Читать книгу Религиозная память крестьянства в XX–XXI веках в селах Черноземья России - Татьяна Покровская - Страница 4

«Посредством памяти нация удостоверяется в собственной истории… Прошлое является не только объектом изучения, который можно положить в архив; вкупе с опытом, воспоминаниями, чувствами и различными элементами идентичности прошлое тесно связано с настоящим и будущим…»[54]

В начале XX в. Русская православная церковь представляла собой внушительную силу[55]. К началу потрясений 1917 г. РПЦ имела мощные социально-политические и экономические позиции. 70 % населения исповедовали православие, имелось 78767 храмов и часовен, 185 духовных училищ, 62 духовные семинарии и 4 духовные академии. Публикация в конце 1917 г. проекта Декрета Совета народных комиссаров «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» стала полной неожиданностью для населения России. Октябрьская революция 1917 г. коренным образом изменила положение Русской православной церкви – и в частности, приходских храмов[56]. Церковь лишалась права владеть собственностью, духовные учреждения лишались права юридического лица. Все принадлежащее духовным учреждениям имущество объявлялось общенародным достоянием и поступало в ведение местных Советов. Все, что не предназначалось для богослужений (дома, земли, угодья), немедленно национализировалось. Пользоваться зданиями храмов, ставших теперь государственной собственностью, можно было только по специальному разрешению местной или центральной государственной власти. Богослужебное имущество учитывалось местным Советом и могло передаваться в бесплатное пользование жителям, заявившим о своем желании иметь что-либо из него[57]. Конфискация церковной собственности, в том числе земли и банковских счетов, лишала храмовых священников не только денежного содержания, но и возможности поддержания зданий в должном состоянии. Обнищание населения в годы Гражданской войны снижало возможности прихожан по содержанию храмов. Большой ущерб храмам был нанесен изданием постановления ВЦИК от 23 февраля 1922 г. о порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих[58]. В 1920–1923 гг. происходило оформление документов, согласно которым здания храмов поступали в бесплатное и бессрочное пользование религиозных обществ. Этими документами были устав религиозного общества и договор его с местным органом советской власти. В типовом договоре на принятие здания храма в пользование оговаривалось следующее требование: беречь имущество, пользоваться им исключительно для удовлетворения религиозных потребностей, в помещениях храма не допускать политических собраний враждебного советской власти направления, раздачи или продажи антисоветских брошюр, книг[59]. Ведение актов гражданского состояния передавалось местным властям. Захватив государственную власть, большевики не вполне были подготовлены к вопросу дальнейшего рационального и продуманного развития отношений с Церковью. Декрет Совета народных комиссаров о свободе совести, церковных и религиозных обществах был принят 20 января (2 февраля) 1918 г. и фактически исключил русское духовенство из жизни страны[60]. Для нового правительства сопротивление населения страны Декрету об отделении Церкви от государства стало неожиданностью, больше всего удивляло недовольство огромной части крестьянства России[61].

Претворению Декрета в жизнь также затрудняло и отсутствие профессиональных кадров, недопонимание и различное толкование новых законов представителями власти на местах. Ленин исходил из признания реакционности религии и духовенства. В программе РКП(б), разработанной под руководством Ленина и принятой в 1919 г., подчеркивалось, что партия стремится к полному разрушению религии[62]. В Конституции РСФСР, принятой 11 мая 1925 г., в ст. 4 было подтверждено положение об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, а также закреплена свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды[63]. В статье «О значении воинствующего материализма» (1922) Ленин дает рекомендации по ведению борьбы с религией: «…необходимо совмещать атеистическую пропаганду среди верующих и воинствующую борьбу с духовенством»[64]. Ленин считал, что необходимость декретов данного периода вызвана потребностью наметить пути развития социализма, причем он и сам допускал, что что-то в них может быть ошибочным, невыполнимым и не выдержит испытания временем[65]. 8 апреля 1929 г. было принято постановление «О религиозных объединениях»[66], которое более чем существенно повлияло на религиозность населения страны в целом и поведение крестьян в частности.

