Читать книгу Унесенные блогосферой - Татьяна Шахматова - Страница 1

Что-то легкое, прерывистое повисло в воздухе, как перья печного дыма над частным сектором в пятницу вечером. Перья расплывались, ловили друг друга за хвост, пока не перемешались в густую серо-синюю массу. Я резко выдохнул, сел на кровати и помотал головой, пытаясь стряхнуть остатки этого серо-синего тумана. Только сейчас я понял, что это был не сон. Точнее, не совсем сон. Окончательно проснувшись, я теперь разобрал, что серо-синим туманом мне представился мужской бас, монотонно звучащий за тонкой гипсокартонной стенкой. Кажется, это называется синестезия – цветовой слух. То ли Скрябин, то ли Римский-Корсаков видели свои симфонии в цвете. Мое же видение оказалось более прозаичным. Серо-синим туманом был голос какого-то незнакомого мужика. И что он вообще тут делает в такое время?! Мужик меж тем продолжал:

– Да ладно тебе. Почему не хочешь? Быстренько прочитаешь, и все. Вообще не вижу проблемы…

– Ш-ш-ш-ш, – зашипел на Серо-синего второй голос.

Видимо, они услышали мою возню.

– Каждый писатель мечтает о большом жанре. Разве нет? – снова вступил Серо-синий, прилежно понизив громкость, но я все равно различал каждое слово, потому что гипсокартон только создает видимость настоящей стены.

Я окончательно проснулся.

– Ты издеваешься? – возмутился второй голос. – И вообще, чукча не писатель, чукча – читатель… А читатель мечтает, чтобы минимум слов, максимум пользы.

Второй голос был женским, и это, конечно, Виктория. Моя соседка по квартире. Девушка старалась говорить тихо, почти шепотом, и следующие несколько фраз я не расслышал, однако через пару секунд она вдруг воскликнула довольно беспардонно:

– Черт, как много-то! Это же две «Войны и мира» как минимум!

– Но у тебя же скорочтение… – пробормотал Серо-синий.

– Что случилось? – снова зашептала она, спохватившись.

– Сегодня ночью мужа и жену убили в собственной квартире. Следов взлома нет. Ее задушили. Его – вытолкнули из окна десятого этажа.

Мужчина говорил ровным спокойным шепотом, который никак не увязывался в моей голове с тем, что он говорил. Я уже вновь готов был усомниться, слышу ли все это наяву, и собрался было хорошенько ущипнуть себя под одеялом, но тут снова вступила девушка:

– Прискорбно, конечно. Но при чем тут я? – Ее вопрос звучал с неподдельным изумлением.

Значит, все-таки не сон.

– Ты ж филолог! – убежденно констатировал голос.

– Вот именно! – вздохнула она.

Раздался звук отодвигаемого стула. Ее шаги – быстрые и уверенные. Хлопнула форточка. Секунда. Щелчок. Так и есть – она перечеркнула три дня своего героического воздержания, и я почувствовал запах сигаретного дыма.

– Начальству виднее. Мне было сказано подключить филолога. Я пришел к тебе.

– Все в этом мире безумно. Все. Кроме имени Чакраборти Митхуна! – выдохнула Вика в пустоту, так как вряд ли собеседник оценил цитату. – Филолог. Это специалист. В области русского языка. И литературы, – продолжила она, разделяя слова. – Я ничего не знаю об убийствах, кроме того, что о них пишут в детективных романах.

Наш утренний гость вряд ли понял, при чем тут Митхун Чакраборти, однако иронию он уловил:

– Виктория Александровна, ты же знаешь, я человек подневольный, так что бери распечатки.

– Распечатки чего? – жалобно отозвалась она.

– Переписки убитых в социальных сетях.

– Да господь с тобой! Филолог-то вам тут зачем?

Голоса замолчали. Я слышал только, как она шумно затягивается и так же шумно выдыхает. Едва слышно хрустнул новенький ламинат: гость тоже переместился поближе к окну.

– Но ведь убийство – это по-любому лучше, чем следить, кто у кого сюжетик свистнул, или разбираться, кто кого дураком обозвал?! – снова заговорил мужчина.

