Читать книгу Недосказанность на придыхании - Татьяна Миллер - Страница 23

Вы никогда не задумывались над такой несправедливостью: мы лишены возможности обмениваться жизнями друг с другом? Я не имею ввиду вариант «богатый с бедным» или «больной со здоровым». Я имею ввиду отдать свою жизнь. Именно.

Жертвуют же люди почки? Почему бы не жизни?

Вот Вам, пример: кто-то умирает от рака и цепляется за жизнь всеми силами – операциями, методами лечения, процедурами…, отчаянно пытаясь продлить своё существование хоть на день, хоть на час. В то же самое время, другой ненавидит каждую минуту своей жизни: укорачивая её чем только подвернётся: наркотой, пьянством. В конце концов, берёт на себя тяжкий грех и накладывает на себя руки. Отчего мы не наделены способностью поменяться жизнями? Раковый бы отдал свою жизнь суицидальному, а суицидальный – раковому.

Согласитесь, это было бы справедливо, разве не так?

Не чувствуете Вы, что нас в этом обделили, обокрали?

Меня одно время, эта мысль довольно даже крепко занимала, и я много об этом передумала, перемыслила.

Вот в чём неувязка и почему нас, вероятнее всего, там, наверху (или внизу), «обделили»: раковый-то поменялся жизнью с радостью и превеличайшим энтузиазмом, конечно, а что касается суицидального – так тот бы призадумался: в замешательстве, вроде даже и согласился бы, а, когда дело дошло бы до самого акта «передачи», то и отказался или призадумался бы ещё глубже, под каким-то предлогом отошёл бы в сторону и тут же тихонько, наскоро повесился. Почему? Думаю, по той же причине, что предложи суицидальному пойти в бой – какая разница как умирать? – героем-то и благороднее! – но ведь он не пойдёт. Ни за что не пойдёт.

В минуты безумного отчаяния, переминая в руках только что полученный в аптеке оранжевый валиумный бутылёк с тридцатью таблеток, я предлагала себе такой вариант: пожертвовать собой ради какой-то возвышенной цели.

Но тут же, во мне вскипала ярость и отвращение. Я воспринимала это героическое предложение как возмутительнейшее оскорбление. Суицид, это – личная месть, личный манифест и личный протест: тому и тем, что довели до этого и совершить его надобно и требуется только своими руками.

Дело ещё в том, что умирать я и не хотела, а как и любой другой суицид – я хотела «не быть».

А ведь я держу в руках смерть! Вот она, в моих собственных руках, в этих костлявых леденящих трупешных пальцах, в этом оранжевом пластмассовом бутыльке с шестьюдесятью дребезжащими как погремушка, таблетками. Так-то – от детской погремушки до смерти.

Я, лишь, однажды, только из жалости, сказала кому-то: «И я тоже тебя люблю», на что этот человек, посмотрел на меня с глубокой грустью, поцеловал мой лоб и, опустив низко голову, произнёс: «Не меня ты любишь вовсе. Ты любишь то, чем и как, одариваешь свою любовь». В этом простом предложении, он суммировал все мои «Я тебя люблю».

Вам не спится? И мне – тоже.

Давайте я Вас развлеку и расскажу о Пабло Неруде. У меня сохранилось детское воспоминание, связанное с ним, и каждый раз, читая его строки, оно тихо подходит ко мне и нашёптывает себя в мою Душу… Нет никаких причин для его вспоминания сегодня, но уж видимо день такой сегодня: беспричинных воспоминаний.

Сколько мне было? Лет 7 … Я вхожу в кабинет Папы и рассматриваю книжные стилажи …меня, по совершенному наитию, среди сотни книг, привлекает одна худенька брошюрка, втиснутая в армию тяжеловесных томов. Своими пальчиками, я выковыриваю её среди двух жирных книжищ, она с трудом выбирается и оказывается в моих руках. Читаю: «Пабло Неруда. Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния». Что такое «отчаяние» я не понимаю. Но уж позже в своей жизни, я не только пойму это слово, но и заживо в нём утоплюсь.

В этот момент, он входит в кабинет: берёт эту брошюру и сажает меня на колени.

Он говорит, что Пабло Неруда был поэтом, а в пароходстве есть танке, который носит его имя:

– Он умер ещё до твоего рождения, а эта книга – стихи о любви, которые я читал твоей Маме.

Вот и ты, доченька, – когда подрастёшь, мужчины также будут читать тебе Пабло Неруду.»

Это – было одно из редчайших общений с Папой, потому что, из-за работы, он всегда был – «где-то «там».

Я посмотрела на Интернете: танкер «Пабло Неруда» продали несколько лет назад, а ещё годами позже – разобрали на металлолом в Монреале…

А «мужчины»? Никто из них никогда не читал мне Пабло Неруду.