Читать книгу Вендетта - Татьяна Окоменюк - Страница 6

В новой умопомрачительной куртке из мягонькой лаечки (что значит любовника толкового завести!), чертыхая погоду, в кухню ввалилась заснеженная Ёлка. Вообще-то по паспорту она была Иолантой, но после того как пятилетняя дочурка одной приятельницы назвала ее тетей Ёлой, иначе огненноволосую красавицу уже и не называли. Не менее охотно Ёлка откликалась и на прозвище Философиня (для особо приближенных – просто Филя), которым ее звали куда чаще, чем по имени. Во-первых, в славном боевом прошлом Иоланта была кандидатом философских наук (по-немецки – доктором). А во-вторых, оперировала таким количеством философских изречений, что было бы странным, если б ее звали маникюршей. Впрочем, в этой абсурдной эмигрантской жизни Философиня трудилась именно «выездным ногтевым специалистом». Разумеется, нелегально. Легально Ёлка сидела на социале и симулировала поиск работы, рассылая резюме и акцентируя при этом внимание на своей докторской степени, трех изданных в Питере философских брошюрах, гордо именуемых ею монографиями, и совершенно слабом знании немецкого. В графе «иностранные языки» Филя «наивно» указывала: «немецкий (со словарем)». Учитывая сей факт, ее сорокалетний возраст и пугающую хозяев отелей, магазинов, парикмахерских, прачечных и пекарен докторскую степень, Иоланте исправно отказывали везде. После традиционного «мне очень жаль» обычно следовало: «Вы являетесь слишком переобразованной для данной работы». Все отказы она аккуратно подшивала и относила своему куратору, сетуя на несправедливое отношение Германии к иностранцам. И пока социальное ведомство добросовестно оплачивало ее уютную двухкомнатную квартиру и выдавало талоны на зимнюю и летнюю одежду, Ёлка заколачивала в месяц тысячи полторы-две – «пилю копыта, разглаживаю рыльняк», разъезжая на машине, оформленной на имя какого-нибудь дежурного воздыхателя. На сегодняшний день эту роль вдохновенно исполнял Джованни, на удивление быстро сменивший статус «баллотирующийся в койку» на «без пяти минут сожитель».

Еще несколько лет назад Ёлка была замужем. Прибыла она в Германию как член семьи контингентного беженца – ее бывший супруг был наполовину евреем. На этом, по словам Ёлки, его достоинства заканчивались: пассивный пятидесятилетний интеллигент с внешностью профессора консерватории, он все время брюзжал, ныл и жаловался на жизнь, погоду, соседей и немецкие власти, не предлагающие ему, ученому-астроному, ничего путного на рынке труда. Будучи неукротимым энергетическим вампиром, сей ученый муж ежедневно отравлял настроение оптимистке Ёлке и забегавшей к родителям в гости дочери-студентке, проживавшей с бойфрендом-испанцем, которого он иначе как «цыганская морда» не называл. Наконец Ёлка не выдержала и ушла от своего паникера, регулярно пугавшего единоверцев грядущими «хрустальными ночами». Замуж Филя больше не стремилась – «если хочешь немного молока, зачем покупать целую корову?», твердо решив остановиться на варианте «приходящий любовник». Желающих получить статус «сожитель» было более чем достаточно, но, пройдя жесткий кастинг, ни один из них так и не вышел в финал. «Годятся только в качестве гормонального средства, – сообщила она подругам итоги первого тура. – Немцы прагматичны, скупы и скучны. Турецко-арабская братия – экзальтированна и болезненно ревнива. Наши – нищи, пошлы и невоспитанны. Надо бы пошерстить итальянцев». Каково же было удивление подруг, когда спустя пару недель после знакомства Ёлки с Джованни, Филя объявила: «Этот годится. Повезло тебе, Танюха. Теперь я – твоя хозяйка. С завтрашнего дня расширяю штаты. Машка, ты принята на базис».

