Читать книгу Я уехала в кантон Ури. Дневник эмигрантки - Татьяна Масс - Страница 6

Позвонив из Риги в Москву матери, Анна сказала ей, что она с Митей прилетает в 13:45 в Шереметьево¹…

– Тебя встретить? – спросила мать деловито, как всегда не высказав ни радости, ни удивления.

– Нет, я возьму такси.

Добравшись через несколько пробок из Шереметьево на Преображенскую площадь, Анна только сейчас, рассматривая улицы из окна такси, поняла, что она уехала из Риги навсегда. Голос Шевчука² хрипло пел из радио в такси:

«Еду я на родину! Родину – уродину!

Пусть и не красавица, но она нам нравицца!»

«А она нам нравится?» – подумала Анна, внимательно рассматривая улицы, людей. За окном проплывали молодая пара с коляской, группа подростков, толстая женщина с огромными сумками в руках коромыслом…

И московский район, где она ходила в школу с 4-го класса, когда её семья получила новую трёхкомнатную квартиру, при расселении таганской³ коммуналки, показался ей постаревшим, как родное лицо, в которое вдруг внимательно и по-новому всмотришься… Приезжая к родителям на последнее Рождество с Митей, Анна не обращала особого внимания на облупившиеся фасады блочных девятиэтажек – тогда она была здесь просто гостьей, приезжей, не дававшей себе труда заметить многое. А теперь всё казалось не таким… Другим… Её дом в Межа-парке в Риге отсюда мог показаться райской обителью. Но вспомнив о том, кто там сейчас поселился, Анна вздрогнула, как от ожога, и, вся подобравшись, навсегда запретила себе сравнивать обшарпанный девятиэтажный дом своего детства с рижским особняком в парке за крепким забором.

Митя заснул в такси, и Анна – с ребёнком на руках – попросила шофёра донести её три огромных чемодана до лифта, предупредив, что заплатит ему за эту услугу. Водитель – армянин, пожилой человек с седыми волосами, не взял никаких доплат за эту помощь, посмотрев на Анну с таким тяжёлым достоинством, что ей стало неудобно.

Позвонив в дверь родительской квартиры, Анна вернулась к лифту, успев поставить ногу в закрывающуюся дверь, чтобы чемоданы не уехали вниз.

Мать потом рассказывала соседке:

– Я выхожу, а она снуёт по площадке, бедная: ребёнок на руках, чемоданы в лифте: вот-вот уедут и поминай, как звали!

– Ой, что ж ты не позвонила из машины – я бы хоть к подъезду спустилась тебя встретить! – воскликнула мама, открывая дверь. – Ой, сколько ты вещей навезла! Куда так много-то? – всплеснула она руками.

– Тихо, мам – Митя спит! Мобильник разрядился, – шёпотом объясняла Анна, чувствуя себя полной дурой, – мобильник не разрядился, просто она забыла про его существование, как будто вернулась сюда не только как в пространство, но и в то самое время, когда она жила здесь, и у неё не было ещё никакого мобильника.

В квартире – под лучами более яркого, чем в Риге, московского солнца, высветилась застиранность занавесок на окнах, протоптанная тропа на старом ковре в гостиной – зале – как называла мама.

Митя проснулся, бабушка взяла его на руки, не обращая внимания на хныканье. Анна пошла в ванную помыть руки и там, вдохнув знакомого запаха дешёвого туалетного мыла на стеклянной полочке, заплакала.

Когда Анна была подростком, она часто перед этим самым зеркалом пыталась красиво плакать, представляя себя голливудской актрисой, которой раздражённый режиссёр приказал немедленно расплакаться перед камерой. Но сейчас она плакала некрасиво, не глядя на себя в зеркало, чтоб не видеть унижения, сплющившего её лицо. Вытирала сопли, слёзы, душила всхлипы чтоб не услышала мама, переводила дыхание, когда рыдания выходили на крике.

Мама уже накрывала стол, когда Анна вышла из ванной, приняв душ. Красные глаза в таком случае могли сойти за последушевый синдром.

