Читать книгу Монастырские тайны - Татьяна Первушина - Страница 8

Над селом Воздвиженским широко раскинула свое звездное покрывало теплая июньская ночь…

Улица опустела, народ, намаявшись за день на огородах и нахлебавшись «бормотухи», давно мирно посапывал на пуховых перинах или на жестких полатях. Изредка слышался собачий лай, но и тот как-то быстро затихал: псам тоже спать надобно. Раза два сонный петух сипло прокукарекал что-то, и повсюду наконец воцарилась полнейшая, патриархальная тишина.

Лишь на самом краю села, недалеко от старой полуразвалившейся церкви, в одной из избушек горела свеча. Жившая в избушке бабка Ефросинья, полуслепая и глухая от старости, давно спала в низенькой комнатке, даже не подозревая о том, сколь важное общество собралось у нее в горнице.

За столом, покрытом старой аляповатой клеенкой, чинно восседало четыре старца, одетых во что-то темное. На стуле у самого окна, положив локоть на подоконник и привалившись спиной к стене, мирно дремал еще один старик. Немного поодаль, на приставленной к стене лавочке, аккуратно сложив руки на коленях, сидели двое мужчин помоложе.

Все семеро хранили молчание, но видно было, что все они находятся в крайней степени волнения. Даже свеча горела не ровно, трепеща от их прерывистого дыхания. Наконец один из тех, кто сидел на лавочке, мужчина лет пятидесяти, щуплой наружности, нервно вскочил и прошептал:

– Господи! Уж скорей бы началось!

Седой старик, по виду самый важный из всех, сурово взглянул на него из-под кустистых белых бровей, и разнервничавшийся было понуро опустился снова на лавку, тяжело вздохнув и перекрестившись при этом.

Звенящую тишину нежданно разрезал скрип. Все вскинули головы. Нервный мужчина тихо ойкнул и снова вскочил на ноги. Дверь распахнулась, и в комнату осторожно вошел молодой мужчина, одетый во что-то темное.

– Все готово, можем идти, – тихонько произнес он. Сидевший за столом старец погасил свечу, и комната на минуту опустилась во тьму. Но вскоре ее очертания стало довольно легко разобрать в лунном свете, льющемся из окна.

– Ну, с Богом! – произнес важный старик и, осенив себя крестным знамением, поднялся.

Кряхтя, поднялись остальные старики из-за стола и тоже перекрестились. Гуськом, следуя за вестником, все вместе, стараясь не скрипеть половицами, вышли на улицу.

На небо стремительно взлетала огромная желтая луна. И теперь было видно, что все семеро были одеты в длиннополые рясы, а человек, которого они так ждали, был облачен в темный костюм.

Все они появились в селе сегодня, но в разное время. Сначала из приехавшего со станции утреннего рейсового автобуса вылезли, тяжело дыша, две полные старухи,

облаченные в длинные платья. Их лица были замотаны по-деревенски белыми платками в горошек по самые носы12.

На старух никто из деревенских не обратил внимания – мало ли кто к бабке Фене приехал погостить. Да и «Утренняя почта» была в самом разгаре. Не до старух тут каких-то, когда сам Игорь Николаев на экране.

Родственников и знакомых у бабки Фени было разбросано немало по России. Вот и наезжали к ней иногда целыми семьями, жили подолгу, привозили гостинцы. Бабку Феню боялись в деревне, за глаза называя колдуньей. Ефросинья смолоду знала много разных рецептов – как от грыжи избавиться или от рожи, как запойного пьяницу от вина отвадить, да и много еще чего могла… Никогда не брала денег за свою помощь, даже не притрагивалась к ним – только продукты, либо отрез ситца на платье, либо поделку какую, сделанную своими руками. Ефросинья могла отказать в лечении кому-то, если человек ей не понравится. Сказывали, что кто-то видел ее разгуливающей по ночным полям, лугам в одной рубахе и босой. Дети не забегали играть в эту часть села, да и взрослые говорили о бабке Фене лишь шепотом.

