Читать книгу Джульетта Ди - Татьяна Шуран - Страница 3

«Таких страстей конец бывает страшен»

Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»

«Внимание. Опасность с воды. Внимание. Опасность с воды».

Глухой голос из штаба на Стрелке Васильевского острова, умноженный пока ещё работающими динамиками, ровно плыл над исчезающим городом.

К объявлению не прибавляли больше ничего. И так всё понятно. Раньше служба безопасности пыталась озвучить что-нибудь относительно конструктивное, например, «срочно проследуйте в ближайшее убежище», но учитывая, что опасность как раз и состояла в смещении пространственно-временных координат, совет звучал довольно глупо, и даже пожалуй издевательски. Последний раз Сенька слышал эту дурацкую фразу в дошкольном возрасте, а сейчас ему было пятнадцать.

Сигнал тревоги застал их с братом как раз на набережной – самая невыгодная позиция, и с первым же звуком сирен Лёнька, как тысячи гражданских во всех уголках города, полез в навигатор – интерактивную карту с указанием всех действующих убежищ на данный момент. Связь пока что работала.

Проблема в том, что само понятие «убежище» было весьма размыто. Сколько лунаров – и сталкеров – должно быть в помещении, чтобы оно считалось достаточно надёжным? Неизвестно, даже если ты сам – сталкер. Стационарные муниципальные убежища лучше защищены, но и подведомственного народу там набивается будь здоров, а значит – нагрузка на лунары выше. Кто-нибудь из этой толпы да пропадёт – не заметишь…

Сенька заглянул в айфон брата и увидел на экране белый значок: два лунара в угловом доме, в пяти минутах ходьбы – так, кустарщина… одно название. Кто-то просто включил всё, что мог, видимо, в каком-то крошечном кафе. У брата тряслись руки. И Сенька вдруг понял, что всё, о чём он думал в последние годы, действительно происходит, превращается прямо сейчас в непоколебимую решимость.

– Успеем?.. – брат ускорял шаги, его взгляд метался по всей длине тёмной улицы; он, кажется, уже почти забыл, что рядом кто-то есть.

– Лёнь… Я не пойду. – Сенька ещё шагал рядом, ещё не до конца верил, что сказал это.

– Пойдёшь! – неуверенно крикнул Лёнька куда-то в сторону Невы, подгоняя, похоже, сам себя, и Сенька понял, что брат боится остановиться, но и боится идти, чтобы не сместиться вместе с пространством, и правда, сталкеры отмечали, что паническое бегство – самый верный путь в никуда…

Сенька окончательно решил и остановился. Он больше никуда не побежит. Он больше никогда не будет убегать.

– Нет, – спокойно сказал он и примирительно добавил: – Ты иди.

Взгляд Лёньки стал более осмысленным. На мгновение Сенька снова увидел перед собой старшего брата, а не безликого «гражданского».

– Не могу я тебя здесь оставить! Как я родителям в глаза посмотрю?! Без тебя?

– Тогда стой. И молчи, – холодно велел Сенька.

Белые воды уже должны были подняться, но с виду на реке ничего особенного не происходило. Значит, скорее всего, это уже не настоящая река. Не глядя, на ощупь он взял нервно озирающегося брата за руку.

– Мы сможем.

В этот момент он был совершенно уверен в том, что сказал, но брат был в неподходящем состоянии для боя. Он сомневался. Это делало его уязвимым.

Хотя излишняя самоуверенность тоже ни к чему.

Страха должно быть в меру. Страх подскажет.

Сенька поймал себя на том, что думает фразами из сталкерских инструкций. Из листовок. Из информационных брошюрок, которые раздавали в школе. Из лозунгов, написанных на обратной стороне карт Петербурга. Карт с указанием муниципальных убежищ. Их не так много, этих блаженных островов. И до них ещё нужно добраться. По улицам, которые могут исчезнуть вместе с тобой, а ты и не сразу заметишь, или не заметишь никогда.

Улица как улица. Стало абсолютно тихо. Минута. Десять минут.

А почему так тихо?.. – вдруг спохватился Сенька. И сколько времени прошло?.. Связь пропала… Значит, они уже «там»? Мысли скакали по пустынной улице, как мячики.

«Может, ничего не произошло?» Исполненный панической надежды хриплый шёпот Лёньки полностью совпал с его собственной мыслью: ничего не произошло.

– Тсссс…

Ему вдруг показалось, что опасность грозит из переулка. Из какого?.. Набережная. Ледяная гладь чёрной Невы. Туман клубится вокруг влажных чугунных фонарей. Лепные фасады особняков.

Вот оно! Узкая расщелина между домами – не переулок даже, так, недоразумение. Оттуда слышался какой-то звук, хуже того – Сенька почувствовал оттуда взгляд. Там что-то было.

Он решил, что лучше пойти навстречу угрозе, чем ждать. «Завязнуть в страхе» – да, так это называли сталкеры, – опасность для тех, кто долго стоит на одном месте.

Туман в переулке казался синим. Шорк… шорк. Мусорные баки и сваленные возле них в кучу набитые чёрные мешки. И что-то шоркает там, у стены.

Собака, – понял он по запредельно злобному ворчанию раньше, чем увидел её – и всё равно пёс выскочил неожиданно, и почти одновременно с его адским прыжком Сенька развернулся и понёсся что было сил, но переулок всё не кончался, Сенька летел, натыкаясь на водостоки, ящики, углы, а остервенелый горький лай летел за ним, и метался с ним между надвинутых стен, многократно умноженный в гулких каменных колодцах, упиравшихся над головой прямо в чёрное небо.

Внезапно Сенька вырвался на простор, и ему даже показалось, что бежать стало легче, он летел по набережной, а вдогонку неслись мысли: это мираж! собаки на самом деле нет! – но на ходу Сенька глянул через плечо, и собака была, в один миг он увидел её чрезвычайно отчётливо, грязная, поджарая, клочкастая дворняга, самое отвратительное существо из всех, что можно вообразить, с шерстью, похожей на пыльную свалявшуюся вату, которая не первый год играет роль снега на пластиковых иголках искусственной новогодней ёлки, ухо порвано, с жёлтых клыков капает жёлтая слюна, а в бездонных глазах гуляет самое настоящее бешенство.

Этот образ словно бы отпечатался на внутренней стороне его зрачков, и Сеньке показалось, что придётся убегать от него вечно. Перебор когтистых лап настигал, Сенька уговаривал себя не верить, но ни в какую не мог остановиться, ноги летели сами, и тут он вспомнил ещё одну инструкцию: сосредоточьтесь на чём-нибудь другом. На скороговорке, на песне… ничего не шло в голову… если вы верующий, то на молитве… тут в голову скакнула бабушка, но её испуганная набожность никогда не внушала Сеньке доверия, и сейчас он не мог вспомнить ни одной, даже самой коротенькой молитвы… и вдруг заорал, наверное, на весь город: Господи, боже мой! Помоги мне, пожалуйста! – ровно тем же голосом, каким, бывало, на хоккее кричал: Обходи!.. – и в тот же момент пришло осознание, он не остановился, а круто развернулся и с диким воплем кинулся на пса. Он был абсолютно уверен, что готов грызться, прямо зубами вцепиться в жилистую глотку и рвать, рвать, выплёвывая клочья грязно-серой шерсти.

Он упал на пустую дорогу, как будто с большой высоты, и какое-то время лежал, оглушённый пустотой и тишиной. Потом осторожно поднялся. По набережной, насколько хватало глаз – ровный слой раннего, прозрачного снега, и ни одного следа, только прямо под ним – отпечатки его ладоней.

Я потерял брата, – вдруг мелькнула мысль. – Где потерял? Когда потерял?

Так значит, собаки не было?

Сенька отряхнулся, ещё раз огляделся и заметил наконец силуэт: брат уже уходил куда-то вдоль реки.

– Лёнь! – закричал Сенька. – Я вернулся! У меня получилось!..

Он сорвался с места и побежал за братом, но тот, помедлив мгновение, вдруг прибавил шагу. Сенька в недоумении остановился.

– Лёнь! – закричал он. – Ты куда?! – и снова побежал, но силуэт каким-то необъяснимым образом отдалялся, а Сенька уже выбился из сил. – Лёнь! – отчаянно заорал он.

Брат обернулся и строго сказал:

– Я видел змею. Не ходи за мной, – и эти слова пригвоздили Сеньку к месту.

Я видел змею, – бессмысленно крутилось в голове, я – видел – змею… – и никак не удавалось сложить все три слова вместе, хотя он чувствовал, что когда сложит, то поймёт.

***

Издалека, из темноты, куда ушёл Лёнька, начали проступать звуки сирены – сначала далёкие, нереальные, потом всё ближе и ближе. Сенька сделал шаг вперёд и споткнулся. Поперёк дороги лежало тело. Он даже не сразу узнал брата. Просто не готов был увидеть его таким неподвижным, таким чужим. Потом узнал куртку. Затряс её, схватив за воротник. Ничего. Без единой мысли в голове он тормошил тело, с усилием перевернул его на спину. Невидящие глаза смотрели вверх. Выражение лица у брата было такое, словно он тоже кричал, звал, догонял кого-то. Сенька честно пытался нащупать пульс, удары сердца – может, его не совсем убили?.. Но неподвижные глаза смотрели в небо, а на шее явственно виднелся укус змеи.