– Так, иди за стол – мы тебя уже ждём, Митя уже суп кушает.

– А где все?

– Отец на даче – клубнику стережёт, а то в прошлый раз всю пообрывал кто-то.

– А Антон?

– Антон на работе. После работы он поедет к Маше – он сейчас у них там живёт – Светлана Алексеевна уехала к матери в отпуск.

– Ну у них всё уже серьёзно?

Мать, расслышав равнодушие в её голосе при таком важном вопросе, немного раздражилась:

– Ну кто точно знает, серьёзно или нет? Наверное, уж серьёзно, раз живут вместе уже три месяца.

«А я жила вместе 7 лет и это оказалось несерьёзно», – подумала Анна.

– Ты надолго приехала-то?

– Нет, – соврала Анна, у неё не было сейчас никаких сил для разговоров. – Мам, можно я не буду есть, я просто засыпаю. Я сегодня всю ночь не спала.

– Да, я тоже перед аэропортом всегда не сплю, боюсь я самолётов, – согласилась мама. – Иди в свою комнату, там твоя кровать застелена, никто на ней не спал.

Вечером Анна была разбужена громким шёпотом мамы, просунувшей голову в спальню:

– Аня, просыпайся, на закате нельзя спать.

Анна, как пьяная пошатываясь со сна, покорно вышла на материн зов в гостиную и увидела, что все веши из её чемоданов аккуратной стопкой лежат на диване. Мама, стараясь оставаться спокойной, спросила тихим голосом:

– А ты что, насовсем приехала?

– Откуда ты взяла?

– А зачем ты шубу привезла?

– Продать…

– Ой, только не выкручивайся, – так энергично начала мать, что Анна согласилась:

– Да, да, мам, я вернулась насовсем. Только сейчас ни о чём меня не спрашивай, я очень устала, я не спала двое суток почти… Давай завтра обо всём поговорим… Я тебе всё расскажу завтра…

Мать смотрела на неё и кажется всё поняла:

– Олег?

– Мама, я пошла спать!

Она, убежала в спальню и на этот раз заснуть не могла. Притаившись, больше всего боясь, что кто-нибудь зайдёт сейчас в комнату и заговорит с ней, всё вспоминала последний разговор с Олегом, Ингу в мастерской. По лицу её беззвучно катились слёзы, пропадали в подушке. Теперь Анне стали понятны странные взгляды, которые она замечала у няньки и у домработницы. Они же всё уже и давно знали. Только она оказалась дурой, простушкой, женой, обманываемой в собственном доме.

Как невыносима мысль, что в её доме поселилась другая! Она, наверное, переделает весь дом, чтобы ничего не напоминало Олегу о его прежней семье. «Интересно, и что же она сделает из Митиной комнаты?» – эта мысль чуть не довела Анну до исступления, она вскочила, села на кровати, закрыв лицо руками и застонав от боли в сердце. Эта боль была нематериального свойства, но она ощущалась всем существом несчастной израненной женщины, плакавшей до самого рассвета в своей бывшей детской спаленке.

На следующий день Анна проснулась поздно утром. Мити в спальне не было – его голос слышался из-за открытой двери – он разговаривал с бабушкой, которая что-то односложно ему отвечала, просила не шуметь.

Анна встала и побрела из спальни. В длинной ночной сорочке она была такой худой и бледной, что мать, которая на кухне месила тесто для пирожков, рассмеялась:

– Ну ты как привидение рижское! Такая исхудавшая! Давай, садись завтракать. Мы уже с Митей ели. Он сказал, что бАбуська так вкусненько готовит, – просюсюкала мама, изображая Митю, пытаясь рассмешить дочь.

Анна опустилась на стул, не улыбнувшись. Взяв бутерброд, она начала жевать его, не ощущая его вкуса. Ей вдруг опять страшно захотелось спать.