Вопрос сам по себе был поставлен неслабо. Либо товарищу в детстве не читали бессмертное стихотворение Маяковского про то, что все профессии хороши. Либо мужика вконец замордовало начальство, и ему стало все равно, что выбор деятельности давно признан неблагородным предлогом для спора.

– Сюжетики и «кто кого обозвал» – это по моей части. Я, черт побери, филолог или кто? А вот убийства – это по вашей. И не надо мне тут огород городить.

Она отреагировала, как я и ожидал, и тишина затопила комнату на несколько секунд.

– Вик, ты так говоришь, как будто это я придумал, – снова начал мужчина с явной досадой в голосе. – Я как генерал сказал…

– А что генерал сказал? – живо перебила она.

Снова молчание. Теперь я слышал только сопение раннего гостя.

– Генерал сказал «черт ногу сломит», – выдохнул он наконец и весомо добавил: – Без пол-литры и без филолога не разобрать.

– Именно о филологе шла речь? – с сомнением уточнила Вика, шумно затягиваясь. – Не о психологе? Не о социологе?

– Еще скажи, о патологоанатоме, – пошутил мужчина, но шутка явно не удалась.

– А это не вы на прошлой неделе назначили сексолого-лингвистическую экспертизу?

– Сексолого-лингвистическую?! Это как? – хохотнул голос.

– Вот мне тоже хотелось бы знать, – ехидно проговорила Виктория. – Журналисты окрестили какого-то чиновника «лицом с нетрадиционной сексуальной ориентацией». Следователям поручили проверить…

– Это сто процентов прокуратура, – довольно засмеялся голос, который, по методу исключения, принадлежал кому-то из работников Следственного комитета. Теперь стало понятно, почему сонное подсознание выбрало для этого голоса серо-синюю гамму: видимо, не зря говорят, что наш мозг умнее нас самих, серый цвет соответствовал колеру формы следователей нашего славного следственного ведомства.

Поняв, что разговор только начался, а выползать пред очи неизвестного мне следака в одних трусах не хотелось, я нащупал на своем столе ноутбук. Часы показывали только 6.15. Ничего себе у них там спешка! Видимо, убитые муж с женой не простые смертные. Такой вот каламбур: не все мертвые простые смертные. Мда.

Онлайн, естественно, почти никого не было. Во всяком случае, из значимых. Я открыл Фейсбук и посмотрел оставленные сообщения. «Голая Эмма Уотсон, Одетт Энейбл или Скарлетт Йохансон?» – спрашивал один из участников группы «Философия эротики». Это закрытая группа только для нескольких друзей. Простой треп. В опросе вела Скарлетт. Я скинул комментарий: «Тройная порция счастья» – и улыбнулся, парни опять назовут меня «дипломатичным пАдонком». На второй вопрос: «Совершал ли кто-нибудь из нас что-то по-настоящему опасное в этой жизни?» – уже имелись ответы: «Каждый день добираюсь до универа на маршрутке» и «Ел шаурму на рынке». Парни не слишком откровенничали.

Я собирался добавить что-то в том же духе, но разговор за стенкой снова привлек мое внимание: Вика пререкалась с гостем все громче.

– Ну, может, про сексолого-лингвистическую – прокуратура. Зато про толкиенистов точно вы! – безапелляционно заверила она.

– А с толкиенистами что? – удивился мужчина.

– Являются ли почитатели книг Толкиена социальной группой и можно ли их оскорбить по этому признаку…

– И кто к тебе такое направил?

– Эска, – так она сокращала Следственный комитет.

– Социальными группами социолог занимается, даже я знаю. – Голос Серо-синего окрасился недоумением.

– Мне разъяснили, что Толкиен – писатель, а значит, толкиенистами должен заниматься филолог, – со смехом сказала Виктория, но в ее тоне слышалась надежда на то, что товарищ поможет избавиться от этой кулебяки, уже несколько недель висевшей на ее балансе. Значит, чин у перца немаленький.

– Кто разъяснил? Фамилию под определением посмотри, – озаботился перец.

– Какой-то Федяков.

– Услышал, ага.

Это «ага» прозвучало прямо-таки иезуитски; судя по всему, некто следователь Федяков, плохо разбирающийся в сферах ответственности современных гуманитарных наук, попал как минимум на выговор. Тем не менее я не разделял злорадства серо-синего гостя. В нашем мире, который кипит словами, как мировой первобытный бульон кипел зарождающейся жизнью, языковые путаницы сплошь и рядом. Слово играет в мире информационных технологий слишком большую роль. А чем серьезнее роль, тем выше цена ошибки, тем чаще эти ошибки происходят.