И тогда Сенька действительно вскочил и побежал, уже в реальном мире, а вдогонку ему неслось бесстрастное объявление из всех оживших громкоговорителей: «Внимание. Отмена тревоги. Внимание. Отмена тревоги».

***

«Это просто запределье безвкусицы», – привычно думал Алекс, перебирая струны гитары и наблюдая со спины за вокалисткой.

Телесного цвета корсаж с кружевными рюшечками, латексные стринги на «молнии», прозрачные чёрные колготки и блестящие кроваво-красные туфли на противопехотной платформе. Прикид, среди прочего, позволял по достоинству оценить задницу певицы, украшенную сакральными египетскими символами: на одной половинке был вытатуирован «анх», а на другой – «глаз Ра». Откуда только они берутся, эти кожаные лифчики, прозрачные кринолины, сетчатые майки, бархатные ботфорты? Алексу казалось, что в магазинах он никогда ничего подобного не видел. Может, эти вещи становились вульгарными именно после того, как их надевала Кристина?

Но публика её любила. Её хрипловатый, вибрирующий голос звучал ярко, драматично, с необыкновенным богатством оттенков, без малейших усилий падая до чувственного шёпота и вновь поднимаясь до надрывного отчаяния и бушующей страсти. Увы, тёмные эмоции были неподдельными. Кристина жила точно так же, как пела, и вела себя на сцене ровно так же, как в жизни.

Несколько лет назад, в самом начале музыкальной карьеры, Алекс в интервью на вопрос о том, почему группа не использует пиротехнические эффекты, ответил: «Криста – наш пиротехнический эффект». И это была правда. Она притягивала взгляд, эта роскошная расхристанная брюнетка, в сексуальном рванье, с глазами самоубийцы. Она привносила в музыку группы жгучий привкус гибели, и с этой экзотической добавкой Алекс порой не узнавал собственные песни, – но слушал с восхищённым удивлением: а ведь сильно, чёрт возьми!

Кристина обращалась с репертуаром вольно, не просто исполняя свою партию, а играя с ней, дразня головокружительными трюками и возмутительными выходками. Примерно так же она обращалась с композитором и регулярно, в глубоком подпитии, предлагала Алексу скоропалительный интим где-нибудь в случайном углу клуба, всякий раз забывая, что у них уже был разговор на эту тему.

Проблемы с наркотиками начались почти сразу, но Алекс искренне верил, что главное – это её талант. Остальные вопросы казались решаемыми. Между тем Кристина действовала в полном соответствии с заветами рокеров: живи быстро, умри молодым. Закинувшись, она принималась горько жаловаться и каждый раз вываливала всё более жуткие подробности своей биографии, пока наконец до Алекса не дошло, что большая часть этих россказней – плод игривой фантазии, которым рассказчица упивалась, роняя слёзы в бокал с шампанским. Только одна биографическая деталь была несомненной правдой: родителей Кристины убили змеи, когда она была ещё подростком, хотя Алекс не сомневался, что она пошла бы вразнос и при них. Самое худшее, что Кристина оправдывала своими мнимыми или подлинными несчастьями любую свою мерзость и твёрдо верила, что погибнув от наркотиков, рассчитается за равнодушие со всем лицемерным миром.

Её зависимости всё разгорались, а талант всё угасал. То она в ступоре забывала слова, то в пьяном угаре начинала перебранку со зрителями. Доходило до того, что Алексу было за неё элементарно стыдно. Иногда, как например сейчас, она еле держалась на ногах. И, как нередко случалось в последнее время, основное действо развернулось не на сцене, а в гримёрке после концерта. Дива прибыла на выступление группы с опозданием на полчаса, поэтому раньше времени на разборку не нашлось.

Разумеется, каждый имеет право распоряжаться своей жизнью по-своему, в том числе угробить себя, но Алекс не собирался делать вид, что считает это нормой, и за это Кристина люто его ненавидела. В её понимании собственный талант не стоил ни гроша, а смыслом жизни были бесконечные всенощные бдения. Алекс, со своей стороны, давно распрощался с иллюзиями, заодно с хорошими манерами, и усвоил в отношении фронтвумен тон как с уличной девкой – единственный вариант, на который она хоть как-то реагировала. Как только за музыкантами закрылась дверь гримёрки, он схватил даму за округлые плечи и основательно встряхнул.

– Ты опять обдолбанная в ноль! Ты лыка не вяжешь! Я ни слова не смог понять из того, что ты мямлила в микрофон! – это было преувеличение, но Алекс искренне считал, что чем жёстче держишься с расторможенными людьми, тем лучше для них самих. Озадаченная дива захихикала, уровень наркотического опьянения не позволял ей сразу в полном объёме осознать услышанное, но Алекс не сомневался, что постепенно Кристина соберётся с мыслями, и он услышит развёрнутый ответ. А пока он толкнул девицу в кресло и добавил:

– Если ты ещё раз не явишься на репетицию и отключишь телефон, я сам тебя разыщу и так разукрашу физиономию, что грим тебе не понадобится.

Кристина злобно хохотнула и не без некоторого усилия выплюнула:

– Ты?.. Никогда… ангел, – слово «ангел» служило ей для выражения крайнего презрения. Тут она была права: Алексу ещё не приходилось поднимать руку на женщину, хоть он и не исключал такой возможности в будущем. Он сбросил с дивана афиши, сел, закурил и холодно сказал:

– Просто знай, что я уже говорил с Кирой. И она согласна занять твоё место в группе.

Усыпанные блёстками и разрисованные чумовыми египетскими стрелками глаза расширились, как у разъярённой рыси. Кристина даже временно обрела дар речи.

– Ты этого не сделаешь! Твоя Кира – ничтожество! Её не будет видно на сцене! И она никогда не вытянет ни «Причастие», ни «Тирана»!

– Ты их тоже давно не вытягиваешь, – это снова было преувеличение. – А на следующем альбоме у меня будет новый музыкальный материал. И голос Киры впишется идеально.

– Ты этого не сделаешь! Импотент, сукин сын! – Кристина схватила с гримировального стола первый попавшийся предмет – недопитую чашку кофе – и грохнула об стену. Алекс, не тратя времени на продолжение дискуссии, взял гитару и вышел, а вслед ему неслись многочисленные аргументы.

***

Он шёл по набережной, машинально отмечая мерности пространства: вот здесь обвал, погиб человек, а здесь – недавно родился совсем маленький лунарчик. Значит, кому-то удалось отбиться, видимо, первый раз в жизни. Потребуется ещё много таких боёв, много побед, прежде чем спасительный кристалл проявится в физическом мире. И всё-таки первый шаг сделан. Алекс мысленно пожелал смельчаку удачи. Возможно, когда-нибудь они станут коллегами.

Теперь предстояло кое-что похуже концерта с пьяной Кристиной: навестить Лизу. Вообще-то он обещал зайти днём, но сегодня в городе трижды – трижды! – объявляли тревогу, и ему просто не удалось отлучиться из штаба: только восстанавливали непрерывность после одного прилива, как тут же начинался следующий. Катафалк катался по городу безостановочно и один раз сам чуть не пропал. Правда, смещения шли довольно поверхностные, и когда все тела нашлись, оказалось, что погибло всего-то семь человек, но мороки хватило на весь день, и Алекс ограничился тем, что послал Лизе цветы. Из-за отсутствия солнечного света выращивание цветов превратилось в сложный и дорогостоящий бизнес, в Петербурге было всего две оранжереи, и товар их ценился очень высоко; правда, на вкус Алекса, ночные цветы и выглядели лучше обычных, они светились в вакуумных ледяных букетах самым чистым белым светом, который он когда-либо видел. Хорошо бы Лиза не восприняла дорогой подарок как попытку откупиться, благо цветы он ей дарил и раньше.

Лиза лежала в военно-морском госпитале – элитной клинике для сталкеров, куда он устроил её, понятно, благодаря своим связям, в противном случае врачи даже не взглянули бы на мутанта – мутацию вылечить нельзя, можно только замедлить, иными словами – напрасная трата дефицитных лекарств. Но он искренне любил её – хрестоматийная школьная влюблённость, он её спас во время учебного рейда по неблагополучным кварталам, она тогда была ещё здорова, а он тогда ещё был курсантом. Понятно, что всё это должно было закончиться разрывом, разницу в социальном положении не забудешь, но Алекс всё равно считал, что заботиться о девушке в той мере, в какой возможно при неравных отношениях, лучше, чем вообще ничего не делать.

А сейчас ему придётся оборвать их связь. Неудачное время, хотя безболезненно такие объяснения никогда не проходят. Но она и так умирает, и лучше было ей, конечно, не дожить до его свадьбы.

***

Лиза лежала на кровати, как всегда, тихая, кроткая, тонкие руки поверх покрывала, грудь приподнимается едва слышно, тёмно-синие вены явственно проступают под прозрачной кожей, синие белки глаз фосфорически мерцают в темноте. По одному только внешнему виду можно поставить безошибочный диагноз: последняя стадия вырождения. Почему радиоактивные морепродукты, которыми горожане были вынуждены питаться одинаково – тут судьба была справедлива – оказывали такое губительное действие на одних и нисколько не вредили другим, врачи так и не поняли. Но мутанты менялись не только физически, многие из них деградировали морально – тут Лиза была счастливым исключением, и постепенно город естественным путём разделился на аристократический центр с высоким уровнем жизни и безукоризненной военной дисциплиной и нищие криминальные окраины. Кое-кто считал, что змеи установили в городе подлинную социальную справедливость.