– Митя, иди мультики посмотри – я тебе включила видео, – выпроводила бабушка Митю из кухни. И наклонившись к Анне, мать сказала ей неожиданно жёстко:

– Ты с таким лицом не сиди. Ребёнок не должен видеть свою мать такой депрессивной. Ты меня часто такой видела, когда маленькой была? А у меня тоже были проблемы и с отцом, и со здоровьем. Но ты никогда ничего не знала и не ощущала. Я тебя берегла. Побереги и ты своего мальчика. Митя очень чуткий ребёнок.

– Я не депрессивная, мам, я просто не выспалась.

– Ну сколько можно спать? – но посмотрев на Анино осунувшееся лицо, она сбавила тон и сказала неуверенно: – Ну иди ещё спи, если хочешь. А мы с Митей пойдём погуляем, пока тесто подойдёт на пирожки. Потом дед с дачи приедет, клубники привезёт – я ему уже позвонила.

– Я не пойду спать, я кофе сейчас выпью и проснусь окончательно. Мне нужно дела делать. На работу устраиваться, прописываться и прочее.

Этот семейный мир, в котором всё переплетено невидимыми артериями, соединявшими память об ушедших и заботу о живущих – был устойчивым и почти неподвластным разным политическим бурям и непогоде за окном. Он – этот тёплый мир – был взлелеян матерью Анны, любившей своих детей и внука Митеньку больше своей жизни. Мать работала на созидание этого мира, начиная с самого первого дня своего замужества, раз и навсегда установив идеальную чистоту в доме и доверие в семье. Привычка к ограничениям послевоенного детства выработали в Валентине Фёдоровне незаурядную волю, мудрость и незацикленность на материальных вопросах. Её муж всю жизнь зарабатывал неплохо, но она никогда не гордилась этим и часто помогала своим бедным деревенским родственникам. Отец, выросший в семье с другими правилами, в другом регионе России, не сразу принял эти новые законы доверия и заботливости друг о друге. Они показались ему излишеством и сентиментальностью. И лишь сейчас, под пенсию, он, наконец, полностью пропитался атмосферой, неустанно создаваемой его женой все эти годы. И сегодня он даже стыдился своих былых мыслей о разводе, одолевавшими в течение года его после того, как он серьёзно влюбился в молодую сотрудницу Вику, придя к ней пару раз на тайное свидание. В третий раз Вика, почувствовав серьёзность его чувства, поставила своё условие развестись с женой. Алексей Дмитриевич начал выпивать, ссорился с женой, не вынося даже звуков её голоса в течение нескольких месяцев, пока метался в нём, то затухая, то разгораясь, медленный огонь его неудовлетворённой тайной страсти. Но даже подумывая в те времена о разводе, он всё-таки не мог представить свою жизнь без своих детей и без своей жены. Сегодня Вика вспоминалась ему с отвращением. Как и все случайные женщины, которые были в его жизни.

– Хорошо ещё, что в наши годы СПИДа не было, – сказал он однажды ни с того ни с сего сыну, который находясь тогда в юном цветущем состоянии, широко открыл глаза на такое замечание своего старого, как ему тогда казалось, отца.

В первые годы семейной жизни у отца и матери случались серьёзные конфликты другого плана, касавшиеся распределения семейных ролей. Об этих проблемах мать рассказала Анне и её брату, когда они выросли. Рассказала не от злопамятности и не от желания отомстить мужу, а от стремления научить своих детей жить в браке, передав свой удачный опыт. Иногда наука матери казалась допотопной, построенной на манипулятивных приёмах. А иногда Анна поражалась тонкости и доброте суждений матери о людях.

Приехав из Риги, Анна больше всего боялась реакции матери, но мать сейчас редко говорила об Олеге, навсегда вычеркнув его из жизни семьи. Анна даже удивлялась, что сейчас мать вообще не критикует зятя, чего она – Анна – не могла добиться от неё в течение всех 7 лет семейной жизни с Олегом.

________________________________

¹ Шереметьево – один из четырёх основных аэропортов Москвы.

² Юрий Шевчук (род. 1957) – певец, лидер группы «ДДТ».

³ Таганка – историческое название местности в Москве между реками Москвой и Яузой, в окрестностях Таганской площади и Таганской улицы.