Читать книгу Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Сидорина - Страница 11

Подходы к рассмотрению труда

Карл Ясперс выделяет три ракурса рассмотрения и определения труда: «труд как затрата физических сил; труд как планомерная деятельность; труд как существенное свойство человека, отличающее его от животного; оно состоит в том, что человек создает свой мир»27.

В трактовке Ясперса:

−труд как затрата физических сил – это напряжение мускулов, которое ведет к утомлению и изнеможению. «В этом смысле животное трудится так же, как человек. И, наоборот, труд необходим человеку, поскольку как представителю животного мира ему свойственны потребности, и труд отвечает за их обеспечение. В этом случае труд аналогичен добыванию пищи и поиска укрытия у животных. Человек как биологическое существо вынужден для удовлетворения базовых потребностей быть человеком добывающим. И именно этот тип человека остался в результате естественного отбора, тот, кто не хотел добывать – не выжил»28;

−труд как планомерная деятельность – это деятельность с определенным намерением и с определенной целью. Напряжение сознательно направляется на то, чтобы обрести средство для удовлетворения потребностей. Этот труд уже отличает человека от животного.

Животное удовлетворяет свои потребности непосредственно в мире природы. Оно находит там все, что нужно для удовлетворения его потребностей, готовым. Человек же может удовлетворить свои потребности только через сознательное и заранее планируемое опосредствование. Это опосредствование происходит через труд.

Для трудовой деятельности недостаточно природной ловкости. Подлинное умение обретается знанием общих правил труда;

−труд как основной аспект человеческого бытия. Это способ преобразования мира природы в мир человека. В этом состоит решающее отличие человека от животного. «Человеческая среда в ее целостности всегда непреднамеренно созданный совместным трудом мир. Мир человека, совокупность условий, в которых он живет, вырастает из совместного труда; отсюда необходимость разделения труда и его организации»29.

В свою очередь, исходя из анализа современной литературы о труде, Х. Арендт предлагает типологию трактовок труда:

1) труд есть средство для некой более возвышенной цели (такова большей частью позиция католических авторов);

2) труд есть «формирующий процесс – преобразование данной структуры в другую (высшую) структуру»;

3) труд в трудовом обществе есть чистое удовольствие или во всяком случае «может быть организован таким же радующим образом, как занятия свободного времени»30;

4) труд считают деятельностью, позволяющей человеку покорить природу, стать ее господином и тем самым утвердить свое человеческое бытие (эта теория лежит в основе так называемого нового трудового гуманизма, прежде всего в его французской форме)31.

Труд среди видов деятельности

Ханна Арендт выделяет три основных вида человеческой деятельности – труд (работа), создание (изготовление) и действие (поступки): «Деятельность труда отвечает биологическому процессу человеческого тела, которое в своем спонтанном росте, обмене веществ и распаде питается природными вещами, извлеченными и приготовленными трудом, чтобы предоставить их в качестве жизненных необходимостей живому организму. Основное условие, которому подчинена деятельность труда, – это сама жизнь.

В создании дает о себе знать противоприродное начало зависимого от природы существа, которое не способно встроиться в неизменную повторяемость родовой жизни и не находит в потенциальной неуничтожимости рода утешение для своей индивидуальной смертности. Создание продуцирует искусственный мир вещей, которые не просто примыкают к природным вещам, но отличаются от них тем, что до известной степени противостоят природе, а не просто перемалываются процессами жизни. В мире этих вещей жизнь человека у себя дома, жизнь природы на природе бездомна; и мир оказывается домом людей в той мере, в которой переживает человека, противостоит ему и объективно-предметно идет ему навстречу. Основное условие, которому подчиняется деятельность создания, – это принадлежность к миру, а именно зависимость человеческого существования от предметов и объектов.

Действие (поступок) – единственная деятельность в vita activa, развертывающаяся без посредничества материи, материалов и вещей, прямо между людьми. Основное отвечающее ему условие – это факт множественности, а именно то обстоятельство, что не один-единственный человек, а многие люди живут на Земле и населяют мир. <…> Поступок нуждается в такой множественности, когда все, хотя и одинаковы, а именно остаются людьми, но тем своеобычным способом и образом, что ни один из этих людей никогда не равен другому, какой когда-либо жил, живет и будет жить»32. Таким образом, каждый из названных видов соответствует одному из основных условий, на каких человеческому роду дана жизнь на Земле33.

Далее Арендт обращается к принципиально важному для ее концепции противопоставлению труда (работы) и создания (изготовления). «Все европейские языки, живые и мертвые, – пишет она, – содержат тут два этимологически совершенно самостоятельных слова, и хотя словоупотребление всегда склоняется к тому, чтобы трактовать эти слова как синонимы, они все же продержались вплоть до нашего времени как раздельные»34. Разделение здесь сводится к тому, что понятию труда приписывается значение тяжести, напряжения, муки, тогда как создание овеяно ореолом мастерства и творчества: «Во всех случаях только в словах для “работы, труда” явственно проступает побочное значение нужды и муки. В немецком первоначально только о крепостных, работавших в сельском хозяйстве, говорили, что они “arbeiten”; о ремесленниках говорили, что они “werken”, “мастерить”. Французское “travailler” заменило более старое “labourer”, но в свою очередь происходит от глагола “tripalium”, особого рода пытки, стало быть имело некогда побочное значение пытки»35.