Алекс долго молча сидел в высоком кожаном кресле возле кровати. Лицо Лизы почти растворилось в темноте, обжигающе-белые лилии бросали сквозь тёмный лёд фантастические блики.

– Лиза, я ненавижу это, но я должен сказать. Вопрос о моём браке – решённое дело. Невеста прибывает через два дня.

Лиза прерывисто вздохнула. Потом сказала еле слышным шёпотом:

– Как такое может быть? Вы ни разу друг друга даже не видели! Двадцать первый век на дворе! Кто сейчас заключает династические браки?

Алекс мрачно отвернулся.

– Династические браки заключаются везде, где есть династии. Пойми, они жили на острове в другой мерности, в полной изоляции! Пока они сами не вышли с нами на связь, мы вообще считали, что Котлин затонул! Она привезёт оружие нового типа. Это может быть спасением для всего города!

– Но почему именно ты? Почему не твой брат?

– Ну что ты городишь? Борис парализован!

– Какая разница, если брак всё равно фиктивный…

– Предполагается, что брак будет самый настоящий.

Помолчали. Хоть убейся.

– Это несправедливо. Какая-то совершенно посторонняя женщина имеет на тебя больше прав, чем я.

– Давай не будем на этом заостряться? Я именно что ни разу её не видел. Сильно сомневаюсь, что она прыгает от радости по поводу перспективы трахнуться с абсолютно посторонним мужиком. Возможно, мы придём к соглашению. Будем вести каждый свою жизнь, отдельно. Но договорённости надо соблюсти!

– Нет… нет. Брак – это гораздо серьёзнее, чем любой роман. Может быть, сейчас ты думаешь иначе, но она всегда будет рядом, а я…

Алекс собрался с последними силами.

– Послушай, если уж на то пошло, ты всегда знала, из какой я семьи. Даже если бы мне не навязали знатную невесту, неужели ты думаешь, что клан допустил бы мою женитьбу на женщине-мутанте?

Губы у Лизы задрожали, и она тихо заплакала.

– Я всегда мечтала, что наша любовь окажется сильнее, – сказала она дрожащим голосом. – Что однажды ты порвёшь со своими высокородными родственниками и придёшь ко мне. Всегда мечтала.

Господи, как же тяжело принимать такие решения. Но чем хуже она разочаруется в нём, тем ей же легче, и он коротко сказал:

– Ты во мне ошиблась.

Алекс ждал, что она что-нибудь ответит. «Да», или «Будь ты проклят». Или: «Я буду ненавидеть тебя до конца своих дней». Любой вариант был бы неплох, но Лиза промолчала.

Выждав больше, чем требовалось, он встал, дошёл до двери, вернулся, сжал её руку и поцеловал тонкие, хрупкие, бледно-голубые пальчики, – и тогда уже ушёл окончательно.

***

Два дня спустя Алекс с интересом наблюдал из окна комнаты брата за подъезжающими машинами. Шёл проливной дождь, всё небо обложили пепельные тучи с краями цвета жжёного сахара, и он даже не смог понять, которая из вышедших фигур – женская. Борису из инвалидной коляски улица была не видна, и он довольствовался тем, что наблюдал за наблюдающим.

– Видел что?

– Неа.

– Может, одно и к лучшему.

– Спасибо, очень смешно.

– А сколько ей лет?

– Она почти как я.

Брат сложил руки на прикрытых пледом коленях и опустил голову, словно решал в уме очередную задачу по физике кристаллов.

– Будь с ней поласковее. Не режь по живому, как ты любишь. У неё там вся семья осталась.

– Борь! Не беси меня!

***

А вечером состоялся приём по случаю помолвки. Знать съезжалась к Мраморному дворцу на бронированных лимузинах, разбредалась по галереям и залам, перешёптывалась, охваченная недоверием, любопытством и завистью: Вороновы и так были самым сильным воинским кланом Петербурга, а в союзе с таинственными обитателями острова, который никто уже не чаял разыскать, их влияние обещало ещё возрасти.

Алекс был настроен скептически. Что произошло на острове, никто на самом деле толком не понял, связь была очень плохая, и судя по всему, им требовалась срочная эвакуация, а корабль невесты пошёл первым, как разведывательный: он был оснащён лучше других, и предполагалось, что у него больше шансов найти дорогу. Из Петербурга засечь местонахождение острова не могли никакими приборами, получалось, что его просто нет. Мягко говоря, такое начало не сулило спокойную жизнь, но Виктор – отец Алекса и глава клана, несмотря на ранение и преклонные лета, был твёрдо намерен изыскивать для войны со змеями любые, даже самые рискованные средства. Поэтому он, не сморгнув единственным уцелевшим глазом, преподносил коллегам по сталкингу союз с невидимым Кронштадтом как безусловный стратегический успех, а о сопутствующих сложностях именитые гости ничего не знали.

Алекс готовился добросовестно выполнить свой общественный долг и выглядел так, чтобы фотографии в газетах получились хорошие. Когда гости расселись за бесконечно-длинным лилейно-белым столом, Виктор официально, для журналистов, повторил историю переговоров с островом Котлин и объявил о помолвке младшего сына Александра с леди Диной Гордеевой, дочерью генерал-губернатора Кронштадта, в знак будущего военного союза. Глядя на отца – высокого, темноликого массивного мужчину с абсолютно лысым рельефным черепом, вся левая часть которого была изуродована осколками лунара, взорвавшегося во время эксперимента в лаборатории – белые кристаллы вплавились прямо в кость, – Алекс подумал, что леди Дина при виде такого союзника может попросту испугаться.

– А сейчас я хочу представить всем нашу прекрасную гостью, леди Дину, – прозвучал завершающий пассаж, и двойные двери, ведущие в зал, распахнулись.

В первый момент Алексу показалось, что он ослеп. Потом – что отключился и видит мираж. Он осторожно глянул на гостей, потом на компас. По внешним признакам выходило, что девушка настоящая.

Она вошла, вся облитая белым шёлком, как ослепительным светом. Её божественно-юное, мраморно-бледное лицо с тонкими, поразительно изящными чертами сияло, восхитительные чёрные кудри развевались по плечам, и особенно ярко выделялись тонкие чёрные брови и сверкающие ледяным блеском чёрные глаза. В сопровождении затянутых в чёрное телохранителей она казалась белым призраком, явившимся неискушённым людям из снега и лунных ночей. Она вошла стремительно, уверенным шагом, как командир в воинский штаб, величественно приветствовала Виктора лёгким наклоном головы и развернулась к гостям.

– Благодарю за гостеприимство, – её голос прозвучал необыкновенно холодно и мелодично. – Я очень рада видеть всех вас и уверена, что теперь, когда главы всех благородных домов объединят усилия, мы сможем надеяться на победу.

Да ведь это змея! – вдруг совершенно отчётливо подумал Алекс. Неужели другие этого не замечают?

– Вы оказали нам честь своим визитом, – ответил Виктор, и гости, вставшие, чтобы приветствовать девушку, расселись по местам.

Алекс возблагодарил формальности и с великим тщанием принялся жонглировать изощрёнными столовыми приборами, не поднимая глаз на невесту. Пусть думает, что он смущён, как мальчик. Мысль Алекса тем временем лихорадочно работала. Он, потомственный сталкер с многолетним опытом, тщился вспомнить всё, что известно – из опыта, исследований, слухов, городских легенд, даже самых бредовых, о способности змей к перевоплощению. Собственно говоря, обычный человек, не воин, видел змею в истинном обличье только один раз – в последний момент перед смертью. Змеи не нападали на людей непосредственно, открыто. Чтобы добраться до жертвы, им требовалось сначала захватить её внимание и с помощью миражей втянуть в свою мерность. Чтобы заставить человека приблизиться, змея могла подавать в его сознание невероятно убедительные, завораживающие образы. Они были «ярче реального» – совершенно конкретный термин из пособий по психологии сталкинга. Их отличала – хотя уловить это глубинное отличие труднее всего – именно неспособность человека подвергнуть их критике, сомнению, разбору. Очевидно, змеи обладали способностью к телепатии, по крайней мере частичной, потому что безошибочно играли на самых потаённых струнах: их воздействие всегда было «индивидуально окрашено», «синхронизировано» с внутренним миром жертвы. Причём, если воздействию подвергалось сразу несколько человек, каждому транслировался свой мираж, уводивший на всё более глубокий уровень, – главное, чтобы жертва забылась, хоть на миг. Этого мига было достаточно. В физический мир возвращался уже не человек, а мёртвое тело. Без единой капли крови – змеи питались кровью людей.

Поначалу превосходство змей казалось тотальным. По счастью, большую часть времени их мир находился слишком далеко от людского. Вероятность контакта возникала только при пересечении измерений, происходившем на дне реки – для людей это выглядело так, словно со дна поднимались потоки, сияющие белым светом; из-за этого явления слова «прилив» и «отлив» обрели в Петербурге второе, зловещее значение. Но постепенно выяснилось, что некоторые люди обладают врождённой устойчивостью к гипнозу змей. Они могли отследить внушение и даже сопротивляться ему, а потом научились сражаться. Они видели змей в их истинном облике. Силой своего сознания они вызывали в экстра-мерности особый эффект – «лунный крик», яркую вспышку белого электричества, которая в точках наивысшей концентрации превращалась в ослепительно-белые кристаллы. Эти спасительные артефакты получили в народе название «лунары». Их воздействие подавляло волю змей, разоблачало их, изгоняло – правда, не убивало, но – насколько можно было судить – причиняло вред. Лунары стали единственной защитой города от змей, а люди, способные их создавать по всей глубине мерностей – единственной надеждой. Таких людей стали называть сталкерами. Они сформировали военную аристократию нового мира.

