Читать книгу Сказки и притчи для взрослых - Татьяна Сарбаева - Страница 5

(сказка)

Жил был на деревне один молодец, красивый, да статный, вот только родом не знатный. Звали того молодца Павлуша, и любил Павлуша бить баклуши, а по-нашему говоря, бездельничать. Бывало спит он до обеда на печи, сопит, да похрапывает, а рядом котейка домашний посапывает.

Ближе к обеду мать будила Павлушу:

– 

Вставай, сыночек! – говорит, – Уже тень за плетень, так и день к вечеру клонится. Вставай! Ещё успеешь солнышку поклониться!

– 

Ну, мама! – возмущался тот.

– 

Вставай! Вставай! Я уж щи и кашу сварила! Да спекла каравай! – мать ему говорила.

Ну и как тут не вставать? Раз уже разбудила мать?! К тому же в животе пусто, урчит утробно, явно хочется пожрать.

Потянулся Павлуша, зевнул во все уши, да с печи слез.

– 

Одевайся! Да воды сходи принеси! – говорит ему мать и ведро подаёт.

– 

Ну, так умыться бы сначала, да позавтракать хорошенько! – говорит Павлуша.

– 

Так вот и сходи за водой! А то чем умываться то будешь? Ты поди не кошка, не языком же! – отвечает мать.

– 

Ну ладно! – сокрушённо вздыхает Павлуша.

Вот ушёл он на колодец за водицей, а мать к иконе Божьей матери припала и молится, говорит ей такие слова:

«Матерь Божья, прошу тебя, молю, уж научи ты моего сыночка уму-разуму! Дай ты ему работёнку какую, что-ли! Стара я уже стала, а вдруг помру, так сынок мой совсем без меня, родненький, пропадёт! Ух, боюсь я за него! Сердце моё материнское всё в тоске, да в тревоге по нём! Уж я – мать, так и ты – Божья Матерь, научи сына моего уму-разуму! Прошу-молю тебя! Услышь рабу свою Евфросинию!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!»

И перекрестилась трижды двумя пальцами.

Встала старушка с колен, вздохнула тяжело, да за тесто для пирогов принялась, опара к тому времени знатно поднялась.

Вернулся Павлуша с колодца, принёс полведра воды, мать на него посмотрела и спрашивает:

– 

Где же это ты, Павлуша, так долго ходил? И отчего ведро то не наполнил как следует?

– 

Так я чего? – говорит Павел важно, грудь вперёд колесом выкатив, – Я так сообразил, чего это я буду воду сюда нести, здесь значит умоюсь, всю воду поистрачу, и что же мне опять за водой на колодец идти? И я тут хитро смекнул: а умоюсь-ка я рядом с колодцем, там и воды вдоволь и тащить никуда не надо! А это я тебе пол ведра принёс, для самовару! – важно добавил он.

– 

Что же ты при людях то чужих что-ли мылся? – изумилась мать.

– 

А то что? – спросил Павлуша, – Да и не было там никого в этот час.

– 

Ну и Слава Богу! – вздохнула мать.

– 

Вот только девка одна с ведром к колодцу приходила, – добавил Павлуша, – Увидела, как я купаюсь, да смеяться стала, говорит: «Ты чё это, Павлуша, зря воду расплескал, ты полезай в колодец! Так и ты чистым станешь, и вода в колодце не убудет! » Ну вот поэтому я только полведра и принёс! – признался Павлуша.

– 

Экая противная девка! – сокрушённо сказала мать.

– 

Это да! – согласился Павлуша, – Сама тощая, а глаза огромные, да ещё идёт и косой своей дорогу подметает за собой, словно лиса хвостом! Я прям подивился даже, неужто такие девки бывают!

– 

Ладно! Ладно! – успокаивает его мать, – Ты, Павлуща, садись, отобедай!

– 

Как? Уже обед? – спохватился Павлуша.

– 

Да, коли ещё провозишься, так скоро ужинать придётся! – проговорила себе под нос его мать и громко добавила, – Обед! Обед, Павлуша!

– 

Ну, ладно! – согласился Павлуша, – Так и быть отобедаем давай с тобой что-ли!

Сели они за стол, а на столе том, были щи, да каша – пища русская наша, да хлеб из печи, да к чаю на сметане румяные калачи. Наелся Павлуша, вышел на крылечко, сидит на крыльце, да пузико своё поглаживает, греется на солнышке:

– 

Эх! Хорошо!

И проходила мимо дома его по ту пору Глаша – девка рыжая, да бестыжая.

– 

Что это ты, Павлуша, тут сидишь, словно кот, на солнышке греешься? – спрашивает его Глаша, – Мужики то с утра сено скосили, уже ворочают.

– 

Не моё это дело! – важно отвечает Павлуша, – Не моя забота!

– 

Как это?! – удивилась Глаша и даже рот раскрыла от удивления.

– 

Я простым мужикам не чета! – гордо отвечает Павлуша, – Потому как я артист!

– 

Артист? – переспросила Глаша.

– 

Да! – кивнул Павлуша, – Вот на балалайке играю, да песни пою!

– 

А ну тогда приходи вечером к нам! – говорит Глаша, – Вечером девчонки да парни у нас собираются, веселиться да танцевать будут. Ну и ты нас потеш

иш

ь своим пением, да талантом!

– 

Хорошо! – согласился Павлуша, – Это можно! Прийду! Ждите! Но только и вы меня горилочкой угостите! А я тогда с радостью, с пребольшой! – рассмеялся он.

– 

А как же! Будет и угощеньице! – ответствовала Глаша, да и пошла дальше.

А Павлуша в дом:

– 

Маменька, – говорит, – Меня на вечер только что пригласили! Доставай мои новые шаровары, да рубаху знатную, да сапоги салом натри! Потому как сын твой – артист, а артисты они должны быть всем на загляденье, да на радость!

– 

Что же ты делать то там будешь? – с беспокойством спрашивает его мать, а сама рубашечку разглаживает.

– 

Как что? – удивился Павлуша и даже приобиделся немного, – Буду петь! Людей веселить!

– 

Эх! – вздохнула его мать и шепчет про себя, – «Работу бы тебе нормальную найти, да жену сообразительную, да сметливую, чтоб за двоих то подумала», – а вслух только сказала, – Иди! Иди! Потешь добрых людей, глядишь, и тебе повеселее будет!

– 

И пойду! И потешу! – важно ответил Павлуша, оделся он нарядно, взял свою балалайку расписную, да и отправился к людям в гости.

Пришёл Павлуша в дом, видит, ярко лампы горят, да полна горница народу, да всё больше парни молодые, да девки красавицы, одна другой лучше, и все нарядные, как на свадьбу оделись! Подивился Павлуша.

– 

А! Это Павлуша! – воскликнула Глаша, увидав его в дверях, – Что ты стоишь то? Заходи! Вот сюда! Вот и место тебе сыскалося! Садись! Угощайся! Да повесели нас немного песнями своими!

– 

Это можно! – обрадовался Павлуша, сел за стол, выпил-закусил, тем и хозяев приветил. Да за струны взялся. Парни призадумались, девки глаза увлажнили.

– 

Что же это ты так жалобно поёшь? – говорит одна.

– 

Давай нам что-нибудь весёлое! – сказал парень, что рядом сидел.

– 

Что-нибудь плясовое! – подхватила Глашка, – А та танцевать охота!

Ну и Павлуша давай плясовое играть. Парни с девками под ручку пошли, кто закружился, кто вприсядку заскакал. Павлуша играет, а ему всё приговаривают: «Ещё сыграй! Побравее давай! Чтоб весело, да светло на сердце стало! »

Поди всю ночь проиграл Павлуша, два раза перерыв делал, выпил водки, закусил солёным огурцом да чёрным хлебом с сальцом, и по-новой давай наигрывать, а то ведь люди просят, прямо пристают: то сыграй или это сыграй. Совсем умаялся с непривычки Павлуша, пальцы дрожат от напряжения. Тут и первый петух запел. Расходится парни с девками стали по домам. Видит Павлуша, что один он остался, Глашка тоже куда-то подевалася. И поплёлся Павлуша домой усталый и пьяненький.

Пришёл на крыльцо, а сапог нормально с ноги снять не может.

Поставил он к двери свою балалайку. Сел на крыльцо и сидит, думает: «Мать, небось, спит! Идти ли мне? Или не будить? До утра подождать, может?» – совестно ему как то перед матерью пьяненьким являться стало, лёг он на крыльце, шапку под голову положил, телогрейкой накрылся, да и захрапел.

И приснился Павлуше сон: сидит он за столом роскошным, а рядом с ним Глаша, а кругом шумно очень, и вот она наклонилась к уху его и шепчет что-то, а что именно, он разобрать не может, а тут вдруг взялась в ухо его лизать ни с того ни с сего. Удивился Павлуша, да и щекотно ему тут сделалось, рассмеялся он, да и проснулся.

Видит, что уже день давно на дворе, что лежит он на крылечке родного дома, в новой рубахе расшитой, да местами пятнами покрытой, а соседский пёс его в ухо лижет.

– 

Фу ты! Уйди прочь! – сказал ему Павлуша, поднялся на ноги, охая, голова с утра гудела, словно осиное гнездо, да и в дом пошёл.

– 

Мать! Воды дай! – кричит Павлуша с порога.

Подошёл к ведру, а там воды то совсем на дне осталось, выпил её Павлуша до капли, да только жажды то утолить не смог.

А матери о ту пору в доме не было, на огород ушла за капустой, за морковкой да за щавелем.

Упал Павлуша на лавку, лежит болеет. Вернулась мать с огорода, увидала своего сыночка, испугалась, говорит:

– 

Что это с тобой, Павлуша?

– 

Да, что-то прихворнул! – отвечает он, – Голова какая-то тяжёлая! Совсем поднять не могу!

– 

Пил небось вчера вечером? – спрашивает старушка.

– 

Ну, пил! – признался Павлуша, – Так то все пили, и я пил! Но и играл! Я знаешь как играл! О-о-о! Да если б не я, разве бы им там так весело было? Разве бы они там плясали так, не жалея подмёток и каблуков?! Вот то-то и оно! Без меня им никуда!

– 

Ага-ага! – поддакивает ему мать, а сама за печку полезла, там у неё немного настойки припасено было. Она этой настойкой руки растирала, когда их сводило.

– 

Вот! – налила она рюмку и протягивает сыну.

– 

Что это? – спрашивает Павлуша.

– 

Это лекарство! Голову твою вмиг вылечит! – сказала старушка.

Как сказала, так и случилось, полегчало Павлуше.

– 

Ну, тебе бы поесть теперь немного надо! – сказала сердобольная старушка.

– 

Не хочу! – застонал Павлуша.

– 

А ты щей горячих немного похлебай! Согрей желудок то! Это тебе же полезней будет! – добавила она.

Сел Павлуша за стол щи хлебать, а в руках слабость, в ногах – тоже. Поел Павлуша, и вроде приободрился немного и говорит:

– 

Пойду, мать, отдохну немного! А то вчера всю ночь глаз не смыкал! Всё играл, да пел, да народ веселил, так, что сам устал!

– 

Конечно, сыночка! Иди отдохни! – кивнула мать, а сама со стола убирать стала.

Вдруг слышит стук в дверь.

– 

Кто там? – спрашивает.

А Павлуша о ту пору уже крепко заснул.

Заглядывает в дверь мальчонка белобрысый, даже брови и ресницы – и те белые, и говорит:

– 

Слыхал, вчера Павлуша у Глафиры Семёновны славно пел, так нынче вечером, извольте к нам пожаловать! Об угощеньице не беспокойтесь! Всё будет в лучшем виде!

– 

Не может он! – тихо мать говорит, – Скажи, что приболел! Не придёт!

– 

Как же? – растерялся мальчонка, – Мне велели его звать непременно! А где же он?

– 

Да вон на печи отдыхает! – говорит старушка.

– 

Так может его разбудить? – предложил мальчонка.

– 

Нельзя артиста будить! Спит он! Ишь какой выискался! Ступай отсюдова! Ступай!

Насупился парнишка, да и ушёл восвояси.

– 

Кто это был? – спрашивает Павлуша с печи.

– 

Соседский мальчишка прибегал на праздник тебя звать, так я ему сказала, что ты нездоров немного! – призналась мать.

– 

Отчего же это нездоров! – у Павлуши сон как рукой сняло, – Подавай, – говорит, – Мать, мои сапоги и балалайку! Сейчас же пойду к ним! Без меня что им за праздник?! Без меня им и праздник то не в праздник! Помрут с тоски! Я иду! Сам!

Вздохнула мать, да только делать нечего, принесла Павлуше новую чистую рубашку, да сапоги, да балалайку. Оделся Павлуша, причесался, волосы жиром свиным уложил, да и к соседям в гости отправился.

А те его уже и не ждали, а позвали Мишку гармониста заместо Павлуши, а тот давай наяривать.

Пришёл Павлуша, а ему и говорят:

– 

А, это ты! А нам сказали, что ты заболел?

– 

Так вот он я! Здоров, как бык! Поправился уже! – весело ответил Павлуша.

– 

Ну, ты садись здесь, с краешку! – хозяйка ему табуретку принесла, да с угла стола поставила, народу в избе много было, именины праздновали.

– 

А кого сегодня чествуют? – спросил Павлуша.

– 

У Вареньки день рождения! – отвечает хозяйка, – Доченьке моей шестнадцатый годок пошёл! Совсем взрослая стала!

Глянул Павлуша на Вареньку и узнал ту дивчину, что потешалась над ним давеча возле колодца, когда за водой для умывания ходил.

***

– И что за мужики нонче пошли! – сказал дед Семён, – Только девок портят! Фу! Тьфу! Не мужики вовсе! Так! Дети малые! Им бы всё в игрушечки играться, да у мамки титьку сосать!

– Это ещё почему? – удивился Павлуша.

– А ты что ли не такой скажешь? – удивился дед Семён.

– Не такой! – важно сказал Павлуша, – Я хороший! Добрый!

– Вот оно что?! Знамо, что добрый! Вон какой добряк вымахал! – с усмешкой сказал дед Семён и ткнул Павлушу пальцем в бок.

– Ай! Ой! Перестань! – воскликнул Павлуша.

– Видно, знатно матушка тебя кормит! – заметил дед Семён.

– Ага! – признался Павлуша, – Всё пирогами да блинами, да больше на сметане, да на сливочках, – сказал он, поглаживая солидное брюхо.

– Сколько же тебе годков? Поинтересовался дед Семён.