Путаницы и конфликты, произошедшие при участии слов, разруливала моя соседка за гипсокартонной стеной, эксперт-филолог Виктория: клевета, оскорбление, вред деловой репутации, сомнительные журналистские расследования, угрозы, речевая агрессия, плагиат и тому подобные неудобные, неправильные, обидные речи и слова. Короче говоря, я и сам во всем этом еще не до конца разобрался и Федякова, залетевшего на выговор, мог только пожалеть. В слове нынче сила. Иначе зачем бы следственным органам понадобился простой филолог вроде моей соседки?

Получив свою дозу никотина, уважаемый эксперт подобрела и продолжать перечисление подвигов следователей на научном поприще не стала.

– Рассказывай, раз принес… – проговорила Виктория тоскливо.

– Соседи ничего не слышали, – забубнил мужчина. – Следов взлома не было, то есть хозяева сами впустили убийцу. Дело происходило ночью, значит, он не мог представиться газовиком или почтальоном. Скорее всего жертвы и убийца были знакомы. А дальше начинается мистика. Убийца ничего не взял и следов никаких не оставил.

– Как это никаких?

– Вообще никаких.

– Так не бывает.

– Я же говорю, мистика.

– И ничего необычного в квартире?

– Ничего. Если не считать лобстеров, разбросанных по полу в комнате.

– Кого?

– Не кого, а чего. Лобстеры, их еще называют омары…

– Я в курсе, кто такие лобстеры. Только они все-таки «кто».

– Что? – не понял голос.

– Не важно, – нетерпеливо перебила Виктория. – Откуда лобстеры?

– Молодые люди ужинали, когда убийца проник в квартиру. Фото с места преступления позже привезу, посмотришь на этот натюрморт. В службе доставки ресторана есть сведения, что с этого адреса часто заказывали дорогие модные блюда.

– Боже мой, какой бред!

Далее она пробормотала что-то нечленораздельное и скорее всего нецензурное и вдруг спросила отчетливо:

– Ты ел когда-нибудь лобстеров?

– Нет, – удивился мужчина. – А что?

– Да ничего, просто спрашиваю. У меня на ракообразных аллергия. Горло начинает чесаться, а потом ужасно распухает, и дышать не могу. Но, наверное, очень круто это есть.

– Ну наверное, – протянул он и вдруг живо добавил: – Вот видишь, сама говоришь «это есть». Так что лобстеры – это «что»!

– Нет-нет, лобстеры – это «кто», – заупрямилась Виктория.

– Почему?

– Потому что… Все, не отвлекайся, давай дальше! Значит, семья была состоятельная?

– Вполне. Но это не ограбление. Нет, ты все-таки как филолог объясни мне, почему лобстеры это «кто», а не «что»?

– О-о-о, – в притворном нетерпении заныла она. – У тебя два трупа, а ты про лобстеров!

– Должен же я знать, за что тебе деньги платят? А то непонятно.

Судя по звукам, она сделала круг по комнате и плюхнулась на диван.

– Ладно. Рассказываю. Если коротко, то у одушевленных существительных винительный падеж множественного числа совпадает с родительным падежом. Например: Я ем мужчин. В женской бане нет мужчин. Я ем лобстеров. У нас нет лобстеров. А у неодушевленных существительных – они не совпадают. Я ем макароны. В доме нет макарон. Еще в конце прошлого века Антон Павлович Чехов писал, что ел устрицЫ, а не устриц, и лобстерЫ, а не лобстеров. Но сейчас категория одушевленности этих слов устаканилась. Понятно?

– Нет, – обескураженно произнес голос, который, видимо, не ожидал таких сложностей. – Зачем это все?

– Наверное, зачем-то надо, раз ты ко мне с этой своей папкой ни свет ни заря приперся, – колко заметила Виктория.

Мне стало ясно, что мужчина был знаком с Викой недавно: он пытался продолжать, но ее любимая мозоль уже была потревожена. Иногда получалось довольно весело. Я затаился.