Но даже среди них Александр Воронов был уникальным бойцом. Он и его брат, Борис, были единственными сталкерами, получившими лунары генетически. Все остальные воины Петербурга обладали приобретённой силой. У Вороновых она была врождённой.

Их отец Виктор, ещё в молодости – легендарный воин, пошёл дальше других в исследовании экстра-мерности. С годами он всё больше увлекался научными экспериментами, и однажды в лаборатории произошёл несчастный случай. Виктор остался жив, но был странным образом искалечен: осколки лунара частично вросли в тело, поразив плечо и левую часть головы.

Казалось, он оправился от ран, и на его боевых навыках увечье почти не отразилось. Но прошёл год, и его жена, Нина, родила мальчика, одетого, как в «рубашку», в сплошной поток лунного электричества. Это был старший брат Алекса, Борис.

Женщину, которая до этого долгие годы не могла забеременеть, буквально поглотила идея стать матерью спасителя, мессии. Хотя «сверхъестественная» беременность протекала крайне тяжело и роды едва не убили её, она убедила и себя, и мужа в том, что её предназначение – дать жизнь совершенным воинам, прирождённым сталкерам, которые положат конец ненавистной войне. И Нина снова зачала.

Вторая беременность протекала ещё тяжелее, и родов организм не выдержал. Нина умерла, дав жизнь младшему сыну, Александру.

Алекс никогда не боялся змей. Он видел их такими, какие они есть, и одного этого твёрдого, властного взгляда было достаточно, чтобы змеи обходили его стороной. Если кто-то всё же пытался напасть – или, что чаще, приходилось вступать в бой в качестве командира патрульной или спасательной службы, сила электричества вокруг Алекса была настолько яркой, что лунары проявлялись десятками, на многих уровнях сразу, мощные, как автономная электростанция. Таким арсеналом не мог похвастаться никто. Само присутствие Алекса рядом во время прилива практически гарантировало безопасность.

Брату Борису повезло меньше. Его способности к отслеживанию экстра-мерностей были уникальны и возрастали год от года, но вместе с тем прогрессировали какие-то странные психофизические симптомы. Борис создавал многомерные интерактивные карты Петербурга, которыми пользовались и обыватели, и профессионалы, но вот уже несколько лет был прикован к инвалидной коляске, и Алекс со страхом думал о будущем брата. Казалось, экстра-мерность затягивает его, в отместку за недозволенное знание, – а может, постепенно принимает за своего…

И вот сейчас, собрав воедино опыт нескольких поколений, Алекс не мог поверить в происходящее. Здесь, в зале, полном отборных бойцов, сильнейших сталкеров города, ни один человек не видит, что перед ними змея?.. Алекс украдкой наблюдал за гостями. Нет, не видят! Как такое может быть?.. Или он сам ошибается?

Алекс всё же решился поднять глаза на невесту – и встретил в ответ такой сатанинский, дикий, полный вызова и злого веселья взгляд, что с ужасом абсолютной уверенности повторил про себя: змея, змея!.. Какая-то древняя, невиданная, сильная особь, совершенно безумная. Именно этот безумный взгляд её и выдаёт. В нём вся их сущность, вся их чёрная сила. Нечеловеческий взгляд спрятать невозможно.

Но чтобы змея вот так запросто находилась в физическом мире, среди людей? В одном из самых укреплённых дворцов Петербурга, защищённом лунарами по всему периметру?

Его размышления прервал отец, поднявшийся для очередного официального заявления.

– Уважаемые гости, прошу вашего внимания. Приезд госпожи Гордеевой для нашей семьи – не только честь, но и большая радость. Леди Дина великодушно согласилась стать женой моего сына Александра. Свадьба состоится двадцать пятого ноября. Дети мои, подойдите, позвольте мне соединить ваши руки.

Они приблизились к Виктору с разных сторон – как показалось Алексу, даже змея чувствовала себя не совсем уверенно, но отец без малейшего колебания благословил их на брак. Человек, который позволил жене пожертвовать жизнью ради рождения «чудо-сыновей», не видел для династического брака никаких противопоказаний. Рука у змеи оказалась тёплая, нежная, совершенно человеческая.

На помолвку Алекс должен был подарить невесте кольцо, но по ходу торжества такой формальный подход показался ему не достойным эксцентричности дамы, и захотелось сымпровизировать. Прикинув риски, Алекс уверенно снял с руки массивный серебряный браслет с дюжиной необычных, ярко-голубых лунаров, и преподнёс прекрасной гостье со словами:

– Эта вещь очень ценна для меня. Браслет завещала мне мать перед смертью. Эти камни она добыла сама. Она была сильным воином. Я хочу, чтобы теперь они защищали главного человека в моей жизни – мою будущую жену, – и Алекс торжественно надел драгоценность на прозрачное запястье. Похоже, удар попал в цель: как ни владела собой незнакомка, в адрес Алекса отправился презрительно-злобный взгляд, подтвердивший его худшие опасения, а впрочем, быстро сменившийся вызывающе-дерзкой усмешкой.

– У меня тоже есть для вас подарок, – заявила змея, слегка кивнула одному из своих охранников, и тот передал ей массивную серебряную шкатулку. Дина поставила её на стол, раскрыла, и взглядам гостей предстал кинжал из необычного, светящегося светло-голубого металла, покоящийся в утробе из тёмно-синего бархата. По залу пробежал шёпоток. Девушка величественным жестом воздела кинжал над головой.

– Как вы все знаете, мы, жители Кронштадта, оказались на долгие годы в изоляции от остального мира. Нам пришлось сражаться со змеями в неравном бою, полагаясь только на собственные силы. Мы не выжили бы, если бы не нашли способ уравнять наши шансы. Этот нож сделан из особого сплава. Он пробивает чешую змей.

На этот раз по залу прошёл не шёпот, а гул неподдельного изумления. Даже самые опытные воины до сих пор не нашли способа убить змею. Оглушить, отбросить – да, но не убить. Железная чешуя змей была непробиваема.

И вот кто-то говорит об оружии такого рода?..

– Я скажу больше, – жёстко усмехнулась девушка, словно читая всеобщие мысли. – Такой кинжал – мы называем их «голубая звезда» – вытягивает жизненную силу из побеждённого в пользу победителя. При этом он меняет цвет с голубого на чёрный, вы не ошибётесь. К сожалению, – Дина снова зло улыбнулась, – я не могу продемонстрировать этот эффект прямо сейчас. Но оружия, которое я привезла с собой, хватит, чтобы оснастить весь гарнизон Мраморного дворца. И уже во время следующего прилива этот эффект заметят не только те, кто ходит по земле, но и те, кто плавает под водой.

Речь юной дамы, чёткая и неприкрыто безжалостная, произвела на бывалых воинов сильное впечатление. Один за другим старейшины кланов вставали, выражая таким образом молчаливое одобрение. Невеста с торжествующей усмешкой на бледных губах повернулась к жениху, вернула кинжал в шкатулку и протянула ему.

– На удачу.

Алекс не смог сдержать восхищения перед такой бравадой и, принимая подарок, улыбнулся совершенно искренне.

– Благодарю.

***

Гости разъехались за полночь. Невеста ушла несколько раньше, сославшись на усталость, и Алекс не нашёл причин, чтобы не последовать её примеру. Виктор со свойственной ему практичностью выделил будущим супругам две отдельные комнаты, выходившие в одну огромную общую гостиную с камином и террасой, очевидно понимая, что молодым людям не мешало бы познакомиться прежде, чем начинать совместную жизнь. Дизайнерский ход был удобный, Алекс поскидывал с себя часть парадных шмоток и босиком, в одних брюках и полурасстёгнутой рубашке, выполз в гостиную, где основным центром притяжения был бар, хотя на невесту, при необходимости, он бы тоже взглянуть не отказался. Оказалось, что невеста немногим ранее приняла аналогичное решение и теперь полулежала в кресле в простом белом платье, положив ноги в ослепительно-белых чулках на тёмно-синюю бархатную подставку. Электрический браслет покоился рядом, на небольшом столике тёмного дерева, там же стоял пустой бокал, на краю которого висели огромные бриллиантовые серьги.

– Такие тяжёлые серьги, ужас, – сказала она, проследив его взгляд. – Ещё несколько подобных вечеров, и у меня уши станут, как у Будды.

Алекс улыбнулся.

– Многие женщины мечтают о бриллиантах такого размера, что тяжело носить.

– Надели бы один раз, и перестали бы завидовать, – убеждённо сказала змея.

– Вам налить чего-нибудь?

– Нет, спасибо, мне хватит.

Алекс плеснул себе коньяка, сел в другое кресло – возле камина, и полностью погрузился в созерцание огня и поглощение алкоголя. Так, в глубоком взаимном молчании, прошло довольно долгое время. Наконец Алекс обернулся, почувствовав на себе её взгляд.

