Читать книгу Сон над бездной - Татьяна Степанова - Страница 7

Самое главное было – крепко стоять на земле обеими ногами, ощущая только это – твердую почву. И не падать. Говорить себе: все в порядке, все в полной норме. Это не глюки, не сны, это объективная реальность, данная тебе, Вадим Андреевич Кравченко, друг ситный, в ощущении. Это не что иное, как воскрешение . Подумаешь, самое банальное воскрешение из мертвых, носящее медицинский термин «летаргия».

Вадим Кравченко повторял это себе, наверное, уже сотый раз, но… Другу Сереге Мещерскому было гораздо проще – он просто гикнулся со всего размаха в обморок там, в этом подвале, похожем на вылощенный, отмытый хлоркой склеп. В таких вот аккуратненьких пражских подвалах только гестапо заседать, пытая героических повстанцев, а не являть миру чудо воскрешения.

Но в принципе-то, по большому счету… Ну, был человек мертвым. И ожил. Был жмуриком бездыханным. И вдруг пошевелился. Другу Сереге повезло – он рухнул в обморок и не видел всего, что последовало за этим самым «шевелением». Вадим Кравченко – человек, не обладавший столь ранимой впечатлительной психикой, видел, сподобился.

Этот мигающий свет в подвале…

Хриплый вздох. Стон.

«Иезус Мария!!!» – возглас вернувшегося шофера Анджея, влипшего спиной в бетонную стену.

Вопль – нечеловеческий и уж тем более неженский – вдовы Елены Андреевны.

Ах, впрочем, вдова олигарха уже не вдова. А снова жена олигарха.

Да, другу Сереге крупно, очень крупно повезло – его психика поставила всему этому барьер. Шлагбаум опустился. Шторка на мгновение задернулась, скрывая это – лежащее на медицинской каталке под простыней и саму эту простыню-саван с себя сдергивающее прочь. Мертвой рукой и одновременно – воскресшей, сбросившей оцепенение летаргии.

Слово это Вадим услышал уже от врачей. Их столько потом наехало на виллу – пражские кареты «Скорой помощи» заняли все подъезды к холму Петршин. Хорошо, что дело происходило уже глубокой ночью. А то бы от зевак и репортеров не спасла бы и конная полиция. Петра Петровича Шагарина отвезли в клинику Святого Микулаша. У Елены Андреевны после всего произошедшего не было сил ехать туда. И в клинику отправился Вадим Кравченко. Оттуда уже под утро (принимайте разницу во времени между Прагой и Москвой) он и позвонил своему шефу Василию Чугунову, поднял его, не совсем трезвого, с постели и все рассказал, стараясь при этом не слишком походить на клиента бедлама.

«Да брось ты! Ну?! Быть не может! – реакция шефа была в этот ранний час эмоциональной. – Ну дает Петр Петрович, Петяха… В больницу, говоришь, повезли… И всегда он вот так – чего-нибудь да отколет этакое. Как тогда на приеме в Завидове, ладно, сынок, про это потом… И умереть-то не мог по-человечески! А это что ж за летаргия такая, а? Я думал, это так, фантастика научная».

Объяснять своему боссу, что это не научная фантастика, Вадим не стал. Что он вообще мог объяснить в такой ситуации?

Летаргия. Летаргический сон. Выход из летаргического состояния. Пробуждение. Пришествие с того света…

Про пришествие бормотал всю дорогу из клиники Святого Микулаша шофер Анджей, отвозивший туда Кравченко. Его бил сильнейший озноб. Кравченко от души посоветовал ему выпить водки.

Первым утренним рейсом из Москвы в Прагу прилетел доктор Самойлов – профессор, светило, присланный Чугуновым для консультации. Вадим и Анджей прямо из аэропорта доставили его в клинику Святого Микулаша на консилиум. Туда же приехала и Елена Андреевна.

А на Серегу Мещерского, очнувшегося от своего обморока, впрочем весьма быстро, жаль было смотреть. Кравченко и ему в сердцах посоветовал выпить водки. В душе он страшно жалел, что нервный Серега увязался за ним в эту поездку. Предчувствия у Кравченко были самые дурные.

