Читать книгу Трошины. Современные брахманы – правда или вымысел? Люди, несущие свет - Татьяна Прокофьева - Страница 4

Мою бабушку звали Анной. Она родилась на Урале, в селе Щелкун Пермской губернии. Мать ее звали Еленой, отца – Игнатием, фамилия у них была Денисовы. В семье было пятеро детей: три мальчика и две девочки. Братьев звали: Павел, (погиб во время Второй мировой) и Михаил (во время Второй мировой был танкистом, совершил подвиг, за который удостоен наивысшей награды – «Золотой Звезды», участвовал в освобождении Киева от фашистских захватчиков, дошел до Берлина, и на Поклонной горе в мемориальном музее на стене можно найти его фамилию и инициалы). Сестру Анны звали Пелагеей, и самый старший брат Петр, встреча с его внуками – Ириной, Виктором и Еленой – стала для меня поворотным моментом в жизни и явилась поводом для поездки на Урал.

В детстве меня часто привозили к бабушке Анне Игнатьевне на каникулы. Она много рассказывала мне про то, как был устроен быт в их селе. Семья держала хозяйство, и был у них, помимо другой живности, конь-тяжеловоз. – это такой конь, у которого толстые у основания ноги покрыты длинной лохматой шерстью. Так вот, летом на рассвете отец сажал ребятишек в телегу, прикрывал овчиной и вез в лес. По дороге дети досыпали. Привезет на поляну, даст каждому по лукошку и высадит из телеги. Поляна как поляна, ничего особенного, только травой покрыта, а раздвинешь ту траву, так под ней вся земля красная от клубники, можно, не сходя с места, по лукошку набрать. Набирали полное лукошко и в телегу складывали. Потом то же самое делали, когда за грибами ездили: охота была на грузди. Раздвинешь траву, а там ступить некуда: все в грибах. Грибы потом в бочках солили и всю зиму ели.

По первому морозцу стряпали пельмени, холодильников-то не было, поэтому дожидались мороза, забивали бычка и свинью, мясо рубили, делали тесто, вокруг стола вставала вся семья и лепили на всю зиму пельмени. Потом их складывали в мешки, а мешки те вешали в сенях при входе. На всю семью запасали. Воровства не было, замков тоже, вместо замков была палочка, которую в дверные петли просовывали, чтобы не заходила скотина, или если кто придет в гости – знал, что хозяев в доме нет.

Рядом на хуторе жила семья сестры ее мамы, Елены, они держали мельницу, и был у них один наемный рабочий. Крестьяне со всей округи привозили им зерно на помол, работы было много, оттого-то и жили они хорошо и богато. Да вот только своих детишек у них не было, и просили они Елену, чтобы та им Аннушку отдала: «У тебя-то вон, смотри, сколько ребятишек, а у нас никого, пусть Аннушка у нас живет, и тебе будет легче, все же на одного едока меньше». Елена не согласилась Аннушку отдать, но в гости к ним Аннушка ездила часто и задерживалась надолго: то неделю поживет, то месяц.

Время шло, а вместе с ним грянули перемены. Настал 1917 год, пришла революция и на Урал. Семью, ту, что мельницу держала да наемный труд использовала, признали кулаками, разорили, а что с людьми стало – это мне неизвестно, никто про них ничего не слышал. Может, и расстреляли. Аннушке на тот момент было 12 лет. В Щелкуне начался голод, старший брат Павел за несколько лет до этого ушел из дому и нанялся на изумрудные копи, а Елене и вправду почти нечем стало кормить детей.

Тогда моя бабушка и решила отправиться на поиски брата. Собрала какие-то копейки на дорогу, в один конец едва хватило, села в поезд, доехала до Екатеринбурга и потом дальше – до станции. Затем по проселочной дороге добралась на попутной телеге до развилки: высадили ее посереди тракта и уехали. На том перекрестке стоял постоялый двор, и заправляла в нем женщина, которая приютила Аннушку на ночлег, а наутро и говорит:

– Ну куда же ты собралась, девочка, лес кругом, волки, одной в лесу заблудиться несложно. Давай-ка ты никуда не пойдешь, а у меня тут работать останешься. Руки мне нужны, своих-то детей у меня нет, и сыта всегда будешь, и при деле: станешь мне помогать.

Но Аннушка была непреклонна:

– Нет, – говорит, – мне брата найти надо, так что спасибо за хлеб-соль, но мне нужно в дорогу собираться.

И пошла она дальше брата искать.

Сначала еще до одного перекрестка на попутной телеге доехала, дорога шла посередине леса, и начиналась просека, вот по этой просеке и должна она была прямо до изумрудных копей дойти. Телега, на которой она ехала, следовала дальше, и Ане пришлось сойти. Прямо на этом перекрестке стоял пункт милиции, и вышел оттуда молодой милиционер, рыжий-рыжий, аж огненный, по фамилии то ли Берендеев, то ли Еремеев. Добрый оказался малый, стал Аннушку отговаривать, смотри, мол, просека длинная, несколько километров, я тебя проводить не смогу, и обоз никакой не едет, может, обратно повернешь? В лесу-то волки ходят, напасть могут. Но Аннушка не послушалась и сказала фразу, которую и я потом неоднократно повторяла в своей жизни, когда у меня трудные времена наступали: «Двух смертей не бывать, а одной не миновать», – и двинулась в лес. Тогда милиционер Еремеев сказал: «Ну, вижу, что уговаривать тебя бесполезно», – и вызвался через каждые 15 минут давать выстрел в воздух, чтобы волков отпугивать. «Ты, – говорит, – только беги, не останавливайся, а я в воздух стрелять буду». Так и случилось: она бежала и каждые 15 минут слышала за спиной, как добрый человек помогает ей, чем может. Покинуть пост милиционер не мог – долг не позволял.