– Чем займёмся? – невинно поинтересовалась она.

– А есть предложения? – удивился он.

– Нет, – честно признала она. – Я ужасно устала с дороги. Вы, красавцы, сидите тут на берегу и не знаете, что Котлин отделён от вас огромной областью замедленного времени. На самом деле даже несколькими. Довольно проблематично лавировать между ними так, чтобы ни в одну не въехать. По нашим часам, мы добирались до вас почти месяц.

Алекс чуть не подавился коньяком.

– Из Петербурга Котлин вообще не видно. И, кстати, не слышно, кроме тех случаев, когда вы сами выходите на связь.

– Это потому, что мы догадались подать сигнал под водой. По дну. Море – более глобальная система, оно объединяет наши мерности.

Алекса поразила необычайная точность и лёгкость её рассуждений. Чувствовалось, что она представляет себе структуру пространственно-временного континуума очень хорошо, и говорить об этом доставляет ей удовольствие.

– Вы, похоже, очень… увлечены войной?

Словосочетание звучало необычно, особенно в адрес женщины, Алекс понял это уже после того, как сказал.

– Увлечена войной? – она, кажется, тоже оценила характеристику. – Пожалуй, что и так. А вы, господин Воронов?

– Предлагаю перейти на «ты».

– Хорошо… Аль, – она коварно улыбнулась.

– Так меня называют только… – друзья? родственники? – …близкие.

– Ну мы скоро станем близки, – заверила змея со всей серьёзностью.

– Надеюсь. А тебя как называют… – соплеменники? – …родные?

Девушка вдруг помрачнела, в глазах промелькнула боль.

– Не хочу вспоминать о них. Я ведь от них уехала… – Она отвернулась, прелестные чёрные локоны упали на грудь. – Хочу начать новую жизнь.

На какой-то глупый момент его охватил совершенно неуправляемый порыв сказать ей, что она может довериться ему, что её будут любить здесь, как родную. Невозможно было остаться равнодушным при виде затаённого страдания на этом божественно юном, невинном и прекрасном лице. Усилием воли он всё же сдержал слова, готовые сорваться с губ, и ограничился кратким:

– Удачи, – подумав про себя, что удача не помешает ему самому, если она так легко играет на его чувствах.

***

– Что Вольский?

– Даёт студию семнадцатого декабря.

– Значит, будем записываться семнадцатого.

Репетиционная база группы «Ворон» располагалась в одной из заброшенных старинных квартир с четырёхметровыми лепными потолками и окнами на Фонтанку. Дом практически вымер, и музыка никому не мешала. Вокалистки, как всегда, не было – позвонила, сказалась больной.

– Аль, ты это серьёзно тогда сказал? Насчёт Киры? – осторожно вступил Серьга, самый жалостливый.

– А ты видишь альтернативу? Кто-нибудь из вас её видит? Я не вижу. Кем я для неё должен быть? Наркологом? Нянькой?

Тишина.

– Может, ты готов взять эту ответственность на себя? Если ты, Серёж, прямо сейчас мне говоришь: я гарантирую, что на репетициях и концертах она будет вовремя и трезвой, мы закроем вопрос.

Естественно, гарантировать что-либо, когда дело касалось Кристины, никто не взялся.

Вступил Винтер, более практичный и хронически не переносивший манеру Алекса вести спор, задавая риторические вопросы.

– Давайте определимся окончательно, какие песни будем записывать. Я так и не понял, что ты хочешь оставить: «Шторм» или «Беатриче»?

– Я сам ещё не понял.

– Давайте оставим «Шторм». Сингл называется «Ночь над океаном», туда же и «Шторм».

– И на обложке шторм, везде шторм.

– Может обе записать?

– Э, нет, давайте ограничимся четырьмя. Иначе уже миньон получается.

– Так, давайте считать. «Ночь над океаном» обычная и акустическая, так? Потом? «Чернота»?

– А давайте «Ночь», потом «Беатриче» и «Шторм».

– Может, правда?

– По-моему, «Чернота» больше подходит. По музыке, и вообще, по атмосфере.

– Подождите, вы меня запутали уже.

– Это… сирена, что ли?

Все прислушались.

Ожил громкоговоритель.

«Внимание. Опасность с воды. Внимание. Опасность с воды».

– Судьба велит прекратить болтовню, – холодно констатировал Алекс. – Давайте хотя бы «Ночь» в порядок приведём. Ычу, Винтер, – к ритм-гитаристу и клавишнику, – начинайте.

– Акустику?

– Естественно.

Ребята сосредоточенно заиграли вступление.

– Гена! – вдруг сказал из всех колонок необыкновенно отчётливый, необыкновенно тёплый женский голос.

Ычу сбился и побледнел, как стекло. По паспорту его звали Гена, и, очевидно, обращались к нему.

– Ычу, – хладнокровно перебил Алекс, – вступление сначала.

Парнишка вздрогнул, словно его ножом кольнули, и снова заиграл, но голос, взяв паузу, возобновился параллельно песне и как бы вплёлся в неё.

– Генка… Ге-еена! – голос усмехнулся с нежной грустью. – Ты там умер, что ли?..

Ычу снова сбился, рука с зажатым в пальцах медиатором повисла, как плеть. Потом прошептал:

– Я эти колонки сейчас расколочу, – в то время как колонки залились игривым смехом.

– Именно этого от тебя и ждут, – спокойно пояснил Алекс. Звуковая аппаратура уверенно настроилась на новую волну, а это означало только одно: жертва «завязла». – Отвлекись. Сосредоточься, мать твою, на репетиции. Я же тебя учил. Я что, на уши должен встать, чтобы ты переключился?!

Ычу взялся за злосчастное вступление в третий раз, но голос всё журчал и журчал, и парень, вдруг отбросив гитару, заорал с белыми от злости глазами:

– Да здесь я! Что тебе от меня надо?! Я не умер!

Алекс ударил, уже не раздумывая. Короткая белая молния вошла парню в грудь, Ычу свалился, как подкошенный; молния поменьше выскочила из колонки, видавший виды корпус треснул, и повалил чёрный дым. Запах палёной пластмассы смешался с запахом горелого мяса. Ничего, лучше так, чем вообще исчезнуть. Жертвы, вступавшие в диалог со змеёй, как правило, пропадали – во всех смыслах.

«Внимание. Отмена тревоги, – проснулся громкоговоритель. – Внимание. Отмена тревоги».

***

– Незачёт, – мрачно сказал Алекс Ычу, валяющемуся среди проводов. Тот поморщился, приподнялся, массируя грудную клетку. Алекс протянул ему руку и помог встать. Винтер скептически осматривал обломки колонки.

– Придётся новые покупать.

– У меня, по-моему, мозг перегорел, – пожаловался Ычу.

Алекс глянул на часы. Задержались на полчаса из-за прилива, теперь придётся задержаться ещё на полчаса, дожидаясь, пока гитарист придёт в норму, – а вслух сказал:

– Вот почему нужно регулярно ходить в Эрмитаж тренироваться.

Заявление было встречено сдержанным молчанием. Некогда знаменитый Зимний дворец в народе давно окрестили «галереей смерти». Во-первых, залов в нём стало чем дальше, тем больше – явно больше, чем могло вместить известного размера здание. Борис регулярно обновлял навигатор, но не мог же он заниматься исключительно Эрмитажем, поэтому не всегда успевал; к тому же наличие карты не гарантировало безопасность. Во-вторых, экспозиция теперь жила своей, отдельной жизнью. Одни картины появлялись, другие пропадали, некоторые залы подолгу стояли пустыми – и, конечно же, это были уже не те картины, что когда-то привлекали сюда туристов и любителей искусства. Теперь сюда ходили только сталкеры и те, кто хотел освоить азы сталкинга под их руководством.

Картины – точнее сказать, фрески из вросших в стену мельчайших цветных кристаллов – отличались сюрреалистичными сюжетами и ярким, насыщенным колоритом – да, тот самый эффект «ярче реального» в действии. Если долго всматриваться, в них можно было войти – оказаться внутри миража, который они запечатлели. Бытовало мнение, что новые картины Эрмитажа – не что иное, как застывшие предсмертные видения людей, погибших во время прилива. Так или иначе, войдя в картину, можно было потренировать своё внимание и приобрести навык перемещения в экстра-мерности: сначала спуститься так глубоко, как считаешь нужным, а потом попытаться выйти. Естественно, тренировки проходили под наблюдением опытных сталкеров, которые старались по возможности подстраховать новичков, но риск заблудиться был, и серьёзный.

– Спрашивается, сколько трупов вынесли из твоего Эрмитажа на прошлой неделе, – мягко возразил Серьга.

– На прошлой неделе тренировку в Эрмитаже прошли пятьдесят четыре человека. Из них трое погибли. – Интонацией Алекс постарался подчеркнуть, что пользы получилось больше, чем вреда, но ребята, естественно, услышали всё по-своему.

– Ну и какая тогда разница: умереть от укуса змеи или на тренировке? – заметил Винтер.

– Разница в том, чтобы бороться, а не чувствовать себя жертвой!

– Аль, извини, я знаю, что ты ненавидишь эту фразу, но: тебе легко говорить. Ты у нас белая кость. Тебе не понять простых смертных.

