Читать книгу Унесенные блогосферой - Татьяна Шахматова - Страница 5

Микрорайон, в котором находилась квартира убитой пары, расположен в географическом центре города, и добраться до него за пятнадцать минут не составило особого труда, однако ориентироваться внутри самого района оказалось делом непростым. Общего ограждения застройка не имела, но внутри каждый дом озаботился постановкой собственного отдельного забора, и эту страстную жажду оттяпать у соседей элитные квадратные метры придомовой территории можно смело признать проклятием элитного района. Все внутреннее пространство здесь превратилось в настоящий лабиринт Минотавра, особое коварство которого заключалось в том, что сварная сетка, служившая лабиринту стенами, была покрашена в каждом случае в собственный цвет. Это сбивало с толку окончательно и бесповоротно. Мы с Викой потратили добрых двадцать минут, пока выбирались из разноцветных тупиков, и когда прибыли на место, Борис и двое следователей с ним ждали нас на крыльце, пуляя в лобовое стекло Викиного «Матиса» разъяренные взгляды.

– Черт! – выругалась тетка, изобразив на лице выражение нежное, если не сказать, придурковатое. То, что произошло дальше, было совершеннейшим театром, продолжением того представления, что Вика начала творить по скайпу. Но если в первом случае это еще могло прокатить по статье «попытка не пытка», то сейчас ее игра выглядела просто глупо и откровенно не к месту. Я сделал мысленный фейспалм: кажется, отношения с новым следователем у нас не заладились.

Выползая из машины, Виктория вдруг задела каблуком порожек и покачнулась, чуть было не вывалившись прямиком в грязную лужу. Каким-то чудом ей удалось схватиться за дверь, удерживая таким образом ненадежное равновесие, она сделала резкий шаг вперед. Взбитые в парикмахерской кудри живописно окружили ее и без того красивое лицо, огромные васильковые глаза распахнулись.

– Прошу меня простить, – слегка улыбнулась Вика и, хлопнув дверью, направилась к ожидавшим.

– Ну че так долго-то? – буркнул Борис и, неожиданно смутившись, отвел глаза.

Виктория молчала, сделав бровки домиком. Борис дернул плечами, приосанился и… расплылся в глупой ответной улыбке. Секунд через десять двое спутников последовали его примеру.

– Вик, иди сюда, я тебя ребятам представлю, – пробурчал Борис и даже сошел с крыльца, подавая ей руку.

Вживую салон красоты наконец-то сработал. Вряд ли, конечно, тетка была довольна таким эффектом: все-таки пришлось оторвать от дивана своего внутреннего тюленя и оправляться в чужой холодный подъезд. Но такова была правда жизни. Красота по скайпу не работает.

Язык и сознание тесно связаны. Как говорится, если в языке нет слова «конституция», то и самой конституции скорее всего нет. По-моему, в словаре Вики не было такого слова, как «эмпатия». Она как-то удивительно эмоционально холодна. Как всякий увлеченный человек, выше всего она ценит независимость. Мужики слетаются к ней, как бабочки на свет: среди них и жирные махаоны, и крохотные мотыльки, старше, моложе, умнее, глупее, она не оставляла равнодушными никого. Однажды Вика побывала замужем и даже казалась увлеченной своим избранником, но через год брак распался. Без особых истерик и лишних ходов. Удивительно спокойное расставание. К тому моменту, как я закончил школу, Виктория уже снова жила одна. Как-то она призналась мне, что самое большое несчастье замужества – это вечный компромисс между необходимостью быть с дорогим человеком и одиночеством, а без возможности быть одной она чахла и медленно погибала. Вика не любит вести откровенные разговоры, но как-то призналась, что сама поставила себе диагноз. «Я вытесняю все вокруг, – грустно улыбнулась она. – Меня слишком много даже для меня самой. Но ты не в счет, у тебя противоядие».

Мое противоядие состоит из двух компонентов: это полный пофигизм и автономный режим. Когда у Вики нет дел в работе, мы можем не разговаривать по два дня. Такая вот тетка странная барышня. Однако ее холодность не значила, что Вика не знала о своей красоте и не использовала ее в корыстных целях. Как всякая женщина, в этом смысле она коварна.