Поэтому епископ Владимир и протоиерей Первушин, а это были именно они, вошли в избу к Ефросинье в своих маскарадных костюмах, никем не замеченные. Встречавший их у калитки инок Андрей, «по совместительству» внук бабки Фени, радостно закивал им и, проводил их в дом, угостил чаем на травах и медом, помог переоблачиться и отвел в небольшую прохладную комнатку, пахнущую сосной и мятой, отдохнуть с дороги.

К полудню в дом бабки Фени постучались два заблудившихся грибника. Ими оказались переодетые епископы Меркурий («единоверец») и Кирилл («климентовец»). Андрей впустил их в дом и тоже угостил чаем. В корзинах у них вместо грибов, оказались две черные рясы, в которые «грибники» тут же и облачились.

Когда после обеда пошел крупный теплый дождик, все селяне попрятались по домам и улица опустела. Лишь только один путник, казалось, не убоялся быть промоченным. Помогая себе самодельной деревянной клюкой, он уверенно вышагивал меж пузырящихся луж по направлению к дому бабки Фени. Так «иосифлянин» епископ Серафим добрался «под прикрытием» дождя никем незамеченным.

Вечерним рейсом автобус привез в село еще одного тайного участника предстоящего Соборика. Им оказался весьма уважаемый старообрядец епископ Амфилохий.

И уже когда стало темнеть, на попутной машине в село прибыл тот самый беспокойный человек, что все время нервно вскакивал с лавки в часы ожидания в доме бабки Ефросиньи.

Одет он был в светлый льняной костюм и шляпу, долго спрашивал у нелюбопытных, сонно позевывающих селян, где находится дом бабки Фени, его дальней родственницы, и, наконец, тоже разыскал избушку. Последний гость в миру носил фамилию Могиленко, выдавал себя за иеромонаха Лазаря, а за свои последующие деяния получивший звучное прозвище «могильщик катакомб».

И вот теперь все семеро путников, освещаемые холодным светом луны, шли за своим проводником по узкой тропинке, ведущей наверх, к темневшему зданию церкви. Не доходя каких-то пятидесяти шагов до ее потрескавшихся стен с облупившейся краской, инок Андрей остановился и, обернувшись к остальным, тихо произнес:

– Осторожно. Здесь ступеньки.

Приоткрыв потайной люк на холмике, поросшем бурьяном, он первым исчез в зияющей пустоте. Через пару минут он, видимо, зажег свечу, потому что жерло люка немного осветилось снизу, и стала видна довольно крепкая лесенка, ведущая в подземелье.

Один за другим, путники осторожно спустились по лесенке. Последним в люк запрыгнул иеромонах Лазарь. На секунду голова его повернулась куда-то по направлению к белевшим колоннам церкви и чуть-чуть кивнула. Хотя, может быть, он просто покачнулся, потому что, лихорадочно схватившись руками за крышку люка, не сразу полез вниз, как бы восстанавливая нарушенное равновесие. Наконец и Лазарь исчез в темной дыре.

Инок Андрей, отдав свечу пятидесятилетнему епископу Кириллу, снова взобрался по лестнице и прислушался, высунув голову из люка. Ничего. Тишина кругом. Слышен слабый плеск лесной речушки, сваливающейся за каменный порожек перед деревянным мостом, да скрежет козодоя на дальнем лугу. Удовлетворенный увиденным и услышанным, инок осторожно закрыл крышку люка и спустился к ожидавшим его монахам.

– Теперь уже скоро, – радостно сообщил он им, зажигая еще одну свечу и направляясь куда-то вправо, – пойдемте, скоро нас должен встретить иеромонах Ферапонт. Вот знак, что ход проверен, – и Андрей указал на крест, начерченный мелом прямо на каменной плитке пола.