Читать книгу Зачем ты пришел в мой мир? Фантастический роман - Татьяна Панасюк - Страница 3

Никита Озеров родился и вырос на Серафиме, это была его планета, это был его дом! Конечно, он знал историю их цивилизации…

Никита жил в большой станице, на краю огромного девственного леса. Станичники охотились в лесу, бабы собирали грибы и ягоды. А еще из леса редко, но метко выскакивали Дикие – племя варваров, воинов, охотников и, поговаривали, людоедов. Когда-то, давным-давно, станичники преследовали Диких, уведших в полон любимую дочь атамана, шли упорно, но нашли только стоянку с потухшим костром, а еще разбросанные обглоданные человеческие кости. Допросить Диких не удавалось, они не сдавались живыми, а если попадали в плен – находили способ покончить с собой. Последний раз пленили израненного воина, связали, охраняли день и ночь, так тот откусил себе язык и захлебнулся своей кровью.

Сегодня была очередь Никиты идти в лес и проверять общие силки. Кто-то повадился красть попавшуюся добычу из капканов и силков. Это могли быть свои, могли быть Дикие и мог быть Медведь-лесовик, хранитель лесных жителей. Последнее Никита отмел, Дикие уж если воровали, то сразу много, с набегом, поджогами и прочим безобразием, а вот свои… Был у Никиты на подозрении один любитель горилки, Кузьма с вечно слезящимися глазками и сизым носом…

Никита проверил один капкан, второй – нетронутые, пустые, пошел дальше, к своим силкам и… ну так и есть! Ну что ж за напасть! Вот еще вечером в силки кто-то попался – трава еще примята, да как – на кроля похоже, эх… сами силки были разрезаны, а кроль отсутствовал. «А чтоб тебя приподняло да прихлопнуло, чтобы ты своей горилкой подавился, век тебе вареников жена чтоб не варила!» – послал он в мыслях страшное проклятие Кузьме. Вслух опасался – Никита отошел уже далеко от края леса, не захотел обнаруживать себя. «Ладно, я вот те вернусь, пошукаю кролью шкуру у тебя в хате, голубь… сизоносый!» А что делать? Пришлось чинить силки и идти дальше – в прошлый раз он приметил индеек – тогда они испугались и улетели, но помет и обломанные крупными птицами ветки подсказали опытному охотнику, что птицы часто сюда прилетают.

И точно – на старой сосне на нижней ветке сидела жирненькая пестрая индейка. Охотник, затаив дыхание, вытащил лук, прицелился, выстрелил – индейка дернулась (почему-то в мою сторону – отметил механически Никита) и свалилась вниз. Никита поднял птицу и ошеломленно увидел вторую торчащую из тушки стрелу, с чужим оперением. Краем уха он услышал легкий шум с другой стороны поляны и инстинктивно отпрыгнул, упал, перекатился по поляне и нырнул в спасительный кустарник, укрылся за колодой дерева. А вслед ему летели со свистом стрелы… Одна даже пробила рубаху и пригвоздила ее к колоде. Никита притаился, вытащил нож и стал напряженно слушать. Тишину нарушил шорох ветвей, и на него набросился с ножом… воин Диких.

Боролись недолго. Воин оказался быстрым, юрким, гибким, но Никита был и выше, и крупнее, и скоро он уже перехватил инициативу, оседлал Дикого, выбил из его руки нож и повернул лицом вверх. Удар в кадык должен был закончить дело, но… кадыка у Дикого не оказалось, зато под рукой Никиты оказалась упругая девичья грудь. «Девка!» – изумился Никита. Дикарка лежала на спине, извивалась, пыталась вырваться, но он прижимал ее крепко. Та шипела, таращилась не него ненавидящими глазами, а потом, поняв, что попалась совсем, прищурилась и откинула назад голову. Она смотрела в небо, будто прощалась, и Никита понял, что она ждет удара ножом в горло…

Но его нож улетел в сторону во время борьбы, в девка была хоть и дикая, но тоже человек, и хотя она хотела Никитку убить и воровала (никаких сомнений) добычу из его силков – убить вот так, безоружного поверженного врага, да еще и бабу… он не смог.

– Ты… не смей сюда ходить. Поняла? Не смей воровать, гадина! – злясь на свою слабость, тяжело дыша, сказал Никита. Потом тряхнул ее, обмякшую в ожидании смерти и теперь удивленно таращуюся на него дикарку, обшарил (она сжалась – решила, что сначала ее…), забрал стрелы и вскочил на ноги:

– Иди! – и махнул рукой, чтобы поняла. – Иди, иди!

Погрозил кулаком, сделал свирепое лицо. Дикарка встала, мгновение посмотрела на него и… почти бесшумно исчезла в кустах. Никита поднял индейку, вытащил стрелы и отправился домой, по дороге придумывая, что рассказать, чтобы над ним не потешалась вся станица, но чтобы все были настороже.

А дикарка, отбежав подальше, присела у небольшого озерца, набрала воды, умылась, жадно напилась и задумалась. Что за людоед ей попался? Отпустил… Глава рода рассказывал всем несмышленышам, что попадаться в руки людоедам, что жили в шумной деревне на краю леса, живьем нельзя. Что враг сожрет любого, кто попадется, а перед этим подвергнет страшным истязаниям. Воины предпочитали броситься с голыми руками на вооруженного врага, лишь бы не в плен живыми. Женщин ждала еще более ужасная участь… А этот отпустил, не тронул.

«Может, я ему не понравилась?» – подумала Хэмм, посмотрела на себя в отражение, увидела симпатичную круглую мордашку, рыжие косы, связанные сзади в хвост – нет, она была хороша! Хэмм побежала легко, как лань, дальше, вспоминая его запах – он пах потом, очагом, еще немного печеными лепешками… но от него не смердело, как от людоеда – старики рассказывали, что их можно учуять по тяжелому смраду. «Сказал – „иди, не воруй“… – странно говорит, но понять можно»… Так, легко перескакивая с кочки на кочку, Хэмм перешла болото и вернулась в свою деревню.