– А я уже сто раз повторял и готов повторить ещё сто раз: природные данные у всех разные, но каждый – каждый! – может повысить свой уровень с помощью тренировок. Даже мутанты! Посмотрите на Фаустину! – Алекс ткнул пальцем в плакат известной петербуржской общественной деятельницы, защитницы прав мутантов. – Она мутант, и добыла уже пять лунаров. Пять!

– И ни один из них ей не поможет, когда её лёгкие окончательно превратятся в жабры… – иронически дополнил Винтер.

Алекс раздражённо вздохнул.

– Проще всего убедить себя в том, что всё безнадёжно, а сталкеры – халявщики и угнетатели, – подытожил он.

Справедливости ради надо признать, что сталкеры в абсолютном большинстве случаев встречали именно такое к себе отношение. Психологический парадокс. В должностных инструкциях его рекомендовалось воспринимать как одно из проявлений общей моральной слабости гражданских.

– А я, – неожиданно открыл рот доселе молчавший клавишник Кощей, – больше всего ненавижу приливы за то, что никогда не знаешь: действительно ли всё закончилось. Я ведь могу увидеть что угодно. Я могу услышать отбой, вернуться к себе, и вдруг моя бабушка окажется змеёй, и в самый последний момент я вспомню, что она уже пять лет как умерла. Или я могу увидеть тебя, Аль, или другого сталкера при полном параде. И расслабляться в окружении роскошных лунаров. А потом эти самые сталкеры меня и покусают.

– Змеи редко имитируют зону комфорта, – неуверенно возразил Алекс. Редко, но метко. Кощей невесело усмехнулся, думая о чём-то своём, и Алекс подумал, что лучше бы его другу сейчас промолчать.

– В нашем доме один парниша провалился на шесть уровней. На шесть! Шесть раз ему казалось, что всё закончилось, и шесть раз выяснялось, что ему показалось. Пока его сталкеры не вытащили… он потом рассказывал, что как будто постарел на шесть жизней.

Жуткая история, но…

– Он выжил! Он справился! – точки зрения Алекса, мораль истории была именно в этом.

– Справился, – рассеянно кивнул Кощей. – А потом потихоньку спился…

Алекс устало откинулся на спинку дивана и потёр переносицу.

– Знаете что… давайте вернёмся к тому, с чего начали. – На этот счёт тоже существовало правило: нудные жалобы опасны. Они притупляют ум, а реального обмена опытом никакого. – Я решил, будем записывать «Ночь», «Беатриче» и «Шторм». И мы не выйдем отсюда, пока я не услышу эти песни в идеальном исполнении. – Он поднялся и взял инструмент. Другие неохотно последовали его примеру. Алекс пристально оглядел измученные физиономии. – Мне нужно, чтобы семнадцатого числа сингл был записан. И я хочу, чтобы в этот день вся группа была в сборе. Поэтому ни один из вас, чтоб вас всех, к этому сроку не умрёт, не заболеет и не пропадёт без вести. Даже такой дебил, как ты, Ычу, – адресовался Алекс к пострадавшему, и тут не выдержал и рассмеялся: очень уж испуганно ребята его слушали, видно, он их совсем замордовал, – а следом нервный хохот одолел всю группу.

– Аль, ты беспредельщик, – жалобно сказал Ычу в ответ.

Алекс только покачал головой. Все участники группы не по разу были обязаны ему жизнью. Бывали случаи, когда Алекс держал на лунарах целый битком набитый народом клуб, а потом концерт продолжался, как ни в чём не бывало. Публика любила группу ещё и за это. Действительно, таких впечатлений мало где наберёшься.

– «Ночь», акустика. Вступление, начали, – скомандовал он.

***

Алекс шёл по набережной, рассеянно перебирая в памяти партии отдельных инструментов, когда ожил мобильник – неизвестный номер.

– Слушаю?

– Аль, привет. – Ему понадобилось время, чтобы узнать голос змеи.

– Привет… а откуда у тебя мой телефон? – это был самый глупый вопрос, какой можно придумать.

– Взяла у Виктора, – терпеливо пояснила змея.

– Ясно… чего хотела?

– Я хотела попросить тебя показать мне дом, – с готовностью откликнулась змея. – А то я тут ничего не знаю. – Что правда, то правда.

– Хорошо, только давай ближе к вечеру?

– Зайдёшь ко мне часов в шесть?

– Да… – он отключился, и мобильник почти сразу зазвонил снова. Борис.

– Слушаю.

– Как невеста?

– Ещё не познакомились.

– Она тут заходила ко мне.

– Чего сказала?

– Практически ничего. Говорил в основном я. Но понял это уже после того, как она ушла. – Дружно помолчали. – Ужасно милая девушка. Будь с ней осторожен.

– Учту, – буркнул Алекс и отключился.

Объясни мне, гений, каким образом я должен быть с ней осторожен? Вшить лунары в член?

***

То ли змея привезла с собой гардероб покойной Дины Гордеевой, то ли модные наряды были частью её способности к перевоплощению, но выглядела она потрясающе стильно, невероятно привлекательно. На этот раз на ней были тонкие чернильные джинсы «в облипку», подчёркивающие стройные ноги, прозрачная белая блузка с орнаментом из атласных полос, символически прикрывающим грудь, и пара блестящих в темноте серебряных туфелек. На неё просто невозможно было смотреть, хотелось ласкать её до умопомрачения, но девушка и не разыгрывала из себя недотрогу, подошла, прижалась всем телом и запечатлела на губах жениха чисто супружеский небрежно-приветственный поцелуй, словно они давно жили вместе, и они как-то совершенно естественно отправились бродить по дому, держась за руки и обмениваясь шуточками.

Правда, совсем уж забыть о том, что перед ним змея, Алексу не давала сама змея. Его не раз тянуло сказать ей, что она играет свою роль не вполне точно. Хотя, по здравому размышлению, он мог только догадываться, в каком смещённом состоянии находится её сознание относительно физического мира; будь он на её месте, возможно, не смог бы вообще ничего понять.

Змея с самым пристальным вниманием рассматривала самые обыденные для человека предметы, и замешательство, порой отражавшееся на её лице, никак нельзя было объяснить положением девушки, оказавшейся пусть в чужом, но всё-таки самом обычном доме. По-видимому, змея считывала информацию об окружающей реальности в значительной мере тактильно, через кончики пальцев, отчего порой водила по предметам руками, не глядя, и Алекса, наверное, позабавило бы это зрелище, если бы он хоть на секунду забыл, насколько она опасна. Трудно даже представить себе, откуда и зачем она явилась, – порой его холодила эта трезвая мысль. Если бы он был уверен в своём превосходстве в бою, он, может быть, не остановился бы перед тем, чтобы убить её прямо сейчас, не дожидаясь разрешения загадки, – мелькал другой порыв и тоже проходил. Змея даже не знала названия некоторых вещей и проявляла недюжинную изворотливость, чтобы это скрыть; Алекс, впрочем, не старался загнать её в угол.

Она долго разглядывала бильярдный стол, рассеянно перекатывая по сукну шары и явно не представляя, для чего всё это нужно; однако, догадавшись об игровом предназначении конструкции, подобрала слова:

– Я совсем не умею в это играть.

– В бильярд? – подсказал Алекс.

– Да. Ты научишь меня?

– Научу. – Алекс не удержался от насмешки. – Мой отец всегда говорил, что бильярд – самая выгодная женщинам игра. Под предлогом поиска нужной позиции дама может принимать самые соблазнительные позы.

– Что?.. – змея бросила на него удивлённый взгляд и поняла правильно. – А, ты иронизируешь.

– Я абсолютно серьёзен.

Девушка отвернулась, медленно наклонилась к самому столу, продемонстрировав безупречно-округлую линию ягодиц, и плавным движением руки толкнула один из шаров в лузу, куда он с оглушительным грохотом свалился. Девушка обернулась через плечо и с невинным видом спросила:

– У меня получается?

– Я вижу, учитель тебе не нужен, – признал Алекс.

Ещё одним объектом, надолго привлёкшим внимание гостьи, оказался глобус. Она даже включила подсветку и долго вращала его туда-сюда, шевеля губами и хмурясь. Каким-то неведомым путём ей, очевидно, удалось понять, что именно так люди представляют себе свой мир, но поступившую информацию змея не одобрила.

– Здесь… не всё указано, – осторожно заметила она. С этим трудно было не согласиться.

– Это старинная карта физического мира, честно говоря, глобус стоит тут просто для красоты.

– А, тогда понятно. Борис… я была у него сегодня утром.

– Я знаю.

– Его карты хорошие.

– Кто бы спорил.

Змея выпрямилась, рассеянным жестом заправляя за ушко чернильно-чёрную вьющуюся прядь, и вдруг с прерывистым вздохом прикрыла глаза, покачнулась – он едва успел придержать её за плечи.

– Что-то я устала, – еле слышным голосом, действительно очень усталым, сказала она и упала практически без чувств. Алекс, машинально подхватив на руки тёплое, нежное девичье тело, озадаченно оглянулся: и куда её? Уложить в кресло и ждать, пока придёт в себя? А сколько ждать? Отнести в спальню, как новобрачную? Вроде рано ещё?

Лучше чайку заварить, решил он и понёс её в гостиную, моля судьбу, чтобы их никто не увидел – привлекать к незнакомке излишнее внимание домашней прислуги ему не хотелось. Самому бы сначала разобраться, что это за тварь.

