Читать книгу Заложница Шумера - Татьяна Снежко - Страница 4

С голубоглазым студентом последнего курса журфака я познакомилась в парке на 9 Мая. Он так здорово пел и шикарно играл на гитаре! Как в такого можно было не влюбиться? Или мне тогда показалось, что это любовь. До чего было приятно ощущать себя обычной, с обычными человеческими чувствами. Как-то быстро забыла, что я особенная девочка индиго (особенная звучало намного лучше, чем странненькая), и, как наивная глупышка, позволила себе потерять голову из-за гитары и ангельской улыбки. Я с таким обожанием на него смотрела, что у парня не было выбора, и он сдался.

Наши редкие встречи в промежутках между экзаменами превращались в марш-бросок из одного конца города в другой. Мы бродили до утра, разговаривая и целуясь. Месяц наших свиданий пролетел, как день. Через некоторое время он заявил, что для дипломной работы «Журналист в горячей точке» ему нужно побывать в этой точке. Новость о том, что мой парень собрался в зону боевых действий, заставила замереть сердце. В тот момент екнуло: он не вернется.

Андрей не убеждал, не объяснял. Просто сказал, что все решено. Мы стояли молча. Я сдерживала слезы, абсолютно не понимая, что делать. Предательская слеза все же скатилась по щеке. Тогда я еще умела плакать. Могу ли я что-то изменить? Как согласиться на самоубийство любимого? Умолять не ехать, ссылаясь на интуицию? Бессмысленно. Все, что пришло в тот момент в голову, это сказать, что моя бабушка – шаманка, и я тоже вижу будущее. Ничего умнее я не придумала, но не смогла произнести эту ерунду.

И он все равно уехал. Тяжелый месяц ожиданий и полной тишины. Случайно подслушав разговор родителей Андрея, я узнала, что он плену. Вот тогда-то я и поняла. Его больше нет. Он никогда не вернется ко мне.

Придя домой, забралась на свой широкий подоконник. День, два, три. Я не ела, не пила, не спала. Часами сидела, разглядывая прохожих. Жизнь идет, люди идут, время идет. А его больше нет. Был, а теперь нет. И больше никогда не будет. Как это принять? Почему я такая бессильная? Я не могла принять свою беспомощность.

Отец не выдержал и поехал за бабушкой. Решил, что та своей чудодейственной силой сможет привести меня в чувство. Мои предки – обычные беспокойные родители. К тому же они давно поняли, что дочь у них, мягко сказать, необычная. Я была до глубины души признательна им за то, что они принимали меня такой, какая я есть. Я так старалась не причинять им лишних хлопот, учится на отлично и была паинькой, но как на зло со мной все время что-то приключалось. В тот день, не дождавшись бабушки, я сбежала с подружками на лиман. На душе было так тошно, да и мамины грустные глаза подливали масла в огонь.

Вода! Ее живительная сила исцеляет мою израненную душу. Я почувствовала запах свежего морского бриза, и по телу пробежала волна удовольствия в предвкушении нежной, теплой морской воды. Я еле плелась по солнцепеку, так что энтузиазма хватило дойти только до берега и без сил упасть на песок. Обняв колени, я наблюдала, как голубоватые волны, взбегая на серый песок, сбрасывали белую пену. Вокруг стояли крик и смех купальщиков. Где-то заиграла гитара. От знакомых слов песни «Ты отведи мои печали и припади ко мне щекой» сердце снова защемило. И опять на меня обрушилась тоска. Я никогда его не увижу. Никогда больше не услышу его красивого голоса. Кто-то словно перебирал извилины моего мозга, добивая чужим звучанием гитары. Не могу больше этого выносить! В доли секунды я оказалась возле гитариста, а струны гитары – в моей руке.

– Ты с ума сошла? – парень ошарашенно посмотрел на меня и прижал к себе гитару.

– Это струны моей души, – впившись в парня тяжелым взглядом, четко произнесла я каждое слово.

Резко развернувшись и прижав струны к груди, я направилась к воде. Ноги тяжело ступали по пляжному песку, а ветер ласково трепал длинные волосы, словно пытаясь успокоить.

– Я спокойна, я абсолютно спокойна, – шептала я сама себе.

Загорелый гитарист порывался было встать, но рядом сидящая девушка схватила его за руку.