– Ладно, рак, который к пиву, это «кто» или «что»? – спросила она.

– Рак… Ну рак… Наверное, «кто», – неуверенно сказал голос.

– Ну вот, а лобстеры – те же раки. Просто с раками русскоговорящие люди давно знакомы, нырни в Волгу, там рак по дну ползает, сразу понятно, что это «кто» ползает. А лобстеры до сих пор экзотика в виде ресторанного блюда. Поди разбери – «кто» или «что» там на тарелке лежит. Отсюда и путаница.

– Верно, – согласился голос, в котором зазвучали радостные нотки понимания.

– И покойник, между прочим, – это тоже «кто», – добавила Вика уже дружелюбнее.

– Почему? Покойник – это труп. Другими словами – мертвое тело, – запротестовал голос. – Тело – это «что», тем более если тело мертвое.

– Хорошо, пусть будет так, – на сей раз она согласилась легко, несмотря на то что мужчина был явно не прав: нет покойника, но я вижу покойника. По законам грамматики русского языка выходило, что покойник – это еще не совсем мертвое тело, а совсем даже наоборот.

На самом деле учитель из Вики никудышный. Эта дама живет по принципу «я знаю, и мне этого достаточно», но сомнения в самой природе и пользе знания всегда вызывают в ней желание стоять насмерть. Странное сочетание: красавица, модница, шопоголик, со святой верой в разум и науку. Ко всему этому она еще и блондинка. В общем, Виктория из тех, в ком форма и содержание серьезно противоречат друг другу.

Но, несмотря на это сочетание несочетаемого, я понимал ее сейчас прекрасно. В категории одушевленности-неодушевленности русского языка явно есть какой-то мистический смысл. Язык как бы отмечает пограничную зону. Например, слово «кукла» у нас живое, а вот микробы и бактерии могут быть и живыми, и неживыми. Бесспорно, живые – это мертвецы, русалки, лешие, боги всех времен и религий, хотя богословы, религиоведы и философы поломали на эту тему немало копий.

– Все, кроме шуток, – снова заговорила Виктория. – Убийца проник в квартиру, двоих порешил, ничего не взял, следов не оставил. Из относительно живых свидетелей имеются только лобстеры, и следствие зашло в тупик, то есть оно зашло к филологу. А если совсем серьезно, то я все равно не понимаю свою задачу в этом деле. Ты же знаешь, я могу анализировать только текст.

– Не заговаривай зубы! – взмолился голос. – Я тебе текст и принес! Текст для анализа.

В комнате ухнуло, видимо, мужчина хлопнул о стол чем-то тяжелым. Вика снова зашипела, и он добавил уже на грани слышимости:

– Интернет-переписка убитых.

– Зачем? – спросила Вика. – Я ж тебе говорю, с моей точки зрения, что твои покойники, что их лобстеры – одно и то же. Одушевленные существительные, мужского рода во множественном числе.

– Мотив надо найти, – достойно противостоял следователь этой предельно абстрактной логике, за которую многие не любят гуманитариев.

– Какой мотив?

– Мог ли у кого-то из участников переписки быть мотив для убийства?

– Бред, – буркнула она. – Выявить мотив, если он выражен словами, может любой носитель русского языка. Или наши следователи разучились читать?

– В том-то и дело. Это не обычные, как ты говоришь, носители языка. Убитые – сын и невестка известного ученого-физика Романихина.

Кажется, визит домой к молодой даме в шесть пятнадцать утра начал потихоньку объясняться.

– Германа Романихина?! – переспросила Виктория. – Это который заведует кафедрой физики твердого тела?

– Знаешь его?

– Лично нет, но слышала, конечно. Он же в моем университете работает.

– Вот и генерал сказал: «научный мир». Наши следователи с этим народом неуютно себя чувствуют. А ты наш научный авангард и среди ученых человек свой – на их языке говоришь.

Вика сделала вид, что не слышала этого откровенного подхалимажа, но голос ее потеплел.

– Убийца был один? – поинтересовалась она.

– Да, скорее всего один.

– А задушил как? Руками?

– Нет. Молодая женщина задушена ее же поясом.

– Пояс нашли?

– На ней.

Виктория присвистнула:

– Изящно! А муж что делал, пока ее душили? Совсем не сопротивлялся?

– Мужа в окно выкинули. Судя по всему, сначала мужа выбросили, потом жену задушили. Эксперты дают плюс-минус двадцать минуть между трупами. Точно очередность не установишь. Но, по логике, должно было быть так.

– Живого выбросили?

– Да, мужчина скончался от полученных при падении травм.

– Тогда должны быть следы борьбы.

– Там все тело – следы борьбы. Десятый этаж.

– А может, его кто-то держал, пока жену душили? Может, преступник не один был? Почему ты думаешь, что один?

– Один-двое, вряд ли больше, иначе следы бы остались или увидел их кто-нибудь. А там вообще все чисто.

Виктория помолчала, видимо пытаясь представить себе эту картину. И вдруг поинтересовалась:

– Спереди или сзади?

– Что спереди или сзади? – не понял мужчина.

– Ну, преступник… Где стоял преступник: спереди от женщины или сзади, когда душил ее? – уточнила она.

– Женщину он задушил спереди. А что?

– Пока просто спрашиваю. А почему ты уверен, что преступник он, а не она?

– Сила сдавливания. Если только не спортсменка-тяжеловеска какая-нибудь.

– Мало ли.

– Ты прямо как опытный опер вопросы задаешь, – усмехнулся следователь.

– Учителя хорошие, – в тон ответила Вика.

Следователь польщенно засопел: трюк удался. Хотя лично я на все сто уверен, что на самом деле о роли коллег в погонах в своем профессиональном становлении Вика куда более низкого мнения. Она вообще слабо верит живым учителям. Самым главным своим учителем эта женщина считает книги. Виктория искренне полагает, что любой настоящий филолог должен точно знать значение слов вроде «конволют», по памяти уметь восстанавливать родственную связь слов «бегать» и «тика́ть» через польское «uciekać», а также в любое время дня и ночи уметь сочинить историю с любовным треугольником, убийством, большими деньгами, пальмами и красными авто с открытым верхом, чтобы в случае чего быть в состоянии увлечь собеседников любого нравственного и интеллектуального уровня, будь то школьники престижной гимназии, их родители или заключенные колонии строгого режима. Ибо мало ли в какой жизненной ситуации может оказаться настоящий филолог?

«Филология ведет к преступлению», – как-то заявила Виктория, изучая предсмертные записки жертв, написанные под давлением убийц. Вышло двусмысленно, и она пояснила: «Текст – это улика. Преступление – один из способов монетизировать филологию в современном мире».

– Да, еще одно – в горле женщины повреждена слизистая и обнаружены остатки ткани, – продолжал перечислять подробности утренний гость.

– Кляп?

– Видимо, кляп. Горло повреждено. Криков не было, хотя ее не сразу убили.

– Ну, вот видишь. Есть зацепка.

– Если бы! – расстроенно откашлялся мужчина. – Кляп не нашли. Судя по всему, убийца извлек его и унес с собой.

– Мерзость!

– Кстати, ты удивишься, но по состоянию гортани и горла медики заключили, что кляп вставляли и вынимали минимум дважды.

Вика проворчала что-то едва слышно и замолчала. Следователь тоже ничего не говорил. Я слышал только непонятную возню за стеной, эта странная пауза продолжалась минуту или даже две. Наконец раздался его удивленный голос:

– Может быть, тебе воды принести?

– Не надо, я в порядке, – сдавленно ответила Виктория. – Это все детали? Или будет еще? Ерш в заднице? Отрубленные пятки?

– Да что ж ты так реагируешь! – удивился следователь. – Хорошо еще, что я фотографии с места происшествия не принес.

Видимо, он все-таки устыдился своей неприглядной миссии.

Я представил себе, как Вика сидит на кухне на подоконнике, поджав тонкие ноги, в своем розовом халате с короткими, как будто задранными вверх рукавами, в котором она похожа на маленькую девочку, как достает тонкими пальцами еще одну тонкую сигарету, и мне стало жаль ее. Но что я мог сделать?

Вдруг она задумчиво проговорила:

– Кто ее убил, было совершенно непонятно, но, видимо, это был какой-то маньяк, потому что во рту у нее нашли белую шахматную пешку.

– При чем тут пешка? И почему маньяк? – переспросил мужчина с интонацией, которую я уже привык слышать от Викиных коллег из прокуратуры и Следственного комитета.

