Читать книгу С любовь-you - Татьяна Петровна Ларионова - Страница 3

Дорогой мой Читатель, перед Тобой – попытка возродить одну из длительно существовавших в России традиций. А именно – традицию составлять и вести семейные альбомы. В частности альбомы со стихами и… нравоучениями опытных людей.

В старину такие книги назывались «картинными». Эти книги пришли в Россию из Германии и Франции во второй половине ХVIII столетия. Первоначально в них изображались достопримечательности и описывались занимательные эпизоды из жизни. Чуть позже появились альбомы гербов и родословных.

А в ХIХ веке семейные огромные «картинные» книги трансформировались в маленькие книжки-альбомы (в восьмушку листа) с разноцветными листами в кожаных и вышитых переплетах. Эти книжки уже были рассчитаны на зрителя. Их брали с собою на бал и показывали друг другу в перерывах между танцами. Так, например, княжна Полина показывала знакомым девицам дружеские послания от «княжны Алины», а также – завитки волос, засушенные бабочки, цветки и травинки, оставленные в ее альбоме на долгую нежную память.

Альбомы девиц начинались советами матерей: «Дарю тебе альбом, моя Людмила, не для того чтобы заставить тебя следовать глупой моде. Не мода, а рассудок должны руководить тобою, друг мой, а потому здесь помещены правила и нравоучения опытных людей…» Затем следовали соответствующий тексту рисунок и излияния подруг. Обо всем этом мы узнаем от замечательного автора Корниловой А. В. в ее исследовании «Картинные книги».

Не менее интересные подробности о культуре ведения семейных альбомов можно найти в книге Т. Г. Цявловской «Рисунки Пушкина». Например, из приведенного автором рассказа современницы Пушкиной, актрисы Колосовой, общавшейся с поэтом, мы узнаем, что: «Пушкин… исписал несколько страниц (ее альбома) очень милыми стихами и что-то нарисовал», «Обертку альбома и я сама, и мои подруги испестрили разными росчерками, «пробами пера», «карикатурными рожицами». «Но стихами и рисунками в моем альбоме Пушкин не ограничился. Он имел терпение скопировать все росчерки и наброски пером на бумажной обложке переплета: подлинную взял себе, а копиею подменил ее, и так искусно, что мы… долгое время не замечали этого «подлога».

Многое Пушкин писал и рисовал специально для друзей: «…семнадцатилетней Елизавете принадлежал альбом, в котором по настоянию девушек записал Пушкин имена любимых женщин (так называемый «донжуанский список» Пушкина) и где нарисовал множество портретов друзей, женщин, встреченных интересных друзей. Многие из рисунков в этом альбоме – плоды шуток, рождавшихся в дружеской среде хорошеньких девушек, нравящихся Пушкину.

Некоторые рисунки, находящиеся в альбоме, туда вклеены. Они вырезаны откуда-то, может быть, из старого альбома».

«Картинные» книги и книжки-альбомы давно стали музейными реликвиями, как и сами привычки писать милые глупости, хранить прядки волос, засушенные цветки и травинки. Однако в редком современном сборнике стихов не найдешь чего-нибудь вроде: к «княжне Полине» от «княжны Алины». Альбомная лирика витает в воздухе, не находя пока себе места у семейного очага.

Когда говорят о Музе, то имеют в виду особ женского пола. Например Алину, Полину, Марину и т. д. А мне кажется, давно пора под Музой понимать также и особ мужского пола. Эта книжечка, например, адресована по преимуществу мужчинам, в каких автор была когда-либо влюблена, любила (разлюбила) или все еще любит, а уж помнит-то – непременно!

Включенные в сборник стихи посвящены живущим в городе Омске мужчинам и женщинам. Притом почти все из этих мужчин и женщин, слава Богу, живы. Поэтому автор продолжает надеяться, что когда-нибудь все некогда любимые ею мужчины, по преимуществу и – женщины, встретятся на выставке, посвященной случившемуся с ними, чтобы возможным стало взять чувства в руки, как об этом поет, видимо, Земфира Рамазанова: «Сорви мои чувства, храни, как гербарий, на слабости мускул себя разбазарив…» Я от себя бы добавила: «и на чувствах себя разбазарив…»

Под «гербарием» здесь мы будем понимать этот альбом со стихами, а под чувствами – сами стихи, подобные пожелтевшим от времени засушенным бабочкам, цветкам и травинкам, оставленным на долгую и, как знать – нежную память.

Мне также хотелось бы обратить внимание на стихи тех, кто из лимонов умеет делать лимонад: предпринимателей, имиджмейкеров, рекламодателей, врачей и социальных работников. С XVIII века в России существовало уже несколько тысяч ежегодных регулярных ярмарок, на которых зазывалами, разносчиками, бродячими актерами, фокусниками и т. д. в качестве рекламы товаров использовался речитативный уговор – раешний стих.

В современном мире для целей рекламы используются акротексты, берущие начало в акростихах, в которых начальные буквы стихов составляют слово или фразу. Например:

Используются в рекламных целях также и специально придуманные стихотворения (здесь от рекламного агентства «ЗЁБРА»):

Выразительные средства высшей формы языка – поэзии – такие, как: эпитеты («ослепительный хрусталь»), сравнения («крымские вина, как «мелодия»), метафоры, гиперболы, приемы олицетворения, фразеологизмы и другие средства запоминаются лучше и на дольше.