В рамках постановления ВЦИК от 8 апреля 1929 г. деятельность религиозных объединений «для удовлетворения религиозных потребностей верующих» была строго регламентирована. Не стоит забывать, что данный период, помимо борьбы с религиозностью, также характеризуется другими социальными потрясениями. Репрессии по отношению к духовенству, общая коллективизация и «раскулачивание», голод 1933 г., который «унес» великое множество жителей всего Курского региона. Помимо правового запрета на религиозную деятельность, исключения духовенства из социальной жизни, массового закрытия церквей, советская власть в начале 1920-х гг. проводила активную антирелигиозную политику в средствах массой информации на территории современных Курской и Белгородской областей. Газета «Трудовой день», выходившая в 1922–1925 гг. и под названием «Белгородской правды» в последующие годы, довольно регулярно и ярко освещала антирелигиозное направление власти путем публикации различного рода статей и заметок, посвященных задачам новой власти в рамках борьбы с религиозностью населения, агитации граждан в отношении отказа отмечать церковные праздники, упреков священнослужителей в обмане простого и «темного» люда. В газетных заметках публиковались различные «картинки из жизни» «попов» и сельских прихожан, которые должны были формировать негативное отношение как к священнослужителям, так и к религии в целом[67].

Новая власть в насаждении нового антирелигиозного мировоззрения «коммунистического будущего» смешивала представленный партией негативный образ духовенства и религии в целом с негативным образом кулака, вечно пьяным священником, который хочет поживиться за счет крестьянина, указывала крестьянам в образовательных материалах значение и место религии в новом строящемся мире[68]. Интересно отметить, что в целом газета «Трудовой день» на протяжении всего своего существования содержала мало изображений на своих страницах, но антирелигиозные материалы очень часто сопровождались карикатурными зарисовками, высмеивающими духовенство и религиозность крестьян. Особенно обширные материалы против религии и духовенства публиковались накануне больших религиозных праздников. За несколько дней или в день Рождества, Пасхи, престольных праздников и даже Масленицы печатались статьи, иногда на целую полосу, разъясняющие «дурманящую» суть религии и отмечаемых церковных праздников. Все вышеуказанные события коснулись Корочанского, Прохоровского и Ракитянского районов современной Белгородской области и Касторенского района современной Курской области.

До 1928 г. территория Корочанского, Прохоровского и Ракитянского районов современной Белгородской области входила в состав Курской губернии, а Касторенский район – Воронежской губернии. В 1928 г. были упразднены многие уезды губернии в связи с переходом СССР на новое административное деление и образованием крупной территориальной единицы – Центрально-Черноземной области с центром в городе Воронеже. 6 января 1954 г. Президиум Верховного Совета СССР издал указ об образовании Белгородской области. В состав области были включены: из Курской области – города Белгород и Старый Оскол, Белгородский, Беленихинский, Боброво-Дворский, Больше-Троицкий, Борисовский, Валуйский, Великомихайловский, Волоконовский, Грайворонский, Ивнянский, Корочанский, Краснояружский, Микояновский, Ново-Оскольский, Прохоровский, Ракитянский, Саженский, Скороднянский, Старо-Оскольский, Томаровский, Уразовский, Чернянский и Шебекинский районы; из Воронежской области – Алексеевский, Буденновский, Вейделевский, Ладомировский, Никитовский, Ровеньский, Уколовский и Шаталовский районы. 26 апреля 1954 г. Верховный Совет СССР утвердил создание Белгородской области[69].

Касторенский район образован 30 июня 1928 г. (в составе Центрально-Черноземной области). 16 сентября 1929 г. район входит в Старооскольский округ (Воронежской области). К 1934 г. было 74 колхоза, в них 4927 хозяйств. 13 июня 1934 г. территория бывшей Касторенской волости была выделена из Землянского района (Воронежской области) и введена как Касторенский район в состав вновь образованной Курской области. 6 января 1954 г. Касторенский район был выделен из Старооскольского района (который был введен во вновь образованную Белгородскую область) и остался в составе Курской области. На 1955 г. в Касторенском районе действовало 29 колхозов. 1 февраля 1963 г. Касторенский район был объединен с Советским. 3 января 1964 г. район был восстановлен в прежних границах. В современных границах Касторенский район Курской области утвержден 27 января 1967 г.