– Летаргия – редчайшее явление, но это реальность, – так было объявлено профессором Самойловым уже на вилле Шагариных по возвращении с консилиума. – В мире наблюдалось не так много подобных случаев. Но есть и более уникальные. Одна женщина провела в состоянии летаргического сна двадцать восемь лет. А тут всего лишь семь дней, неделя. Слава богу, с похоронами торопиться не стали, – он многозначительно покосился на ставшую похожей на тень от пережитых потрясений Елену Андреевну. Несколько минут у кровати мужа в клинике дались ей, при всем ее самообладании, нелегко. – Я ведь понял из всего вышеизложенного, что правильный диагноз ему здесь местными врачами не был поставлен. Его сочли умершим…

– И настаивали на похоронах, – хрипло ответила Елена Андреевна. – Я не дала зарыть его в землю.

– Он обязан вам жизнью, – профессор Самойлов вздохнул. – А симптомы, про которые вы говорили мне, вполне типичны. У него болело горло, да? У многих впавших в летаргический сон все начиналось с состояния легкого недомогания и подозрения на хронический тонзиллит или ангину. Но в общем и целом мы еще крайне мало знаем об этом состоянии и о самом течении болезни. Летаргия – вещь малоизученная, и медицинскими средствами она не лечится. Более того, упрекать здешних коллег в недостаточной квалификации я бы тоже не стал – при летаргии налицо многие характерные признаки смерти: отсутствие пульса и дыхания, отсутствие реакции на внешние раздражители, даже на боль, холод кожных покровов. Сном такое просто язык не поворачивается назвать. Впрочем, древние верили в некое тождество смерти и сна. Мифические Танат и Морфей у древних греков были родственниками – дядей и племянником. В общем, все на этот раз, к счастью, обошлось. Но впереди у Петра Петровича длительный период восстановления, реабилитации. Я бы посоветовал вам сменить обстановку, как только его выпишут из клиники.

– Уехать отсюда? О, мы непременно уедем. Я и лишней минуты тут не останусь. – Елена Андреевна обвела испуганным взглядом стены гостиной, украшенные гравюрами и картинами.

Вот так идея отъезда и была заронена в умы. А потом появилась идея Нивецкого замка, как весьма удобного места реабилитации и отдыха. Приехать туда Елене Андреевне по телефону предложил потрясенный новостью о том, что «никаких похорон не будет», Андрей Богданович Лесюк – тот самый, кто должен был встретить похоронный десант по ту сторону границы – на Украине.

Нивецкий замок, как узнал Вадим, тоже был на Украине – в Закарпатье, совсем рядом с новым строящимся горнолыжным курортом, о котором столько писали в газетах. И о котором кое-что слыхал Серега Мещерский, как-никак съевший собаку на туристическом бизнесе.

– Мне придется поехать с Шагариным и его вдовой, тьфу ты, с женой туда, – осторожно сообщил ему Кравченко. – Это распоряжение Чугунова.

– Куда?

– Через границу в Карпаты. А тебя я сегодня же вечером отвезу в аэропорт. Ты в Москву двигай.

– Нет. – Мещерский сидел в шезлонге на открытой веранде.

– Ты на себя в зеркало глянь. Зеленый вон весь, как трава. В Москву без разговоров!

– Ты на себя лучше в зеркало полюбуйся, Вадик, – Мещерский вздохнул. – В Москву я без тебя не поеду. Приехали вместе, вместе и уедем.

– Это может не день и не два занять. А как же твой бизнес?

– Я на фирму позвоню. Какое это может сейчас иметь значение? Мы стали свидетелями настоящего чуда. Ты хоть это понимаешь?

– Это просто уникальный медицинский случай. Летаргия. Мне доктор объяснил.

– Это чудо, Вадик. И оно произошло у нас на глазах. И знаешь что… у меня такое чувство – это только начало, пролог… – Мещерский чересчур уж сосредоточенно и серьезно вещал все это. – Это чудо не из разряда добрых чудес, хотя человек фактически воскрес. Словами я это не объясню, но я это чувствую. И одного я тебя во всей этой чертовщине не брошу.

– Ладно, что с тобой делать, – Кравченко усмехнулся.

– Кате позвони, пожалуйста. Я прошу.

– Сам лучше позвони. Скажи… мы задержимся на несколько дней.

Вслед за доктором Самойловым из Москвы спешно прилетел адвокат Шагарина и поверенный в его делах Павел Шерлинг. Он имел беседу с Еленой Андреевной, а затем вместе с ней на следующий день отправился в клинику Святого Микулаша. Вернулся Шерлинг до крайности взволнованный – пятна багрового румянца проступали на его скулах сквозь средиземноморский загар, пальцы дрожали, когда он прикуривал сигарету.