***

Уложив девушку на белую медвежью шкуру возле камина, он надолго залюбовался её недвижным безмятежным лицом, игрой огненных бликов на атласно-белой коже, на тугих кольцах сияющих чёрных кудрей. Боже, как она красива. Между тем с ней действительно что-то происходило, это не просто женская уловка – лицо её стали покрывать бледно-голубые тени, он взял её за руку и понял, что её тело постепенно коченеет, как у покойника. Вот тут-то мне бы её и убить, мелькнула мысль, но нет, он не смог бы причинить ей вред теперь, когда она так трогательно-беззащитна, и потом… кто сказал, что она непременно несёт угрозу? надо хотя бы выяснить, зачем она здесь? – оправдывал он сам себя, но ведь признайся – на самом деле тебе просто хочется ещё раз коснуться этой тёплой упругой груди, заглянуть в яркие чёрные глаза…

Алекс понял, что самое лучшее решение в его случае – банально выждать, и сел в кресло неподалёку, по-прежнему не сводя с девушки глаз. Она была без сознания минут двадцать, потом жизнь стала постепенно возвращаться к ней – она глубоко вздохнула, приоткрытых губ, бледных щёк коснулся прозрачный, яблочно-розовый румянец. Дрожащие ресницы раскрылись, она с усилием приподнялась и огляделась несколько растерянно.

– Что это было? – спокойно поинтересовался Алекс. Девушка покраснела и опустила голову, стараясь скрыть смущение.

– Ничего. Со мной такое бывает.

Требовать объяснений Алекс не стал. Поставил перед ней на столик чашку крепкого чая с лимоном.

– Выпей, тебе станет лучше.

– Спасибо, – девушка благодарно припала и осушила чашку в два глотка.

– Ещё? – улыбнулся Алекс.

– Ага…

Вскоре она оживилась, устроилась в кресле, перекинув ножки через широкий сине-бархатный подлокотник, и принялась ворковать.

– Эти обмороки от нервотрёпки у меня. Ты не представляешь, мы там на острове иногда сутками заснуть не могли. Приливы длились так долго. От белых вод нестерпимо яркое сияние в воздухе. Стоишь с ножом в руках час, два, десять. Ледяной дождь. Сменить тебя некому. Чувство реальности страшно размывается. Как будто ты уже на том свете.

Алекс слушал с искренним вниманием, не пропуская ни слова. Он не сомневался, что вся звучащая в данный момент история – чистая правда. Именно это и произошло с настоящей Диной Гордеевой. Скорее всего, на острове Котлин уже никого нет в живых.

Рассказчица зевнула, как котёнок, невольно обнаруживая полную безмятежность относительно собственной трагической истории, откинула голову на подлокотник – тяжёлые локоны рассыпались по тёмно-синему бархату – и пробормотала:

– Я сейчас отключусь прямо здесь. И ты сможешь делать со мной всё, что угодно…

– Я не хочу делать всё, что угодно, с бесчувственным телом, – усмехнулся Алекс.

– Бесчувственное тело можно отнести спать в его кровать, – подсказало тело.

– Согласен. – Алекс подошёл и выгреб размякшую невесту из кресла.

В её комнате таял полумрак, из окна падали лунные квадраты, Алекс подумал, что, кажется, ни разу ещё сюда не заходил. Неужели никогда, это же его дом?.. Он бережно опустил девушку на прохладное покрывало с каким-то серебряно-лиловым шёлковым узором. Дама, извиваясь, стянула с себя джинсы, блузку, вползла под одеяло и тут же заснула сладким сном.

***

Вскоре Дина потребовала экскурсию по городу. Тут без сопровождения охраны было уже не обойтись, хотя Алекс не совсем представлял, случись что, кто кого и от чего будет защищать. Змее, очевидно, хотелось посмотреть на линию обороны, а ему, в свою очередь, интересно было посмотреть, на что обратит внимание змея, и она действительно несколько раз останавливала машину, выходила и осматривалась, но совсем не в тех местах, где предполагал Алекс. Непоседливость будущей хозяйки заставляла охрану поволноваться: Алекс ещё раз убедился, что ребята принимают её за человека, за хрупкую красивую девушку, и про себя даже осуждают его за легкомыслие: почему он отпускает её одну? – зато она держалась совершенно уверенно, подтверждая его худшие подозрения: рядовые змеи ей не угроза, так же, по-видимому, как и рядовые люди. Так зачем она всё-таки пришла? Что-то ищет? Но змея всякий раз возвращалась в машину, храня загадочное молчание.

Сигнал тревоги застал их уже на обратном пути.

– Останови! – повелительно крикнула она водителю, и тот инстинктивно повиновался прежде, чем вспомнил, кто его начальник. Алекс не стал на этом заостряться – понятно, что мужикам с непривычки трудно игнорировать альфа-самку. Ничего, научатся. Дама тем временем выпрыгнула из машины и направилась прямиком к реке. Алекс кивнул охранникам, чтобы шли за ней, и тоже вышел.

Девушка подошла к самому краю и, коснувшись тонкими пальцами гранитных плит, сумеречно искрящихся на морозе, с интересом наблюдала за водой. Алексу со своего места не было видно, но он знал, что дно у реки исчезло, и снизу поднимаются белые воды – сияющие, поющие, смертельные воды, которые соединяют мир людей с миром змей. Пространственно-временная мерность поехала в сторону – он чувствовал это, даже не глядя на компас. Небо начало медленно темнеть, и охранники выхватили оружие – тяжёлые лучевые пистолеты, создающие направленный поток лунного электричества.

– Осторожнее, шеф! – ну да, они, наивные, боятся подвергать невесту хозяина опасности. Девушка прогулочным шагом направилась вдоль парапета.

– Смещение на один уровень, – подал голос штурман. Темнота сгущалась, ребята тыкали стволами уже практически в пустое пространство, и только где-то с краю ещё плескалась вода.

– На четыре уровня! На пять! Чёрт, как быстро…

Где-то совсем рядом каркнул ворон – так сочно, что мурашки по коже. Алекс отвлёкся, а в следующее мгновение заметил, что вообще потерял из виду охранников, и разом перевёл все свои лунары в активное состояние. Белая вспышка осветила сомнамбулически разбредающиеся по набережной фигуры. Выжидать дальше было опасно. Во-первых, неизвестно, справится ли он с более глубоким смещением, а во-вторых, он сомневался, справится ли с ним сама змея. Змеи были стихийными, неуправляемыми созданиями, и ему отнюдь не хотелось, чтобы она, потеряв над собой контроль, сейчас набросилась на них и вынудила вступить в несвоевременный бой.

Небо просветлело, он оглянулся и крикнул охранникам:

– Вон туда, в подъезд! – и настойчиво потянул за руку зазевавшуюся змею. – У воды лучше не стоять.

– Но…

– У воды лучше не стоять! – он без лишних церемоний ухватил её за изящную, гибкую талию и буквально втащил в подъезд какого-то массивного барочного здания.

Неизвестно, с чем был связан этот эффект, но в замкнутом пространстве миражи проявлялись не так сильно. Возможно, в относительном укрытии человек сам чувствовал себя более защищённым, или просто меньше объектов приходилось держать во внимании.

Подъезд, похоже, был нежилой. В городе хватало полностью вымерших домов. Влажный пыльный воздух тёк куда-то под невидимый потолок. Туда же поднималась крутая мраморная лестница с узорной решёткой и старинными поручнями чёрного дерева.

– Мы почти вернулись, – прокомментировал штурман, подсветив экран компаса.

Алекс поймал себя на том, что прижимает к себе змею слишком крепко. Здесь было что-то от инстинкта, от неосознанного желания защитить очаровательную девушку, которой она не являлась, но они стояли так близко друг к другу, и он вдруг понял, что ему не хочется её отпускать. Она, кажется, почувствовала его желание, потому что обернулась и медленно провела рукой по его плечу. Возможно, со стороны этот жест и соответствовал образу испуганной девушки, которой нужна помощь, но Алекс, глядя в её расширенные, сверкающие глаза, ясно читал в них желание совсем иного рода. Он сейчас жизнь бы отдал за то, чтобы её поцеловать.

***

Он очнулся от лёгкого, глуховатого стука каблучков. Она шла по затянутой ломким льдом набережной, и её изящные высокие ботинки оставляли на прозрачном снегу чёрный след. Он шёл за ней чуть поодаль, она кокетливо оглянулась и произнесла:

– Знаешь, а ведь мы не отражаемся в воде.

– Такого не может быть.

– Посмотри сам.

Она лёгкой, танцующей походкой поднялась на маленький горбатый мостик, развернулась и замерла, глядя на него в упор своими пристальными расширенными глазами. В её взгляде время как будто остановилось, как будто весь город вымер. Он подошёл к ней, притянул к себе – под холодными латексными складками плаща чувствовалось податливое, гибкое тело – она обвила его одной рукой, как плетью, и поцеловала.

Надо сказать, ни в этот раз, ни в другие поцелуй змеи не был в общепринятом смысле приятным. Алекс порой сомневался, не остались ли у него на губах синяки или ожоги. Зато реальность распалась окончательно. Он действительно забыл обо всём. В ней чувствовалась дикая, первобытная страсть. Чуть отстранившись, она снова впилась в него своим немигающим взглядом; приподняв край короткого плаща, он коснулся её бедра и понял, что под плащом на ней только кружевные чулки и пояс с подвязками. Его ладонь скользила по сумасшедше гладкой коже и ажурным кружевам, а она вдруг отвела взгляд и кивнула в сторону. Он вспомнил, о чём они говорили, шагнул к чугунным перилам и посмотрел вниз. Они действительно не отражались в воде. Когда он обернулся, её рядом не было. Только туман клубился в многочисленных туннелях улиц, расходящихся во все стороны.