– Верно, бабоньки, за мужским полом надо ухаживать, как за паркетным, – кивнула гостья на разделочную доску, плотно утрамбованную свежеслепленными пельменями. – Путь к сердцу мужчины лежит, как известно, через…

– …койку, – хмуро продолжила Мария.

– Умница, девочка! – погладила ее по голове Ёлка. – Теперь наконец правильно. По какому поводу свистали меня наверх?

– У нас Кук загулял, – невесело доложила Татьяна.

– И кто же на это добро позарился? Пенсионерка, нуждающаяся в кислородной реанимации?

– Представь себе, брюнетка длинноногая, Ленкина ровесница, – всхлипнула Мария.

– Местная или наша? – полюбопытствовала Филя, стягивая с себя завидную шкурку.

– Можно подумать, что есть разница… – протянула Татьяна флегматично.

– Есть, господа бывшие гуманитарии. Как между каналом и канализацией. Если местная, можно расслабиться. Это ненадолго. А если наша – дело пахнет керосином. Самая опасная для замужних женщин группа – разведенные с фрицами эмигрантки. Их немчуры отфильтровывали из такого количества жаждущих забугорья, что тушите свет. Конкурс был жестким, отбор строгим, сито мелким – дерьмо не просочится. Это вам не контингентные беженки да немки-переселенки, хлынувшие сюда потоком. У бывших немецких жен и с рожей, и со вкусом, и с немецким все в порядке. А, раз дождались вида на жительство, то с интеллектом и выдержкой тоже все в ажуре. Верно говорю, Танюша? – подморгнула Филя Татьяне. – Если наша Джульетта из этих, ее не подвинешь, проще Куку замену найти.

Ёлка стряхнула с челки капельки растаявшего снега, раскурила длинную шоколадно-коричневую сигарету.

– Угощать здесь сегодня будут или намерены всухую чужие извилины эксплуатировать? – взглянула она строго на пригорюнившуюся хозяйку.

Глаза Марии сверкнули мстительным огоньком:

– Пельмени Куковские будете?

– Будем, – ответили гостьи хором, и Мария поставила на плиту кастрюлю с водой.

– Нет, Ёл, ну ответь мне, как дипломированный философ дипломированному культработнику: какого рожна этой кобелине нужно? – возмущалась Танька. – Симпатичная умная баба, хорошая жена и хозяйка. Характер ангельский. Скажи, где справедливость?

– Девочки, за достоинства не любят, за них уважают, – изрекла Филя после некоторого раздумья, – а любовь, как правило, достается тем, кто ее не заслужил. Закон Паркинсона.

– Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать? – уставилась на собеседницу Татьяна, не удовлетворенная полученным ответом.

Ёлка стряхнула пепел прямо на усыпанный мукой стол:

– Вечного счастья не бывает вообще. У всех самцов животного мира неверность заложена на уровне физиологии. А с физиологией бороться бессмысленно. Мужик по сути своей – охотник, он интересуется тобой до тех пор, пока ты – дичь и за тобой надо поноситься по лесу. А когда ты домашняя скотина, которую можно в стойло гнать хворостиной, интерес к тебе падает в точку замерзания.

– Кстати, о самцах, – вспрыгнула на свой любимый конек Танька, – видела на днях по телику один сюжет: штатовский профессор-генетик рассказывал, что им удалось превратить в заботливого и верного мужа самца обычной мыши, в нормальных условиях отличающегося беспорядочными половыми связями. Для этого ученым пришлось пересадить ему ген степной полевки, предпочитающей моногамию. Самцы степной полевки, единожды выбрав подругу жизни, не обращают внимания на других самок, заботятся о потомстве и обеспечивают едой своих возлюбленных. Вот бы гомо сапиенсов начали оперировать…

– А ведь нас когда-то называли идеальной парой… – прервала Мария Танькины фантазии.

– Идеальная пара – это ботинки 42-го размера, – фыркнула Филя. – За два десятка лет они так истаптываются, что от них одни подметки остаются: и носить нельзя, и выбросить жалко – реликвия все-таки.