Убедившись, что фортель с опозданием сошел ей с рук, Виктория перестала суетиться и вежливо улыбалась мужчинам, очаровательно хлопая искусно наклеенными ресницами.

– Вот, следователь Марат Салимов, – сказал Борис, показывая на молодого человека с миловидным и очевидно неумным лицом.

Виктория кивнула Марату Салимову и на секунду так и застыла с опущенной вниз головой, отчего взгляды всех присутствующих моментально устремились за ее взглядом.

С ширинкой у следователя Марата все оказалось в порядке, следующая остановка была – носки… Да, это были носки: из-под форменных, но почему-то слегка коротковатых, словно следователь вырос из них, брюк торчали белые махровые носки, один из которых еще и немилосердно сполз, сложившись у щиколотки мохнатой гармошкой.

– А это Иван Яровкин, будет вести протокол, – продолжал Борис, водрузив на лицо чрезвычайно серьезное выражение, с каким православные попы освящают новые машины прихожан. Выражение «я все понимаю, но это моя работа».

Иван Яровкин, грузный парень с прыщавым носом и глазами навыкате, не производил ровным счетом никакого впечатления, что было, возможно, даже хорошо.

– Марат и Иван, опросите соседей, – продолжал Борис. – Может, они видели, кто приходил вчера вечером к убитым. Крики кто-то наверняка слышал, громкие разговоры, звуки ссоры. Что за люди эти Романихины, кто вообще бывал у них. В общем, не мне вас учить. Вика, ты послушаешь, если сочтешь нужным, задавай свои вопросы.

– Саша тоже с нами пойдет, можно? – уточнила Вика, лучезарно улыбаясь, когда он закончил. – Он запись сделает и расшифрует.

– Нет проблем, – пожал плечами Борис.

Сам же Борис отправился в соседний дом, где находился ОПОП, или опорный пункт охраны порядка, к местному участковому за дополнительными сведениями о 10-м этаже, где проживали потерпевшие.

Как только мы вчетвером вошли в лифт, Виктория потеряла всякий интерес к происходящему вокруг. Проигнорировав попытки Марата и Ивана завести светскую беседу с хорошеньким экспертом, она достала телефон и демонстративно вперилась в «Контакт». Теперь он у нее имелся.

На площадке 10-го этажа расположились три квартиры: 100, 101 и 102. Квартира 101 стояла опечатанная. Салимов завертел головой, выбирая между обитой деревянными реечками дверью 100-й и простой железной 102-й, когда его размышления прервал звонок его же мобильного.

– Да. Да, понял вас, товарищ майор, – отрапортовал Салимов и пояснил для нас, важно щурясь: – Борис это. От участкового звонит. Говорит, что в квартире номер 100 живет парень с оружием. Новиков Олег. Кому попало оружие не дают. Поэтому начинаем с него.

Однако нам не повезло. Парня дома не оказалось. Дверь квартиры 100 открыла странного вида пожилая женщина, представившаяся матерью жильца с оружием, и сообщила, что ее сын находится в недельной командировке в Москве, а пистолет мы можем хоть сейчас проверить, все на месте, все в порядке.

Мы с Викторией стояли, на лестнице, подперев стену. Виктория все так же безучастно ко всему окружающему миру ковырялась в телефоне, я же, как и было обещано Борису, держал в руке включенный диктофон и внимательно наблюдал. Старушка из квартиры 100 производила впечатление полного неадеквата. О случившемся она была в курсе и, судя по ее наряду, давно поджидала нас, своих новых зрителей и слушателей. На голове женщины был повязан цветастый платок в виде индийского дастан-тюрбана, который она натянула до самых бровей, нарисованных жирными черными дугами. На худой груди бабки висела атласная траурно-черная блузка, черная юбка-карандаш была перепоясана ярко-желтым поясом с гигантской пряжкой в виде какой-то райской птицы с хвостом из цветных страз. Из-под юбки, казавшейся слишком короткой для ее возраста, торчали тощие ноги в черных колготках в сеточку, на ногах – ярко-голубые туфли. Образ дополняла малюсенькая ярко-красная сумочка, перекинутая через плечо. Одного взгляда на женщину было достаточно, чтобы понять, как долго она готовилась к своему выходу. Ясное дело, бабка не желала упускать ни единой секунды.