– Дина! – крикнул он, и эхо гулко отозвалось отовсюду: Дина… Дина… Он увидел её удаляющийся серебристо-фиалковый силуэт в конце одной из улиц. Что-то заставило его оглянуться, и он увидел другой такой же в конце другой улицы, и третьей, и четвёртой…

Нет. Нет! Это мираж! Я не пойду за ней! Алекс отвернулся и что было сил вцепился в чугунный поручень. Поначалу он почти ничего не чувствовал, но постепенно в руки вошла тяжесть снега и обжигающий холод промёрзшего железа. И в этот момент наваждение отступило.

***

Он снова стоял в гулком запылённом подъезде, вцепившись в перила, а Дина, приоткрыв дверь, осторожно выглядывала на улицу. Охранников не было.

– Где охрана? – выдохнул он.

– Где? Ты же сам их отослал. – Девушка казалась удивлённой. – Да и зачем они? Белые воды ушли.

Алекс поймал себя на том, что не понимает, так ли это. Он, сталкер, не помнит, был отлив или нет. Живы охранники, или нет.

Он безотчётно подошёл к ней, обнял сзади и снова коснулся её бёдер под плащом. На ней действительно не было белья. Ему безумно хотелось ласкать её там, пока она не поддастся. А потом быстрый и жёсткий секс прямо здесь, на лестнице.

То ли он медленно подумал, то ли она поторопилась исполнить его фантазию, но очнулся он уже на гладких от времени мраморных ступенях, как от обморока, от самого глубокого экстаза, который только был у него в жизни. Она сидела рядом на ступеньках, деловито протирая бумажной салфеткой внутреннюю поверхность бёдер. Волосы её слегка растрепались, дышала она прерывисто, но движения были, как всегда, уверенны и точны. Она отбросила смятую салфетку в угол и легко поднялась. Алекс сделал над собой усилие и тоже встал.

– Это было грубо, – неопределённым тоном обронила она, не глядя на него.

– Неужели? – посочувствовал он, ни на секунду не сомневаясь, что именно это ей и понравилось. Она обернулась к нему с довольной усмешкой, он прижал её к стене и поцеловал. Теперь, когда она была удовлетворена, он почувствовал вкус её губ, и это был вкус холодной воды. Она выскользнула из его рук и скрылась за дверью.

– Мы ещё даже не женаты, – услышал он с улицы небрежное замечание и, помедлив, вышел следом.

Обе бронированные машины благополучно ждали поодаль, никто за время его приключений, кажется, не утонул, но Алекс вдруг поймал себя на том, что ему всё равно. Ни живы ли ребята, ни что о нём подумают, – это всё больше не имеет к нему ни малейшего отношения. Сев в машину, он притянул девушку к себе, и она кротко опустила голову ему на грудь.

***

Он специально пришёл в репетиционную с некоторым опозданием, категорически не обнаружил там Кристину и сразу схватился за телефон.

– Её опять нет?! Я её урою, эту козу, – злобно пообещал он, не обратив особого внимания на то, что ребята выглядели несколько подавленными.

– Подожди, Аль. Не кипятись, – Серьга неуверенно выставил ладонь. – Она не опаздывает.

По его тону Алекс сразу понял, что случилось что-то серьёзное.

– Что? – Он обвёл глазами присутствующих. – Ну что, что? Она в больницу попала? – Молчание. – Умерла?..

– Она покончила с собой вчера ночью, – вздохнул Кощей. – Повесилась.

Алекс машинально зажал рот рукой – ему хотелось закричать – и медленно опустился в кресло. Первое время у него не было ни одной мысли. Вот этого он действительно не ожидал. Не то чтобы самоубийства были в Петербурге редкостью, но абсолютное большинство случаев приходилось на мутантов. А Криста… Молодая, здоровая девка… Нет, бывали у неё, конечно, срывы, но ему казалось, что всё это поверхностно, несерьёзно. Ну, любит человек театральные эффекты. Алекс и сейчас не мог отделаться от ощущения, что Кристина совершила очередную глупость.

Господи, неужели это из-за него?

– Ужас какой, – сказал он вслух. – Вы-то как узнали?

– Врач «скорой» позвонил по одному из номеров в её мобильном, – мрачно пояснил Серьга. – Попал на меня.

Мысль Алекса заработала более конструктивно, хотя перед глазами всё неуклонно темнело.

– У неё… деньги-то хоть на похороны есть? Кто хоронить будет?

Ребята переглянулись.

– Видимо, мы.

– Тело нашла квартирная хозяйка, – добавил Винтер. – Там ещё был какой-то пацан, совершенно обдолбанный. Менты его еле добудились. Он ничего не помнит.

Алекс вздохнул.

– Сколько нужно?

Серьга осторожно пожал плечами.

– Ну, скинемся, кто сколько сможет.

– Скидывайтесь. По три тыщи с носа. И от меня пятьдесят.

– Аль, не нужно…

– И давайте не будем заниматься словоблудием. Я не пытаюсь откупиться от покойницы, просто мы в разном социальном положении. От каждого по способностям. Она ведь, наверное, и за квартиру была должна?

Ребята ещё раз переглянулись.

– За четыре месяца…

– Тем более.

– Ладно, – кивнул Серьга. – Я займусь, у меня время есть. Если что, позвоню.

– Давай.

– Договорились.

– На связи.

На том и разошлись.

***

На похоронах у покойницы неожиданно объявилась довольно многочисленная родня, вылезшая откуда-то из пригорода, и вскоре Алекс понял причину этого чудесного явления: прослышав, что кто-то оплатил мероприятие, многоюродная и многодетная тётка сочла своим долгом поблагодарить, а заодно и попросить денег, рассчитывая присосаться всерьёз и надолго. Алекс в ответ попросил документы, чтобы перечислить субсидию через муниципальный фонд, и скорбящая родственница растворилась в плотном тумане так же ненавязчиво, как появилась.

Кроме этой почтенной дамы и знакомых музыкантов интереса не проявил никто. Впрочем, Алекс допускал, что если бы новость дошла до фанатов группы, народу пришло бы больше. Но, спрашивается, в какой форме они должны были об этом сообщить? Если бы они подключили журналистов, в газетах тут же появились бы все неприглядные подробности: повесилась, а перед тем пила, кололась, гуляла с кем попало, без денег, без семьи… И, ещё того хуже, кому-то из особо впечатлительных подростков могло прийти в голову этим подвигам подражать: как же, незаурядный талант – незаурядная жизнь… Алекс таких «романтиков», завсегдатаев детской комнаты милиции и СИЗО, перевидал достаточно. Из некоторых потом даже получились неплохие бойцы. А из некоторых других – корм для рыб.

В общем, на прощание с певицей решили никого особо не звать, всё-таки не концерт. После похорон вернулись в привычную репетиционную. Было такое впечатление, что никто больше не сможет сыграть ни одной ноты. Разлили водку – в давно кем-то брошенном буфете, как будто специально, нашлись стопарики – молча выпили. В комнате сгущались сумерки, в бархатно-синих проёмах окон дрожали прозрачные звёзды, загорались золотистые огни далёких домов, блестели воды холодной реки.

– Мне показалось, или на меня смотрели, как на убийцу? – отрешённо поинтересовался Алекс после первой бутылки.

Серьга вздохнул.

– Ты был суров с ней, брат. Особенно в последнее время…

Молча раздавили вторую.

– Петь будет Кира, – так же отрешённо объявил Алекс. – Мне ужасно жаль. Если кто-то со мной не согласен, я пойму.

Ребята переглянулись и привычно промолчали.

***

Алекс вернулся домой довольно сильно пьяный, что с ним редко бывало, и сразу закрылся в своей комнате, как в гробу, – не привык, чтобы его видели в разобранном состоянии. Сбросив обувь и верхнюю одежду, упал на кровать. Перед глазами всё кружилось, как на блаженной памяти цирковой карусели с золотыми огнями, белыми лошадьми и алыми лентами. Честно говоря, кровать всегда казалась ему похожей на погребальный плот, на котором плывёшь куда-то, сам не знаешь куда. К порогам, где пропадают корабли, где небо сливается с морем. Он плыл в этих мыслях, погружаясь в сон, и услышал стук в дверь, как сквозь толщу воды, но отвечать не хотелось.

– Дина, давай до завтра, я не в адеквате, – крикнул он через дверь, и уже где-то на краю сознания услышал щелчок замка, и как будто из приоткрытой двери хлынул поток густого, жаркого солнечного света.

***

Он шёл по берегу, по белому рассыпчатому песку, в стороне тихо плескало холодное, сияющее море, а в бездонном небе горело, как слеза, яркое белое солнце. У воды сидела девочка и что-то лепила из песка. Он подошёл ближе и ясно разглядел крупные белые песчинки, прилипшие к тёмно-коричневой загорелой коже, тесёмки чёрного купальника, завязанные на узкой тёмной спине небрежным узлом. Он не видел её лица, но как будто знал, что это Кристина в детстве, точнее, в пятнадцать лет, когда умерли её родители.