Читать книгу Сумерки - Татьяна Маргамова - Страница 2

      Поздний вечер. Только вьюга,

      Надрывая плачем грудь,

      В одиночестве, без друга

      Буйный свой свершает путь.

      В трубах, чердаках, подвалах

      И средь уличной тиши́

Раздаётся песня жалоб

Роковой её души.

      Словно век томившись где-то,

      Прежней му́ке платит дань

Ныне вновь она, при этом

Как царевна разодета

В снегом вышитую ткань.

      На заснеженных дорожках,

      Под замёрзшею луной

      От шальных её сапожек

След искри́тся голубой.

      На столбах и на заборах,

      Там, где мчаться ей пришлось,

      Разметался целый ворох

Золотых её воло́с.

      Рукава по ветру гордо

Распустив, как два крыла,

      Она мрачно в окна смотрит,

      Затемняя гладь стекла.

      Если редкая машина

Где-то фарами сверкнёт,

      Запоро́шит тут же шины

Вьюга ей. А пешеход

Если запоздав, проулком

Заспешит домой, тогда

Удлини́ть его прогулку

Не составит ей труда.

      Окружи́т снежинок роем,

      Злым объятьем стиснет лоб,

      Полой шубы ледяною

Бросит замерзать в сугроб.

      В час, когда всё спит спокойно,

      Лишь колеблет вьюга тьму,

      Ей противиться достойно

Не удастся никому…

      Со мною снова распрощалась

Мечта.

      Из сердца, словно бы с вокзала,

      Считать

Пошла крутые километры

Вдаль, вдаль.

      Над нею опустили ветры

Вуаль.

      Над ней полёт далёкой ночи

Затих.

      На ней закончился досрочно

Мой стих…

      Ночь. Мой отъезд. Огни. Вокзал.

      Чад. Топот. Сумки. Пассажиры.

      Гул сообщений на весь зал,

      Таблицы и ориентиры.

      Платформа. Проводница. Я

В вагоне. Тронулся. Ничья

В сторонке за окном Печаль

Стои́т, словно о чём-то просит,

      А беспощадные колёса

Уже сту-чат, уже сту-чат…

      Я сижу допоздна́, отсвет лампы моей

Ночь давно узнаёт, приближаясь.

      Мне расскажет сегодня апостол Матфей

О дороге обрывистой к Раю.

      Я узнаю о Храме, о тесных воро́тах,

      О награде, что чистым зачтётся;

      Как вершину горы занимающий город

Не сумеет укрыться от солнца.

      Мне подскажет святой, что сохраннее клад

Будет, если он вырыт на небе:

      Не похитит его даже целый отряд

Воровского земного отребья.

      Я сама пробегающих дней поезда́

Провожаю с пророческим чувством:

      Скоро ляжет сияньем на тёмную даль

Вековой силуэт Иисуса…

      Моя душа – одна сплошная ночь,

      Где все огни давно уж догорели,

      И даже мраку самому невмочь

Качать себя в беззвёздной колыбели.

      Нет ни одной спасительной звезды,

      Что притаилась б в этой гулкой бездне,

      И лишь тоска в метаньях бесполезных

Ещё томится среди пустоты.

      Но ей уж не исчезнуть. До конца

Мы будем вместе, как и вечно были.

      Черты её ужасного лица

Надгробьем станут на моей могиле…

      О, Муза Слова, сколько тёмных лет

Нас разделяло, словно океан;

      Я позабыла чистый тот обет,

      Что в юности Тебе был мною дан.

      Я помню, как расстались мы: вся грязь

Беззвёздной жизни растоптала стих,

      Пришла пора признать иную власть

Иных царей и идолов иных.

      Безбожный и подлейший карнавал

Тех дней плясал и таял предо мной,

      Твой голос, ослабев, всё глуше звал,

      Пока он не́ был изгнан этой тьмой.

      Душа моя тогда была пусте́й,

      Чем все пустыни неба и земли.