Корочанский район образован постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 30 июля 1928 г. в результате перехода на областное, окружное и районное административно-территориальное деление. Изначально Корочанский район входил в состав Белгородского округа Центрально-Черноземной области, а с 13 июня 1934 г., после ее разделения, стал составной частью Курской области. С 6 января 1954 г. и по сегодняшний день он является административно-территориальной единицей Белгородской области. В современных границах район существует с 1965 г. и граничит с семью районами области: на севере – с Губкинским городским округом, на востоке – с Чернянским и Новооскольским, на юге – с Шебекинским, на юго-западе – с Белгородским, на западе – с Яковлевским и Прохоровским муниципальными районами[70].

Прохоровский район образован в июле 1928 г., представляет собой часть территории Белгородской области и является ее самоуправляемой административно-территориальной единицей[71].

Ракитянский район с центром в селе Ракитное был образован постановлением Всесоюзного ЦИК от 30 июля 1928 г. С 1928 по 1934 г. район входил в состав Центрально-Черноземной области, с 1934 г. – Курской, с 1954 г. – Белгородской области. В декабре 1975 г. исполком Белгородского областного Совета депутатов трудящихся принял решение об отнесении села Ракитное к категории рабочих поселков. Периодом энергичного развития района стали 1960–1980-е гг. В это время в Ракитянском районе, уже объединенном с Краснояружским районом, были построены специализированные хозяйства, в 1974 г. вступил в строй Готнянский мясокомбинат, в 1987 г. – Белгородский экспериментальный завод рыбных комбикормов, расширены производственные мощности маслозавода и рыбокомбината, реконструирован Ракитянский сахарный завод, создано предприятие «Сельхозтехника». Велось активное строительство жилья, объектов социально-культурной сферы, магазинов потребкооперации, дорог. Именно в те годы район ежегодно подтверждал звание «Район высокой культуры земледелия», неоднократно становился победителем в областном и Всероссийском соревновании. Ракитянцам трижды вручалось переходящее Красное Знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. В честь 60-летия образования СССР району на вечное хранение было вручено памятное Красное Знамя. Ракитянский край имеет богатое духовное наследие[72].

На протяжении почти двух лет (2016–2017 гг.) я проводила качественные интервью крестьян на территории бывшей Курской губернии с целью выявить механику и особенности передачи религиозной памяти между поколениями. Крестьянский класс был выбран в качестве «рамки», которая более, нежели какой-либо другой класс, опирается в своей повседневной жизни на сверхъестественное и его помощь. Территория же бывшей Курской губернии выбрана из-за очень интересного географического расположения. С одной стороны – активное влияние украинского характера и уклада жизни, с другой – естественная жизнь русского крестьянства. Результаты глубинных интервью, приведенные мной в данном материале, могут помочь приблизиться к пониманию особенностей религиозного мышления и поведения крестьянства в XX в. на территории современных Белгородской и Курской областей и их отношения к православной вере и Русской православной церкви в рамках указанных районов. В исследовании ниже можно рассмотреть механизмы передачи религиозного мышления и поведения от более старшего поколения к младшим поколениям, обозначить критерии, которые помогали и помогают формировать религиозное сознание индивидуума и способствуют не только сохранению религии в социуме, но и влияют на формирование религиозного сознания. В данной монографии речь идет о религиозной памяти, которая определяется не только общими воспоминаниями, трансляцией религиозного опыта и поведением, но также формированием религиозного мышления и поведения из поколения в поколение.

Выборка респондентов основана на периоде, месте рождения и месте постоянного проживания респондентов, а именно в интервью участвовали респонденты трех поколений крестьян, рожденных в XX в.: первое поколение, рожденные в 1915–1934 гг., которые, будучи детьми, помнили события, последовавшие после претворения в жизнь декрета об «отделении Церкви от государства», коллективизации и других социальных потрясений начала XX в. (I поколение); респонденты, рожденные в 1955–1965 гг. (II поколение), их детство и юность проходили в период так называемой хрущевской оттепели; и респонденты III поколения, рожденные в 1985–1995 гг., детство и юность которых прошли в рамках десекуляризации.