– Вчера поздно вечером? – Старуха сделала страшные глаза отчего ее жирные черные брови заползли под тюрбан. – Нет, вчера ничего не слышала и кто приходил не видела. У них ведь тут много кто ходит, всякие друзья-подружки. Светка-то, она ух погулять любит! Проститутка, прошмандовка. Красавица кисейная! Я ей говорю: ты, девонька-припевонька, прибери-ка волосы, чего распушилась, как щетка половая? А она ржет мне в глаза, как кобылица.

– Подождите-подождите, Антонина Николаевна, – прервал ее Марат, а Иван отошел в сторону и тяжело вздохнул, не переставая записывать что-то в протокол, но, впрочем, без особого рвения. Диктофон в его кармане мигал красной кнопкой записи. – Вы говорите, у них много народу вчера было?

Старуха сморщила рот и нахмурилась – брови снова выползли из-под тюрбана, а на открывшемся участке лба проступили черные смазанные следы. Салимов продолжал опрос, не обращая внимания на вид собеседницы.

– Ты меня плохо слышишь, что ли? – воскликнула бабка. – Вчера, говорю, не видела, кто приходил. Я вчера «Голос» смотрела, нокауты. Я за команду Градского болею… Ну и пусть, все время он выигрывает, пусть лучше он. А то кому же? Гагариной, что ли, – этой проститутке? Или Лепсу-дураку? Нет уж, пусть Градский…

– Ладно, хорошо, Градский, – покорно согласился Салимов, но тут же спохватился: – Подождите, какой еще «Голос»? «Голос» по пятницам идет, а сегодня вторник.

– А у меня вся подборка есть, сын мне записал, я каждый день смотрю, – с вызовом заявила бабка, явно гордая собой и своим сведущим в новейших технологиях сыном.

– Понятно. А кто, вы говорите, часто ходил в гости к семье Романихиных? Можете вспомнить?

– Да как их всех упомнишь?! – Бабка метнула в следователя уничижающий взгляд. – Не о том ты, дурак, спрашиваешь… Не о том.

– Гражданка Новикова, попрошу не оскорблять… при исполнении… – нарочито строго предупредил Салимов.

Следователь оглянулся на нас с Викой и завел ногу за ногу, нервно почесав махровой щиколоткой в гармошечном носке другую, негармошечную. Удостоверившись, что ни обзывательство бабки, ни его строгий тенорок не произвели на красавицу эксперта ровным счетом никакого впечатления, Салимов продолжал:

– Следователи знают, о чем спрашивать… Так как вы можете охарактеризовать убитых? Были ли у них враги? Какие отношения были с соседями?

Женщина покачала головой, то ли отрицательно, то ли просто собиралась с мыслями.

– Я вообще эту молодежь не понимаю. Она в ресторан, и он в ресторан, она в фитнес-шмитнес жопу свою накачивать, он ей денежки на пожалуйста несет. Она губищи накачала сейчас лопнут. Он – штанишки носит в облипочку, аж видно чего там и сколько у него накладено. У нее платья, у него – машины. Она дура, и он такой же дурак. А ребенок-то весь больной, так хоть бы раз в санаторий с ним или на море… Денег ведь куры не клюют… Неееет, сами то в Грецию, то в Швецию, да все одни. За уши бы их обоих отодрать, а некому, видать, было.

– Я вас не про это спрашивал, – снова прервал Салимов.

– А я тебе про это! Но могу и про то. Как скажешь, я все могу.