Я называю эту интонацию «осторожно, фрик». Виктория умела говорить красиво и непонятно. Несмотря на то что ораторы древности сравнивали блеск цитаты в речи с сиянием драгоценного камня на шее красавицы, мне иногда казалось, что Вика в этом смысле имела склонность к бижутерии. Стоило ли надеяться, что следователь читал рассказ Виктора Пелевина о двух гомосексуальных парах? Сам я распознал цитату только потому, что пелевинский сборник несколько недель валялся у нас в ванной.

Чтобы в будущем исключить необходимость утомительных флэшбэков, скажу сразу – нет, Вика не прочитала текст со скоростью три страницы в секунду и не было у нее мистического прозрения, не было и гениального инсайта от взгляда на электронный адрес убитых. Про маньяка и пешку было сказано просто ради красного словца. Как и про Чакработи Митхуна, который также не имеет к этой истории никакого отношения. Возможно, она намекала на то, что все мы пешки в этой жизни. Но и это вряд ли.

Мне уже реально пора было встать, но вчера вечером я забыл в ванной домашние штаны, а шкаф с остальной одеждой стоял по другую сторону от перегородки. Оставалось лежать и тихо ненавидеть раннего гостя.

Я уже написал в нашей группе под вопросом о реальных опасностях: «Храню деньги в Сбербанке». Подумал, стер, написал: «Скачал фильм с торрента». Подумал, тоже стер. Больше делать было нечего, только лежать и пялиться на постер со Стивом Джобсом в кислотных тонах, который достался мне после премьеры фильма о великом новаторе IT-технологий. На плакате имелся слоган: «Высшее образование не заменит опыт. Лишь безумец верит, что может изменить мир, и потому меняет его». Хотелось бы мне быть тем безумцем. Однако за отсутствием ярко выраженных талантов мне пришлось смириться и потихоньку получать то самое пресловутое высшее образование в надежде, что склонности мои, а быть может, даже и таланты в скором времени проявятся.

– Пешки не было. А кляп был, и его зачем-то вставили, а потом зачем-то вынули… – донесся до меня чересчур ласковый голос Виктории, которая, судя по всему, еще не теряла надежды отвертеться от этого действительно необычного задания. – Слушай, я вам тут точно не помощник. Я покойников вообще до обморока боюсь, они же только в грамматике одушевленные.

Но ее собеседник пер как танк:

– Тебе никто покойников показывать и не собирается. Заключения медэксперта с тебя достаточно, – спокойно ответил он, и стало очевидно, что броня его танка создана официальным определением, личной подписью генерала и официальной ставкой эксперта-филолога, на которую Вику недавно приняли для решения словесных недоразумений и конфликтов. Она не имела права отказать, и я был рад этому: мне вдруг нестерпимо захотелось узнать, что это были за несчастные люди, которых жестоко убили в собственной квартире. Почему это произошло? Кому мешала молодая пара гурманов, вечерами баловавшая себя лобстерами?

– Жа-а-аль, – протянула Вика, видимо попутно соображая, что броню надо крушить не столько женским обаянием, сколько правильной стратегией торга. – Давай, говори тогда, что от меня нужно, и все на сегодня.

– Твоя задача простая, – снова забубнил мужчина. – Тут распечатки всех сообщений убитых из социальных сетей и записи веб-архивов. Если надо будет что-то конкретно проследить, обращайся к экспертам-вирусникам, попробуем вытащить. Смотри на предмет угроз, словесной агрессии, намеков и тому подобное. Сама знаешь эти ваши речевые штучки.

– Да уж, простая задача! Что они там писали в таких количествах?

– Это тебя надо спросить, что вы пишете в своих соцсетях в таких количествах. Ей было двадцать шесть, ему – тридцать.

– Generation «пи-пи-пи»… – заключила Виктория, и в этот раз цитата попала в точку: мужчина прыснул со смеху, несмотря на то что это снова был Пелевин, известный своей неизвестностью широким читательским массам.

– У меня нет страниц в социальных сетях, – продолжала она безразлично, явно заходя на второй виток торга.

– Придется завести, – прогудел голос уже в коридоре.

– Мне понадобится время, чтобы освоиться, – не меньше месяца на все про все.

