Привет! – я чмокнула его в щеку.

– Мама должна тебе кое-что рассказать, а я пройдусь, чтобы вам не мешать, – быстро сказал он, пряча глаза.

Я опустилась на краешек стула.

– Тебе не нужно уходить, – сказала мама. – Вика уже взрослая и будет лучше, если мы вместе все обсудим.

– Мы вместе все обсудим?! – повторил папа. – Ты не понимаешь, что нас, – он сделал ударение на этом слове и горько усмехнулся, – нас больше нет!

Я ничего не понимала: это определенно были не мои родители, что-то изменилось, пока я была в школе.

– Мама! Папа! Что происходит? – я беспомощно переводила взгляд с одного на другого, но они не обращали на меня внимания.

– Имей мужество рассказать о том, что ты сделала с нами из-за своей великой любви, – поморщился отец, вскакивая со стула. – Только не надейся, что наша дочь тебя поймет.

Хлопнула входная дверь. Мы остались вдвоем с мамой. Я молчала, потрясенная и убитая.

– Куда ушел папа? – выдавила я из себя.

– Не знаю, – мама постукивала тонкими пальцами по столу, глядя в окно.

– Мам, что произошло? Вы поссорились?

– Дело в том, доченька, что мы с твоим отцом разные люди, – начала она, глядя куда-то мимо меня. – Да ты и сама это замечала. – Единственное, что объединяет нас – это ты. В остальном – каждый из нас уже давно живет своей жизнью. Я – музыкой, гастролями, концертами, а папа – своими экспедициями, в которых он проводит больше времени, чем с нами. А когда мы встречаемся, то уже не знаем, что делать вместе, такие разные у нас интересы. В общем, мы, – она сделала паузу и с трудом выговорила – решили развестись.

– Ерунда какая-то, – потрясла я головой. – Вы прожили вместе столько лет и вдруг обнаружили, что не подходите друг другу?! Но до сих пор все же было хорошо, вы даже не ссорились?!

Мама вздохнула и опять начала постукивать пальцами по столу. Ей не хотелось ничего мне объяснять, но я должна была знать всю правду, какой бы горькой она ни была.

‒ Тебе придется мне все рассказать, – заявила я.

– Постарайся понять – ты уже взрослая – я полюбила другого человека и не могу больше оставаться с твоим отцом.

– Что? Ты влюбилась? – удивилась я. – Кто он? Кто может быть лучше папы? Кто еще будет так любить тебя? – выкрикнула я, словно мы поменялись ролями.

– Его зовут Николай. Он играет на виолончели в нашем оркестре. Он близок мне по духу. У нас одно общее дело – музыка. Мы любим друг друга, и я, наконец, поняла, что такое счастье.

– А все эти годы ты была несчастной? – допрашивала ее я. – А как же папа? Как он будет жить без тебя? – почему-то мне не пришла в голову мысль о себе, словно я уже была не с ними.

– Не знаю, доченька, – при упоминании о папе у мамы стал виноватый вид. – Думаю, он привыкнет, он сильный. Встретит другую женщину, полюбит. Мужчины недолго остаются одни.

– Напрасно ты себя утешаешь, – сказала я. – Папа однолюб, он не сможет тебя забыть, и ты это знаешь.

Мама опустила глаза вниз и заморгала, пытаясь сдержать слезы. Я смотрела на нее, и у меня разрывалось сердце. Мне было обидно за отца – моя мать, которую он так любил, предпочла ему другого. Моя семья была моей опорой, моей крепостью, и мне казалось, что у меня всегда будет этот дом, где живут самые близкие люди, которые меня любят.

Я уже чувствовала себя потерянной и одинокой.

«Нас больше нет», – сказал папа, когда уходил, и я согласилась с ним. Теперь мы врозь – беззащитны и ранимы. Что чувствовал он, когда после семнадцати лет совместной жизни, всех его цветов, подарков и бесконечных ухаживаний его жена заявила, что больше не любит его? Мне хотелось помочь ему, облегчить его боль, но он ушел, и я даже не знаю, навсегда это или на время. Неожиданно мне стало невыносимо сидеть на месте и смотреть на человека, который так поступил с нами. Я ощущала некое презрение к ней, как будто она сделала что-то постыдное. Влюбиться в тридцать пять лет?! Кому это может прийти в голову? Любовь в моем понимании имела право на существование только у молодых.

– Пойду на улицу, – бросила я и выскочила из-за стола, не дожидаясь ответа.

Не разбирая дороги, я шла по залитым солнцем улицам, от сладкого запаха сирени кружилась голова, а я думала, как мне жить дальше.

Долго бродила вокруг пруда и стен Новодевичьего монастыря, иногда плакала, иногда разговаривала сама с собой. В конце концов, решила, что после развода не останусь с матерью, а буду жить с отцом, куда бы он ни уехал.

Вернулась я поздно, дома никого не было, и я решила, что мама, наверное, с ним, со своим музыкантом. В груди поднялась волна ревности, следом за которой пришло любопытство – мне захотелось увидеть, как выглядит мужчина, разрушивший нашу семью. Может, мне удастся поговорить с ним, объяснить, что он не имеет права на маму, потому что она принадлежит другому? А вдруг, увидев меня, он и сам поймет, что у нее семья и что он не прав? С этой мыслью я легла в постель и пока не заснула, подбирала слова, которые скажу ему при встрече.