– Он сильно изменился, – таково было его первое впечатление. – Очень сильно изменился. Я видел его сквозь стекло. К нему в палату меня не пропустили. Врачи пока не разрешают разговаривать с ним. Говорят, что дополнительная эмоциональная нагрузка может вызвать шок.

Насчет Шерлинга у Кравченко сложилось впечатление, что этот загорелый, тщательно следящий за собой деляга-юрист с внешностью киногероя на вторые роли никак не может смириться с мыслью, что его патрон, Петр Петрович Шагарин, не умер. Не радость была написана на холеном лице Шерлинга, а растерянность и страх.

– Вот только сыграй в ящик, – хмыкнул Кравченко, делясь своими наблюдениями с Мещерским. – А потом попробуй восстань из мертвых. И твой адвокат скажет тебе, что все это незаконно.

Следующие два дня тянулись медленно и неопределенно. Кравченко регулярно звонил Чугунову, докладывая ситуацию. На вилле было тихо. Елена Андреевна все время проводила в клинике. Сына Илью она туда не пускала. Да он, насколько Кравченко успел заметить, и не рвался увидеть очнувшегося от летаргии отца.

Кравченко слышал разговор мальчика с доктором Самойловым. Илья спрашивал, кто такие Танат и Морфей, на которых так любил ссылаться в своих рассуждениях доктор. Вечером Илья сидел в гостиной на диване и читал антологию греческих мифов на английском, за которой специально посылал в книжный магазин шофера Анджея. Кравченко видел, что мальчишке крайне не по себе.

– С твоим отцом все будет хорошо, – сказал он (надо было хоть как-то успокоить пацана, до которого в этом богатом доме никому не было дела). – Летаргия – это просто болезнь, греческие выдумки тут ни при чем.

На третий день – по идее, ничего такого не должно было случиться, но вот случилось – Елена Андреевна сообщила, что забирает мужа из клиники.

– Мы не мешкая уезжаем отсюда, – объявила она Кравченко. – Вадим, свяжитесь с Василием Васильевичем, сегодня утром я с ним беседовала по телефону. Вы с вашим напарником поможете нам.

– Мы приехали именно за этим, Елена Андреевна, – сдержанно ответил Кравченко.

– Ну и хорошо. По крайней мере, есть на кого положиться в трудную минуту. – Она посмотрела на него и отвела взгляд в сторону. Он понял: она тоже не может забыть то, что им обоим довелось увидеть в ту ночь в подвале. После паузы она продолжила: – Помните, Вадим, речь шла об Украине? Туда мы и отправимся. Там есть одно место, которое рекомендуют наши друзья, – тихое место в горах. Целебный курорт. Там мы поживем пару недель, пока он… пока мой муж не оправится окончательно от… – она махнула рукой, не в силах продолжать.

– Мы с другом целиком в вашем распоряжении, – склонил голову Кравченко.

Вот так все и произошло здесь, в Праге, на этой вилле, которую всем им скоро предстояло навсегда покинуть.

Сергей Мещерский вместе с Павлом Шерлингом смотрели в гостиной по спутниковому телевидению российский канал – в новостях сообщали о новых требованиях генпрокуратуры по экстрадиции «лондонских» и прочих «сидельцев». После фамилии Березовского сразу же была названа фамилия Шагарина.

После передачи Шерлинг начал нервно звонить в Киев. А Кравченко было поручено ехать в тот самый городок Мельник с его аэродромом – туда должен был прибыть из Киева частный самолет. Кравченко забрал Мещерского с собой. Таким образом, самое главное событие – возвращение Петра Петровича Шагарина из клиники – прошло без них. К счастью. На аэродроме с ним – живым – встретиться лицом к лицу было все же намного легче. И даже на минуту забыть про тот подвал, про ту больничную каталку и ту простыню, покрывающую нечто .

С аэродрома Сергей и позвонил Кате в Москву. Слов описать все с ними происходящее он так и не подобрал. Сказал просто, что из Чехии они через Словакию едут на Украину в Закарпатье, куда по «каким-то срочным делам посылает Вадика его босс Чугунов».

Катя подавленно молчала. Она не спросила: «А когда же вы вернетесь?» В другой раз Мещерский огорчился бы, но на этот даже был рад – по мобильнику на аэродроме под рев авиамоторов рассказать Кате всю правду было невозможно.