– Неделя, – коротко ответил голос из «танка».

– Месяц, – отчаянно торговалась Вика.

– Генерал сказал…

– Пусть тогда генерал и экспертизу пишет. – Теперь она пересела на собственного бронированного конька под названием «штучный специалист».

– Две недели, Вик, максимум. Давай уж, поднатужься, у тебя же другого сейчас ничего нет. А я прослежу, чтобы ни прокуратура, никто больше тебя не трогал все это время.

– Попробую, – кисло изрекла она, отступая на прежние позиции.

– На. – Вика швырнула мне за перегородку мои трико. – Ты давно проснулся, я в курсе.

– А что это был за мужик? – спросил я, быстро одеваясь.

– Борис из Следственного комитета, – крикнула она, включая воду в ванной, и прошлась туда-сюда, громко стуча пятками, будто на них внезапно обрушились десять дополнительных атмосфер. Это был недвусмысленный намек на то, что мое сегодняшнее свидание с Морфеем окончено.

– Новый? – спросил я, имея в виду следователя, когда она вернулась с полотенцем на голове. – Это я у них новый, – проговорила Вика, вздохнув. – А он следователь по особо важным делам. По убийствам там всяким, маньякам и террористам… Я с ними не работала никогда. Совсем с глузду двинулись, не иначе.

Однако она не получила моего сочувствия. Я был взбудоражен всеми этими жуткими подробностями про кляп, пояс и все остальное, смутно вспомнился репортаж по городским новостям про двойное убийство в элитном районе, но таких деталей журналистам обычно не сообщают.

– Как думаешь, зачем несколько раз вставлять и вынимать кляп? – перевел тему я.

– Ну, а ты мозгами пораскинь.

– Не знаю. Кляп не мешает убить человека.

– Нет, не мешает. Но мешает кое-чему другому.

– Кричать?

– Теплее.

– Говорить?.. То есть, ты считаешь, что преступник хотел, чтобы жертва что-то сказала?

– Вряд ли от нее требовали пения а капелла, – усмехнулась Вика, отжимая волосы в полотенце.

– Думаешь, девушка что-то знала?

– Может, знала, может, наоборот, не знала, – пожала плечами Виктория. В тусклом утреннем свете она была похожа на сказочную русалку с бледной фарфоровой кожей и синими пейзажно-васильковыми глазами, почти черными сейчас.

– Здесь интересно, что убийство личное, – продолжала она. – И именно девушка была главным объектом убийцы. Ее убили второй, ее хотели выслушать. К тому же она не кричала по какой-то причине, когда кляп вынимали. При этом девушка была жива.

Она выпустила из полотенца отдавшие влагу волосы, которые тут же разлеглись по ее плечам слипшимися прядями.

– Что это значит? – никак не мог сообразить я.

– Это значит, что она говорила с преступником. Только, видимо, сказала не то, чего тот ожидал, или, как вариант, не сказала.

– А муж?

Виктория закатила глаза, демонстрируя, что я спрашиваю не о том.

– Ну вот почем я знаю! Если цель преступника была остаться с девушкой и выслушать ее, то мужа вообще, может быть, заодно убили. А может быть, он сопротивление оказал…

– Но тогда это точно твоя специализация – речь, – заметил я.

– Это специализация телепата, – иронично сощурилась Вика. – Я не знаю, что думал преступник и что не сказала жертва. Я не телепат.

– А переписка?

– Вообще ума не приложу, что они там хотят найти. Не думают же они всерьез, что паре кто-то в Фейсбуке угрожал или где там еще – в Инстаграме? Глупость!

– Неинтересно?

– Не особо. Еще и не вовремя, сам знаешь, не до них мне сейчас, – отозвалась Вика уже с кухни.

– А почему согласилась?

– Это жизнь, – театрально вздохнула она. – Если б я могла просочиться в другую реальность, поверь, я бы просочилась.

Пока она готовила завтрак, я своими глазами увидел ту крепкую руку, которая держала ее в этой реальности, мешая «просочиться». Это была рука начальника Следственного управления Следственного комитета города, которая размашисто и уверенно вывела на пухлой папке: «ВИКТОРИИ АЛЕКСАНДРОВНЕ БЕРСЕНЬЕВОЙ. СРОЧНО!».