      О, лишь тлетворной жизни бред плёл ей

Узоры иллюзорные свои.

       Но срок настал для нашей встречи вновь,

       Всё та же Ты, все та же я сама!

 Всё так же внятен Твой  весенний зов,

       Хотя вдали уже гремит зима.

       Как бы в сплетеньи роковом дорог

 Я обрела всё ж верный путь домой,

       И снова я встаю на Твой порог

 Уже затем, чтоб умереть с Тобой.

      Театр полыхал безумными огнями,

      И полыхал партер безумьем лиц и глаз;

      Под беспокойный звон из оркестровой ямы

Актёров круговерть пред зрителем неслась.

      На сцену шли они, один сменял другого,

      Был выход радостен, поклон печально – мудр,

      Для каждого нашлись своя судьба и слово,

      Всем угодил сполна́ искусный драматург.

      Настал и мой черёд, и вышла я невольно

Из темноты кулис под жёлтый хохот рамп,

      Но я не знала слов, и не было мне роли

В той вечной пьесе, что разыгрывалась там.

      «Зачем, зачем ты здесь!» – кричал партер галантный, «Зачем, зачем я здесь!» – я вторила ему,

       И те, чьё действие я прервала так странно,

       Смеялись первые позору моему.

       Пока свистала чернь, пока молчал оркестр,

       Я поняла судьбы бессмысленную боль:

       В другом каком-то, неизвестном месте

 Меня ждала моя несыгранная роль…

      Сквозь черноту вдруг пролегла тропа,

      Как белоснежной молнии клинок.

      О, мой Морфей, я больше не слепа

В кромешной тьме твоих глухих доро́г.

      Чрез призрачную стаю миража́,

      Что так лукаво насылаешь ты,

      Сквозят, я вижу, тая и дрожа,

      Реальности знакомые черты.

О, где-то брешь в твоих границах есть,

      И, прихотей несбыточных творец,

      Ты сам, уставший от своих чудес,

      Пред Правдой отступаешь наконец.

      Прощай, Морфей! Я вижу, в эту ночь

Пророческим был образ твой, и пусть

Сейчас бреду́ я одиноко прочь,

      С тобой я встречусь вновь, когда проснусь.

      Я бреду́ вдоль замёрзшей навеки Невы,

      А в навеки замёрзшее сердце

Бьёт горячим свинцом беспощадная высь,

      Получившая бомбы в наследство.

      Мне недолго идти. Бомбы страшно летят,

      Но в тенётах их зверской метели

Я останусь с тобой до конца, Ленинград,

      И не спрячусь в сыром подземелье.

      Я увижу, как снег станет чёрно-седым,

      Как на вспаханный лёд тротуара

Вместе с трупами ляжет сжигающий дым,

      Словно саван лиловый пожара.

      Как родные дома обратятся чрез миг

В обгоревшего счастья останки,

      И осыплется пепел трагический их,

Словно чёрные слёзы, в Фонтанку.

      Как судьбы моей горькой напрасный расцвет

Будет всполохом вражьим раско́лот,

      Как взлетят в небеса с куполами церквей

Моей жизни разбитой осколки.

      Но я знаю: когда-нибудь будет весна

В непогибшем моём Ленинграде,

      Снова будет заветная плыть тишина

Над аллеями Летнего Сада,

      И те ж песни любви будут снова слышны

Над оттаявшей, вечной Невою,

      Как в те дни, до чудовищной этой войны,

      Когда я была тоже живою…

      Я Ангел, я с светлого неба

Упал в ваш хохочущий ад,

      Но был мой напрасен молебен,

      И нет мне дороги назад.

      Я думал, услышу я чистый

Напев, что звучал мне в раю,

      Но лишь оглушительный выстрел

Мне ризу изранил мою.

      Я думал, что чистые очи

Здесь так ж, как на небе, глядят,

      Но похоть владеет здесь ночью,