Х. Арендт заключает, что локковское эпизодическое различение «создающих» рук и «трудящегося» тела соответствует греческому различению между мастерящим – руками и теми, кто «своим телом обслуживает жизненные нужды» (см.: Аристотель. Политика 1254b 25), рабами и домашними животными, работающими телом36.

Что такое работа

Фридрих Юнгер заявляет, что работа – это историческое понятие и событие или, вернее, социальное понятие и событие, поскольку оно не относится к царству природы. Деятельность природы не может считаться работой в таком историческом смысле: «Мы можем сказать, что там, где все определяется законами природы, понятие работы не имеет места, так как рабочий характер совершаемых действий еще нельзя отделить от действующей в ходе этого процесса силы»37. Упорядоченность природных процессов, предполагаемая видимая «неутомимость», «упорство» природы – это атрибуты или характеристики стихийного по сути процесса, в котором нет исторической необходимости, в котором отсутствует выбор и еще многое из того, что отличает исторический процесс от естественного. Поэтому все, что совершается в нашем организме автоматически, не воспринимается нами как работа. Работой мы обозначаем только ту деятельность, которая только осознается нами как работа38.

Юнгер не сводит всю человеческую деятельность к работе. Так, игру, развлечение, отдых мы не называем работой, хотя их можно подчинить этому понятию. В то же время наша деятельность не ограничивается лишь сознательными действиями, но и бессознательную деятельность мы не называем работой.

В развитие этой мысли философ отмечает, что любая деятельность, производимая с сознанием свободы, утрачивает особенности работы: «…то, что я делаю с радостью, не воспринимается мною как работа. Свободный труд, заслуживающий этого эпитета, характеризуется радостью его исполнения. В нем отсутствует сознание принужденности, нужды и необходимости, свойственное работе, которая выполняется несвободно. Такой свободный труд не существует в неограниченном количестве, так как его нельзя умножить принудительным образом. Только увеличивая принуждение, я могу увеличить количество работы… Рабочее поле допускает беспредельное расширение. Этим объясняется также возрастание роли принудительного труда и организационных форм принудительного труда, которые крепнут по мере разрастания машинной техники и связей между процессами машинного труда. Чем плотнее становится эта сеть, тем легче заранее рассчитать, какие функции неминуемо ожидают человека: он и впрямь не может их миновать, так как они сами его захватывают. И тут открывается мир механического труда, в котором существуют рабочие, т. е. люди, занятые выполнением механических функций, которые можно назвать функциями механической работы»39.

Тем самым Юнгер разделяет труд свободный и принудительный. Принудительный труд философ отождествляет с работой. Но, говоря о свободном труде, приносящем радость, он не дает его определения и, скорее всего, использует здесь понятие труда под влиянием сложившегося порядка, для чего более уместным было бы использовать понятие деятельности, поскольку в дальнейшем его оценки труда исключительно негативны.

Юнгер пишет, что труд в трактовке экономистов представляет собой такой вид человеческой деятельности, который направлен на производство ценностей. Но это определение не выдерживает критики, поскольку человек может не только создавать, но и разрушать созданные ранее ценности, и это также будет считаться работой, причем не менее интенсивной и объемной по времени, чем созидательный труд. Качества, обычно сопровождающие упоминание трудовой деятельности – усердие или прилежание – сами по себе не представляют добродетели или похвального качества, поскольку усердной, например, может быть и глупость (заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет). Труд вообще, подводит итог философ, не относится к числу достоинств, а вынужденный труд и подавно.

Труд и творчество

Эммануэль Мунье писал, что «труд – это особенный вид деятельности, естественный, но тяжелый, направленный на создание полезного – материального или нематериального предмета. <…> Необходимо отличать труд от деятельности вообще, и особенно от творчества, которое, собственно, является наивысшей духовной формой деятельности. Деятельность – это самоосуществление человека и беспрерывное строительство им собственной жизни (включая и его так называемую внутреннюю, или созерцательную, жизнь). Если она свободна и взвешенна, она доставляет удовольствие»40.

Таким образом, труд не представляет собой ни всю жизнь человека, ни самое существенное в ней. Выше труда стоит жизнь души, жизнь разума и жизнь любви.

Оппозиция игры и труда в искусстве и философии

Обращаясь к вопросу амбивалентного отношения к труду в истории мысли, и в частности в негативной антропологии, исследователи отмечают, что в экономике, социологии и философии труд как всеобъясняющая категория вытесняется противоположными понятиями – «игра», «лень», «консьюмеризм».