Логично предположить, что коммерческое использование рифмы, ритма и образа пойдет дальше и усложнится. Заходишь, например, в бутик рубашек для мужчин и слышишь: «Вы так ослепительны в этой рубашке лимонного (веселого, безумного и т. д.) цвета…»

А как вам это? «Ткань „Испанская лиса“ – достижение ума…»

Есть еще полезные сферы применения поэзии и сочинительства стихов – это клиническая психология и психиатрия. Известно, как полезно для улучшения памяти заучивание стихов. Мне приходилось читать о пользе написания стихов для пациентов, страдающих шизофренией.

В этой книжке стихи более чем 30-летней выдержки. Они ценны, как мне кажется, самим своим фактом запечатления. Большой Истории до частностей не очень-то много было дела. А согласись, дорогой мой Читатель, что остаться в Истории пусть маленьким, но следом – приятно, а главное – полезно. Большие открытия складываются из маленьких частных открытий. Всякая жизнь является примером или антипримером. Или я ошибаюсь?

С надеждой на дорогое читательское понимание я могла бы закончить свое обращение к Тебе, дорогой мой Читатель, пушкинским: «Я плачу… если вашей Тани вы не забыли до сих пор…», но заканчиваю собственным: «Но плакать чтоб – нет! Избегаю морщин… Ты будешь, прости, но у-веко-вечен…»

Как, например, Читатель, который берет почитать книги в пункте сбора раздельного мусора. Низкий поклон всем моим возможным и невозможным читателям.

Ваша Татьяна Л.

Я выбирала жизнь

Я выбирала жизнь. И – точка!

Мне было все равно: сын или дочка.

Мне было все равно: с ним или – без.

Не женщина во мне жила, но бес.

Его желания, его расчеты

И сам он по большому счету

Мне стали безразличны. Жизнь

Я выбирала, чтобы жить.

Кормить, варить, стирать и мыть…

Да-да, вот так банально плыть

По жизни в счастье безграничном

Наедине, в кругу друзей, публично.

Не он мне нужен был, но – Ты,

Не сын, но – Дочка. Я матерью

Хотела стать. Верь и не верь мне,

Дочка!

1985—2003

Как трудно дышать

Как трудно дышать.

Тяжел кислород,

Привычней слой нижний:

Цинк, ртуть, углерод.

Я корчусь от боли,

Я падаю вниз.

Проклятый диагноз:

С рождения нищ!

Показана плоскость,

Показана клеть,

О далях и высях

Думать не сметь!

Но я поднимусь

Пусть в стотысячный раз.

Так важно подняться

Однажды

Хоть раз!

Отвергнуть фатальность,

Раздвинуть предел,

Взять высоту, где не сер снег,

А – бел.

Взять

И, окрепнув, идти вперед,

Чтобы привычным

Стал кислород!

08.1990

Маленькая Трагедия

Ты ярче всех, но ростом невелика ты.

Никто не виноват, все виноваты!

Ведь знали – не стандарт. Зачем же брали?

И столько, столько лет тренировали?

И вот теперь, когда всех ярче,

Ока-зы-ва-е-тся, что многих старше,

Стоящих позади, таких

Высоких.

Душа была близка, близка к победе,

Но так устроен мир, мы – чьи-то дети:

Есть генофонд, и есть среда у семя,

И сжатое притом гимнасток время.

В шестнадцать лет – в тираж.

Гимнасток – горе! Хоть впереди, как знать,

Моря и горы.

И тысяча причин для перспективы,

Но жребий выпасть мог куда счастливей:

В шестнадцать лет – звездой

Ковров, помостов.

Но кто-то удался лицом и ростом,

А кто-то, в общем, – нет,

Не в этом дело.

История полна, полна примеров:

Хотя бы Галима, Татьяна, Ира…

Их рост не признан был за эталонный

В мире.

Но вот борьба и то, что было свыше,

Их сделало на сто, на сто голов

Всех выше,

Стоящих позади таких

Высоких.

А что с того тебе? Прошли все сроки,

И что ни говори:

Шестнадцать – возраст!

Все кончено. Увы.

Не сделать шагу!

И обруч не крутить.

И больно падать.

И учат малыши «твои» булавы,

И бредят мамы их (о, да!) о – славе.

И остается лишь сменить ковер – на сцену,

Чтоб миру показать трагедию

Спортсмена.

1995—30.06.2002

Песенка логосманов

Кто-то купит кольцо,

Кто-то сможет на море.

Кто-то выстроит дом,

Мы – получим диплом!

Это все, что нам нужно,

Чтобы как-нибудь к морю

И в конце-то концов —

И в колье, и с кольцом.

Кто-то смотрит кино,

Кто-то ночи танцует,

Кто-то жизнь прожигает

У стола в казино.

Мы – зачеты считаем,

Поскорей бы вуз кончить,

Чтоб когда-нибудь хоть бы

Заглянуть в казино.

Посмотреть новый фильм,

Побывать в дискотеке,

Позабыть про экзамены —

Начисто! Но…

Мы пристращены к знанию,

Мы – логосманы.

Нам концерты Леонтьева

Очень нравятся, но…

Мы мечтаем о следующей

Порции знания,

И сомнения нет —

Мы осилим ее!

Потому что пристращены —

К этому знанию.

И о вкусах не спорят,

И спасибо за то!

21.02.2000

А врач во мне умер

А врач во мне умер.

И умер давно.

Теперь я – историк.

Историк? Смешно!

Какой я историк?

В истории – ноль.

Ни карты, ни чисел —

Включаюсь на боль:

Засуха, голод, чума, смерч,

Головы буйные с плеч,

с плеч…

И если прошедшему тысячи лет

Не легче нисколько, поверьте, нет.

Мне жаль человечество,

Как человека, который страдает из века в век,

А панацеи все нет и нет.