– Не надо, оставь ее, – тихо попросила она. – Не видишь, она чокнутая.

– Генка, а как она это сделала? Может, она терминатор? У нее что, руки железные?

Парни из компании гитариста вертели гитару в руках в полном недоумении, а мне хотелось раствориться: в пространстве, в воздухе, во времени, в воде. Мокрая, теплая, манящая, она приняла меня в свои объятия. Я шла все дальше и, даже когда полностью погрузилась в воду с головой, продолжала идти в полной нирване по морскому дну. Помню, как потом села на камень. И все. Больше ничего не помню. Это был второй раз в моей жизни, когда я потеряла сознание.

Очнулась я в широкой бабушкиной кровати. Теплая родная рука лежала на моем плече, слегка поглаживая, чтобы не разбудить. Я прижалась к ней щекой, удерживая двумя руками, словно боялась и ее потерять.

– Бабушка, что мне делать? Почему любить – это невыносимо? – еле слышно произнесла я.

– А разве это любовь? Ты узнала, что близкий человек умер, и решила, что это любовь? Решила, что и твоя жизнь закончилась? Это и есть твоя любовь? Тогда никогда больше не люби, моя девочка.

«Не люби, не люби», – слова эхом прокатились по комнате, каждым звуком отдаваясь в висках. Не может быть. И это говорит женщина, которая всю жизнь любила только одного мужчину? Не верю своим ушам.

Я присела, обняв подушку. Женщина в васильковом длинном платье – моя ли это бабушка? Белый грим на лице доказывал, что, к сожалению, моя. Только у моей бабули на всем белом свете (хотя нет, еще и у китаянок) была причудливая привычка скрывать лицо под белилами.

– Ба, как ты можешь… – возмутилась я.

– Держи, – прервала она возмущение, протянув стакан с гранатовым соком. – Лапушка моя, если бы я умерла, ты бы тоже жить не хотела? Захотела бы исчезнуть?

Меня уже давно не удивляло, что бабуля читала мои мысли. У нас с ней с детства почти телепатическая связь.

– Даже думать об этом не хочу, – поставив пустой стакан на тумбочку, я обняла мою роднулю и прижалась лицом к ее животу.

Я считала, что бабушка у меня вечная. Она всегда-всегда будет рядом.

– Лисса, люди смертны, и такое в нашей жизни будет случаться часто. Боль от потери – это не любовь.

Лисса. Только бабушка меня так звала, когда мы оставались наедине. Мне нравилось мое тайное имя.

– А что тогда любовь? Разве ты не страдала, когда умер дедушка?

– Для меня все было не так, – тихо вздохнула бабуля. – Я не смогла отпустить своего мужчину. Я пошла с ним, а вернулась одна. Я всегда любила его и продолжаю любить.

– Когда он умер, тебе разве не было больно? – из ее рассказа я так и не поняла, куда и зачем она с дедом ушла.

Бабушка не делилась подробностями происшествия ни с кем. А по обрывкам странных фраз сложно было составить цельную картину того пожара.

– Я была счастлива, что в моей жизни был и остается этот мужчина. Любовь – это жизнь, это сила. Это счастье, но не боль.

– Разве так бывает? – вздохнула я.

Я думала, что бабушка просто хочет меня утешить, рассказывая утопические теории любви.

– Ты сама поймешь это, когда не захочешь отпускать мужчину рядом с собой. Когда у тебя появятся силы не отпустить его. Когда даже сама смерть не отнимет его у тебя.

Вот почему от ее слов всегда чувствую себя Великой и Всемогущей. Я могу побороться с самой смертью за свою любовь? Эти мысли невольно вызвали улыбку …и голод.

– Бабуль, если придется, буду бороться за тебя с самим жрецом смерти, – и поцеловала ее в щеку. – Потому что очень-очень тебя люблю.

– Сколько раз тебе говорить: нет никаких жрецов. Выдумки все твои, – буркнула она, хлопнув меня по попе. – Хватит уже. Идем, я тебя накормлю, чудо мое, голодное.

С едой бабушка очередной раз угадала. Но со жрецами смерти не переубедила. Хоть убейте, уверена, что вижу странное действо вокруг умирающего, как это было с моей одноклассницей Златой. Только бы понять, что я вижу или кого.