Согласно Н. Григорьевой, оппозиция игры и труда имеет довольно сложную историю, которую можно отсчитывать от «Писем об эстетическом воспитании человека» Фридриха Шиллера (1795), в которых переход от дикаря к человеку характеризуется интересом к украшениям и играм41. Сотворив из обезьяны человека, игра не заканчивает на этом свою моделирующую работу: эстетическое побуждение выводит творческую натуру за рамки государства, помогая ей создать автономное «веселое царство игры и видимости»42, где с человека снимаются все оковы, и в том числе узы труда.

Точку зрения Шиллера развил Ханс-Георг Гадамер в лекциях «Искусство как игра, символ и праздник» (1974). Гадамер открыл автореферентную сущность игры: игра – это движение ради движения, так сказать, феномен трансцендирования, самопредставления бытия живого.

В теории Йохана Хейзинги («Homo Ludens», 1938) игра вообще не имеет оппозиции, являясь «абсолютно независимым» понятием43. Споря с Энгельсом, считавшим труд активностью, сформировавшей человека, Хейзинга как бы возвращается к Шиллеру и обнаруживает источник человеческой культуры в игре, определяя ее следующим образом: «Игра – это свободная активность или занятие, производимое в фиксированных пространственно-временных рамках, согласно правилам, принятым по желанию, но ненарушимым, имеющая цель в себе самой и сопровождающаяся ощущениями расслабления, радости и сознания того, что происходящее “отличается” от “обыденной жизни”»44.

Французский философ Роже Кайуа в книге «Игры и люди» («Les jeux et les homme», 1967) выделяет четыре вида игры – agon, alea, mimicry, ilinx, указывая при этом на экономическое своеобразие этих практик: в ходе игры собственность подлежит обмену, но никаких товаров не производится. Так игра обособляется от творческого процесса (и производства), на «выходе» которого появляется некое художественное произведение. Игра является чистой «тратой» – расходованием времени, энергии или денег45.

Попытка определить игру как «неполную» разновидность производства, т. е. «через труд», характерна для мыслителей, сформировавшихся в эпоху тоталитаризма. В своих поздних работах Жорж Батай рассматривает игру как практику, наследующую принципы труда, который первоначально и сделал человека человеком.

Н. Григорьева задается вопросом, насколько важен феномен игры для понимания труда. Ее позиция сводится к следующему: «Многие понятия, на которых зиждется категория труда, не выводимы из категории игры: например, оппозиция данного и качественно нового, нерелевантная для игровой практики, где важна лишь рекомбинация сходных обстоятельств»46.

Вопрос о соотношении труда и игры поднимает Льюис Мамфорд. В подтверждение тезиса о том, что заслугу формирования человеческого разума нельзя ограничивать изготовлением и использованием орудий труда, он также ссылается на исследование Й. Хейзинги: «Не так много лет назад голландский историк Й. Хейзинга в книге “Homo Ludens” собрал массу доказательств того, что основным элементом формирования человеческой культуры служит не столько работа, сколько игра, а самая что ни на есть серьезная деятельность человека относится к сфере подражания. Как признает сам автор, ритуал и мимесис, спорт, игры и драматические представления избавили человека от настойчиво проявлявшихся в нем животных привычек, – и я бы добавил, что наилучшие тому доказательства можно обнаружить в таких первобытных церемониях, в которых он исполнял роль животного иного вида. Задолго до того, как человек обрел способности к преобразованию окружающей среды, он создал среду в миниатюре, символическую игровую площадку, на которой все жизненные функции получили возможность переоформления в строго человеческом стиле, как бывает в игре» 47.

Мамфорд отмечает, что тезис, касающийся «homo ludens’а», оказался настолько невероятным, что переводчик книги намеренно исказил недвусмысленную фразу Хейзинги о том, что культура является одной из форм игры, заменив ее более поверхностной и общепринятой дефиницией игры как элемента культуры. Мамфорд объясняет это тем, что идея того, что человек является не столько «homo sapiens’ом» или «homo ludens’ом», сколько, и прежде всего, «homo faber’ом», практически полностью овладела современными мыслителями Запада. «Археологи XIX в., – пишет Мамфорд, – до такой степени были уверены в первостепенном значении для “борьбы за существование” каменных орудий труда и оружия, что, когда в 1879 г. в Испании была впервые найдена пещерная живопись эпохи палеолита, “компетентные авторитеты” ничтоже сумняшеся изобличили ее как возмутительную мистификацию на том основании, что для создания элегантных шедевров Альтамиры охотникам каменного века недоставало ни досуга, ни разума»48.

В предисловии к своей книге Й. Хейзинга пишет: «Когда мы, люди, оказались далеко не столь мыслящими, каковыми век более радостный счел нас в своем почитании Разума, для наименования нашего вида рядом с homo sapiens поставили homo faber, человек-делатель. Однако термин этот был еще менее подходящим, чем первый, ибо понятие “faber” может быть отнесено также и к некоторым животным. Что можно сказать о делании, можно сказать и об игре: многие из животных играют. Все же, мне кажется, homo ludens, человек играющий, указывает на столь же важную функцию, что и делание, и поэтому наряду с homo faber вполне заслуживает права на существование»49.