Виктория подняла голову от телефона и впервые с интересом посмотрела на происходящее. А посмотреть было на что. Бабка стояла в просвете двери своей квартиры, подсвеченная сзади желтой лампочкой из коридора, и вещала, размахивая руками, как партийный лидер на съезде партии. Следователь слушал ее со скучающим видом, многозначительно переглядываясь со своим напарником, который чуть в отдалении нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Поняв наконец, в чем дело, Салимов сделал пару шагов назад, а Яровкин, последовав его примеру, начал медленно отъезжать в сторону по стене. Кому хочется тратить время на умалишенных?

– Друзья всякие ходили, подружки, – вздохнула бабка, в свою очередь тоже глянув на Салимова, как на сумасшедшего. – Вечеринки они любили делать. Анжела вон у нее подружка-спортсменка хренова. Вся из себя, задница как тумбочка. Приходила, чаи зеленые с тортиками распивали. Тоже дура та еще. А по выходным Светка с Валеркой дома не сидели, все где-то мотались.

– А с соседями как?

– Хрен через пятак.

– В каком смысле?

– Не знаю как.

– Ну как же, – настаивал Салимов. – Вы же общались, замечания, говорите, убитой женщине делали. Правильно?

– Делала, мало только делала, как видно.

– Как она реагировала?

– Никак. Мимо проходила. Смеялась.

– Ничего не говорила?

– Нет, не говорила.

– Никогда?

– Нет! – вдруг истошно закричала бабка.

– Спасибо, спасибо! Можете быть свободны, – поспешно пробурчал следователь, разворачиваясь к квартире номер 102, но бабка уходить не торопилась.

– Я им характеристики могу дать. Исчерпывающие. Письменно! – взвизгнула она, отчего Салимов подпрыгнул и снова оказался рядом с бабкой.

– Попозже-попозже, обязательно напишем, – отчеканил он ей в лицо. – Идите домой, не стойте тут, не толпитесь, да и холодно.

– Ну ты и… – Было видно, что бабка имела слова не только для характеристики убитых, но также и для самого следователя Салимова, однако она сдержалась, продолжая стоять на площадке.

В квартире 102, на двери которой висела задорная желтая табличка с улыбающейся рожицей и подписью «Вносите позитив!», проживала молодая семья – ровесники убитой пары. Не дожидаясь звонка, дверь нам открыла молодая женщина в нежно-розовом домашнем костюме с заячьими ушками на капюшоне, на руках у женщины сидел ребенок, годовалый или около того.

– Я слышала все, мы тут, у двери стояли, – сказала женщина тихо, и в ее больших темных глазах блеснули слезы. – Вы Новикову не слушайте, она не в себе. Актриса погорелого театра. Орет через дверь всем «проститутки», «дураки». Они со Светланой не разговаривали. Новикова дверью демонстративно хлопала, когда я или Света на площадку выходили. Только в щель обзывалась и в глазок за всеми подсматривала.

Нам с Викторией пришлось подойти поближе, чтобы слышать то, что говорила соседка в розовом. Когда мы проходили мимо двери квартиры 100, бабка схватила Викторию за рукав и проговорила почти шепотом:

– Слышишь, красавица, наговаривает на меня Жанка.

– Слышу, – ответила Виктория серьезно. – А вы постойте тут, проконтролируйте.

– Само собой, – хмыкнула бабка и сожмурилась, отпечатывая брови на тюрбан, мол, будет сделано.

– Антонина Николаевна, вы в театре играли? – спросила зачем-то Виктория.

Бабка расплылась в улыбке, подошла и вдруг сникла, так же быстро, как и расцвела:

– Не ври, не надо этого. Мала ты была, чтобы меня в театре помнить. А я ведь… Вассу играла, и леди Мильферд в «Коварстве и любви», и матушку Огудалову в «Бесприданнице», и Раневскую в «Вишневом саде».

– Билетершей она работала в театре, – громко припечатала Жанна с другой стороны лестничной клетки.

Бабка дернулась, как от удара током, плюнула и смачно обматерила молодую соседку. Мы подошли ближе к Салимову и Яровкину, которые стояли уже на пороге квартиры Жанны: