Читать книгу Мойры сплели свои нити - Татьяна Степанова - Страница 11

Катя понимала, какими мыслями и воспоминаниями обуреваем Гектор после встречи в больнице с Зарецким. Он вырулил на главную улицу Кашина и остановился в конце ее возле пиццерии.

Но он медлил, о чем-то раздумывал, что-то решал. Затем достал мобильный и кому-то позвонил. Как обычно, без «здрасьте – до свидания», коротко бросил:

– Сделай для меня срочный запрос 36–15. Я потом с тобой расплачусь. Нет, нет, не в «анналы». В центральный архив МВД. Исходные данные я сейчас тебе скину. Мне нужна вся информация по совпадению начиная от двух-трех вводных и далее. И как можно быстрее. Лучше всего завтра. И еще некто Мосин Иван Андреевич, уроженец Кашина, пенсионер МЧС и бывший сотрудник городской пожарной части, затем торговец мясом в Кашине. Все на него – начиная с МЧС, и по бизнесу – связи, поставщики, если есть, компаньоны. И тоже срочно.

Он дал отбой и начал набирать текст в своем навороченном мобильном. Затем отослал сообщение.

– Вы какую пиццу любите, Катя? – спросил он, закончив и убирая мобильный в карман брюк.

– Ту же, что и вы. Пополам возьмем.

Когда они шли к пиццерии, Катя сама взяла его за руку. Ощутила, как он сразу сплел их пальцы, крепко сжал. Черные воспоминания о снегах горы Тебулосмты… Катя пыталась изгнать их из его сердца. В пиццерию они вошли, держась за руки.

Народу в зале никого, летом в сельском Кашине страда, все в полях, у местных денег кот наплакал, не до посиделок в кафе. Однако в меню значились и «Гавайская» пицца, и «Неаполитано». Гектор заказал «Четыре сезона – макси» и кофе, по их с Катей уже устоявшейся традиции, – капучино и двойной эспрессо.

Однако ели они вяло, Катя еще не пришла в себя после ужасов дома с холодильной камерой, а Гектор от визита к тромбонисту.

– Я тут вспомнил. – Гектор допил эспрессо. – Читал в интернете про мужика из Колорадо. Шел он под зонтом по дороге во время грозы, и в него шарахнула молния. В отличие от Зарецкого – прямое попадание. Но он выжил, оклемался. И превратился в некий феномен.

– Какой, Гек?

– Он стал невероятно точно предсказывать погоду. Грозу. Причем за два-три дня, когда и метеорологи не давали ясных прогнозов. Он объяснял свой феномен тем, что у него начинает покалывать все тело – и чем гроза ближе, тем колет сильнее. Катя, вы помните, какой голос был у Зарецкого ночью на дороге?

– Странный. Очень высокий.

– Не то слово. Почти детский. – Гектор подозвал официантку и расплатился картой.

– По-вашему, он все-таки что-то видел, хотя и отрицает, да? – спросила Катя.

– Насчет убийства Мосиных – спорно.

– Тогда в детстве? В Чечне, в плену у боевиков? Кого-то убили на его глазах?

– Терраса и ходики с кукушкой не вписываются в кавказский быт. Мальчиком он жил в Люберцах – в детдоме, потом в приемной семье. И сейчас обитает в Люберцах.

Катя молчала.

– Ну, пора к вашему Сивакову, – объявил Гектор. – Пока доберемся до бюро судмедэкспертиз, авось и результаты какие-то у вашего корифея появятся.

Доро́гой Гектор не отрывал от Кати глаз. Она снова куталась в его черный пиджак – к вечеру совсем похолодало. Погода менялась. Августовская удушливая жара отступала.

– Катенька, ну я не полицейский, – заметил Гектор. – Перед светилом вашим из бюро не хочу позориться, как дилетант. Жажду услышать мнение умного сведущего человека, побывавшего на десятках диких и жестоких преступлений.

– Мое, что ли, мнение? – фыркнула Катя. Гектор снова – ура! – прежний. Искры в серых глазах сверкают. Она подумала: любой ее знак внимания, любая мимолетная ласка ободряет, окрыляет его, возвращает ему душевный покой. Словно лечит его…

– Что я увидела на месте убийства Мосиных? – Катя откинулась на подголовник сиденья и сосредоточилась. – Два дома и магазин. В новом доме три железные двери. Входная дверь не взломана.

– На этой двери два замка, задвижка и цепочка, – кивнул Гектор. – Убийца в дом не врывался, его впустили Мосины. Вывод?

– Это кто-то им знакомый, кого они совсем не боялись. И легко впустили ночью. Круг общения у них довольно широкий – сотрудники полиции, бывшие коллеги Мосина по МЧС, те, кто входил в орбиту его мясного бизнеса. Вплоть до водителей грузовиков, привозивших мясо, наверняка фермеры-поставщики. Ну, наверное, какие-то родственники, хотя в УВД уверяли нас, что у Маргариты Мосиной никого нет. Вряд ли они бы открыли так легко рабочим, с которыми повздорили, хотя… те могли притвориться, что вернулись и согласны на их условия. Да, еще насчет дверей – та, что ведет в морозильную камеру, не имеет замков вообще. А смежная дверь между домом и магазином была открыта.

– Когда люди ложатся спать, они запирают все двери в дом, логично?

– Логично, Гек. Ох, прямо у двери валялась бензопила, о которую Веригин в крови споткнулся. Как она там оказалась? Это вещь убийцы?

– Мясники используют бензопилы для разделки мороженых туш. На крюках в холодильнике висели свиные, – сказал Гектор.

– И еще в доме большие канистры с санитайзером, – вспомнила Катя. – Зачем он Мосиным в таком количестве? Или убийца с собой все принес? Но канистры литров на десять каждая.

– Мясной магазин. Лето, мухи, оводы. Мосины следили за гигиеной, боролись с антисанитарией. А в таком количестве могли закупиться санитайзером впрок, оптом всегда дешевле.

– Но я до сих пор не понимаю, что именно произошло в доме. У Мосина отрублена правая рука… кисть. – Катя содрогнулась.

– У меня есть кое-какие соображения насчет картины убийства, но сначала стоит послушать вашего судмедэксперта, – подытожил Гектор.

– Вы тот самый полковник Гектор Борщов, который весьма активно вмешался в расследование отравления в Полосатово и пригнал туда какого-то невероятного химика-эксперта, спеца по ядам с таким оборудованием, что нам и не снилось?[6] – осведомился судмедэксперт Сиваков, когда они явились к нему уже в восьмом часу вечера в бюро в прозекторскую, и Катя представила своего спутника. – Молодой человек, ну вы даете. Откуда такие возможности? У нас отравления в области крайне редки, к счастью, случай в Полосатово стал настоящим криминальным событием. Но и укором нам – мы-то такой спецтехникой не владеем, мы на голодном пайке, что называется. Бюджет скуден.

– Я просто пытался помочь всеми силами полицейскому расследованию, – ответил Гектор – такой сразу скромняга, голос вежливый, вид почти смущенный.

– Мне вот никто никогда не помогает, – печально пожаловался Сиваков, разглядывая полковника Гектора Борщова сквозь круглые очки и Катю в его пиджаке, накинутом на плечи. – Я, как греческий Сизиф, вынужден ежедневно вкатывать тяжелый непосильный камень на гору истины и правосудия – вскрытия, вскрытия, трупы, трупы… Абсолютная неблагодарность бездарных начальников, постоянные необоснованные упреки… И все это к вечеру обрушивается на меня, как сизифов камень, так что остается единственное утешение – семь капель для поднятия духа. Коллега-полковник, вы выпиваете?

– Ага. Бывают моменты. – Гектор Борщов глянул на Катю.

Она совсем притихла. Ибо Сизифа они застали не в прозекторской за вскрытием супругов Мосиных, а в его тесном захламленном кабинете, заваленном книгами по медицине, справочниками и анатомическими образцами костей и внутренних органов.

Возле открытого ноутбука кипел электрический чайник, рядом с муляжом почек стояла початая бутылка настойки – то ли «клюковки», то ли «рябиновки».

– Вы прямо из Кашина ко мне? – осведомился Сиваков и достал из ящика стола еще две кружки. – Милости прошу чай пить со мной. Екатерина, вам алкоголь не смею предлагать. А полковнику плесну, если тот не возражает.

– Вы закончили вскрытие? – осторожно поинтересовалась Катя.

– Я в середине потока, как говорят даосы. – Сиваков щедро плеснул в кружку Гектора Борщова своей настойки. – Решил взять рекламную паузу.

– Ваше здоровье, профессор, – Гектор Борщов чокнулся с ним кружкой, хлопнул залпом. – Но первые результаты вам уже ясны, так?

– Ах, задавайте ваши вопросы, – капризно объявил Сиваков. – Я адски устал, а мне еще завершать вскрытие обоих супругов.

И он бухнул себе прямо в чай настойки. И Гектору – снова щедро.

– Когда их убили? Когда наступило время смерти? – Гектор наконец задал главный вопрос, без которого, как Кате казалось, невозможно двигаться дальше.

– А никто вам не скажет этого. – Сиваков вздохнул. – Зачем их заморозили, словно куски мяса? Именно для того, чтобы никто никогда не смог установить точное время их смерти. Мне рапорт прислали кашинские пинкертоны по электронке – в холодильнике для мяса была установлена быстрая максимальная заморозка. А это сорок минут. Супругов могли прикончить за час-полтора до того, как их обнаружили. А могли убить и за три, пять, десять часов.

– Но в доме следы крови, – сказала Катя. – Кровь разве не может помочь в определении времени смерти?

– А структура крови вся разрушена. – Сиваков поднял очки на лоб и потер красные усталые глаза, в которых уже плескалась «клюковка»-«рябиновка». – Кровь жертв буквально растворена разлитым химикатом.

– Санитайзер, – подсказал Гектор. – Значит, убийца использовал его, чтобы…

– Чтобы и кровь нам не помогла. Ни о каком ДНК убийцы на месте, естественно, и речь уже не идет. А образцы крови почти непригодны для исследования. Разрушена структура. Единственное, что определилось из пары образцов, поврежденных меньше других, – группа крови.

– Где именно и какой группы следы? – уточнила Катя.

– Приблизительно. Не точно. Следы первой группы в прихожей. Мне кашинские криминалисты прислали примерную схему по электронке. Первая группа у женщины. И фрагмент следа волочения на полу у морозильной камеры – тоже первая группа.

– А в мясном магазине? – спросил Гектор.

– Вторая группа. Она же у мужчины, у супруга.

– Ужасные раны на его животе от бензопилы? – Катя продолжала задавать свои вопросы.

Сиваков плеснул себе третью порцию настойки.

– Нет. У него единственная рубленая рана живота и нижнего отдела грудной клетки. Его правая кисть отрублена тоже топором.

– А у женщины – раны лица? – Гектор слушал патологоанатома очень внимательно. – Они ведь не лезвием топора наносились. Обухом?

– Нет. Тяжелым предметом продолговатой формы.

– Монтировкой, которую нашли в прихожей?

– Мне в рапорте криминалист так и написал. – Сиваков, которого уже вело, выпил чай с настойкой. – Они думают, что ее убили этой штукой. А я предполагаю, предмет использовали другой.

– А какой? – спросил Гектор.

– У нее перелом носа, переломы челюсти и вдавленные переломы лобной кости. Монтировка повредила бы кости и ткани иначе. Она тяжелая, однако диаметр невелик. Предмет, которым убили женщину, был тоже увесистым и более широким – это я вижу из состояния ран. Ее не долбили по лицу монтировкой. Ее ударили всего дважды и нанесли такие страшные повреждения.

– Но никаких других предметов… ни дубинки, ни полена, ни биты в доме не нашли. И это не обух топора, как вы говорите. Только монтировка. Зачем ее тогда подбросили?

– Чтобы создать видимость, что ею и убили. Настоящее орудие убийства преступник забрал. Возможно, оно прямо на него могло указать.

– Все ранения и стали причиной их смерти? – спросила Катя.

– У женщины – да. Она скончалась от ударов, фактически разбивших ей лицевой отдел. Черепно-мозговая травма. По моему мнению, на нее было совершено мгновенное нападение, она его не ожидала, даже не защищалась – у нее нет синяков на руках, она не успела ими закрыться. У мужчины отсечение руки топором спровоцировало обильное кровотечение, но причиной смерти стала, конечно, глубокая рубленая рана живота с повреждением внутренностей. Подобные раны просто несовместимы с жизнью. Когда именно все произошло – неизвестно. Потому что тела были заморожены. Видимо, убийце было крайне важно, чтобы следствие не смогло установить не только определенное время, но даже примерный временной интервал. Я, конечно, ночью займусь гистологическими исследованиями их желудков, но при заморозке это тоже особой роли не сыграет. И картина на месте преступления для меня тоже пока туманна.

– А можно, я для вас сейчас попробую смоделировать? – скромно осведомился Гектор. – Как мне теперь все представляется, учитывая ваши слова и ту схему с расположением групп крови.

– Валяйте, коллега, – пьяненький Сиваков махнул рукой. – Дело поганое, темное. Так я вам скажу. А уж я-то повидал на своем веку жмуриков.

Осоловелый Сиваков прихлебывал свой чай с настойкой. А Катя вся обратилась в слух. Она отлично помнила, как точно описал Гектор картину убийства на месте отравления в Полосатово, когда они тоже терялись в догадках, а он оперировал лишь скудными фактами. Впоследствии оказалось, что все произошло именно так, как он описал. У него дар к таким вещам – представлять себе картину в целом по отдельным фрагментам.

– Входная дверь в новом доме Мосиных не взломана. Мне представляется, судя по следам крови первой группы, которая принадлежит нашей Бавкиде…

– Кому? – Сиваков удивленно воззрился на Гектора.

– Потерпевшей, – сразу поправился Гектор. – Именно она открыла дверь и впустила убийцу в дом, не опасаясь его. И он сразу напал на нее, нанеся смертельные удары в лицо. Пусть не монтировкой, чем-то еще. В этот момент, возможно, ее муж находился в морозильной камере с бензопилой. Например, хотел разделать свиную тушу. Когда его жена открывала убийце, его ничто не встревожило, не насторожило сначала. Но затем крики жены и звуки ударов заставили его выскочить из холодильной камеры с бензопилой в руках. И убийца встретил его не в прихожей, а уже на пороге магазина – они сошлись лицом к лицу. Именно там, согласно схеме, присутствуют следы крови второй группы – крови мужа. Когда он выскочил с бензопилой из холодильной камеры, убийца сразу понял: то, чем он прикончил женщину, против бензопилы не сработает. В магазине при осмотре обнаружена колода для рубки мяса, ее опрокинули и отбросили к стене. Я думаю, в колоде изначально был топор, которым муж-мясник рубил мясо. Убийца мгновенно сориентировался. Он схватил топор, когда потерпевший напал на него с бензопилой. Ударом топора он сразу отсек Мосину правую руку. Тот уронил бензопилу. Она упала в холле прямо на пороге магазина, где ее и нашли полицейские. А Мосин от болевого шока не способен был уже защищаться. И убийца нанес ему смертельную рану топором в туловище, в живот. Трупы, топор и отсеченную кисть он бросил в морозильную камеру и включил быструю заморозку. А по всему дому и магазину – по полу, стенам, дверям, крыльцу, по бензопиле, по лужам и потекам крови он разлил из канистр почти двадцать литров санитайзера.

– Гек, он сам был бы весь окровавлен с ног до головы, – заметила Катя.

– Или она. – Сиваков пожал плечами. – Топор вещь страшная. Им и женщина в ярости или припадке безумия способна орудовать так, что только щепки полетят… кровавые ошметки.

– Убийца мог быть в дождевике, ливень же начался в Кашине, – размышляла вслух Катя. – Дождь пошел где-то в семь вечера, а потом гроза с молниями и громом… И даже когда гроза закончилась, все равно капало – моросило до рассвета.

– Вот из этого исходите, – словно разрешил им Сиваков. – А вы, полковник Борщов, – большой выдумщик. – Он глянул на Гектора сквозь очки снисходительно. – Надо ж такое придумать – реконструировать. Как в кино.

– Я могу и ошибаться, – ответил Гектор. – Я ж не истина в последней инстанции.

Сиваков, пошатываясь, отправился в прозекторскую, чтобы снова облачиться в защитный костюм и маску и продолжить катить свой сизифов камень.

Была уже почти половина одиннадцатого, когда Гектор и Катя приехали на Фрунзенскую набережную к ее дому.

Катя вернула Гектору пиджак. Он достал из кармана брюк ключи от ее квартиры и протянул ей.

– Катенька…

– Гек, вы сутки молчали о своих собственных делах, – сказала Катя. – Но я ни на секунду не забывала… я места себе не нахожу… Гек, пора нам с вами о главном поговорить. Кашин подождет. Гек, что случилось?

– Анализы плохие, – глухо ответил Гектор. – Совсем ни к черту анализы.

Катю словно ударило. Хотя… что притворяться – она ждала чего-то подобного.

– Ваши таблетки…

– Они больше не помогают. Мой врач позавчера мне их отменил. Ничего не заживает. Почти три месяца прошло. Сразу после операции было небольшое воспаление, но это обычное дело. Я все ждал. Я ж пил эти чертовы препараты. Но воспаление не спало, дальше нагноение швов. Никакого теперь прогресса… даже хуже… Словно я должен вернуться в ту черную яму, из которой все пытался выбраться…

– Гек, а что ваш доктор говорит? – Катя, хотя у нее в глазах потемнело, старалась говорить спокойно. Глядя на его искаженное лицо, она пыталась не добавить ему сейчас боли своей паникой. Муки ему и так достаточно… Колесница… он к ней привязан… Колесница волочит его за собой, спицы колес мелькают, мелькают, набирают обороты…

– Вчера, когда вы отправились в Кашин, я опять поехал в клинику, мне сделали компьютерное обследование… результатов операции… пластики. – Гектор смотрел ей в глаза. – Ничего они мне пока не сказали. Взяли повторно кровь на анализ.

– Снова из вены?

– Да. Врач мне позвонил, когда я был на пути в Кашин, – заявил, как только он все посмотрит сам и с коллегами проведет консилиум, я должен явиться в клинику.

– Вместе поедем, Гек! – воскликнула Катя.

– Но это ж… такие дела… мужики больные… Надо ли вам видеть… совсем вам опротивею… окончательно…

– Я вам запрещаю такое говорить, слышите? Мы поедем в вашу клинику, как только врач назначит прием. Гек, есть места, куда не надо ходить одному. Необходимо, чтобы кто-то был рядом. Чтобы помочь, поддержать. Я еду с вами.

– Как кто? – Он все смотрел ей в глаза. – Как верный товарищ или добрая самаритянка?

– Как Я, – ответила Катя. Она подошла к нему и коснулась его щеки ладонью. – Кем я стала для вас. И кем вы стали для меня.

– Хорошо, поедем вместе. – Он повернул голову, коснулся ладони горячими губами. Накрыл ее руку своей, не отпускал, целовал ладонь.

– Это все чертов осколок спровоцировал, тот взрыв в Жаворонках! Вы меня спасли, а сами… – Катя спрятала лицо у него на груди. Не хотела, чтобы он видел ее слезы сейчас. – Это же невозможно столько вынести сразу, Гек! Столько боли… страданий…

– Ничего, живой пока. – Гектор уже словно ее утешал. – Ну, не надо… ну что вы, Катенька… пока все еще под контролем.

– У вас вечно все под контролем. Теперь я буду контролировать сама. Вместе поедем в клинику! – произнесла Катя решительно.

– Ладно, ваше слово – закон. Я и мечтать не смел просить вас… Завтра какой у нас план? – Он заглядывал ей в мокрое от слез лицо. Сам стал ладонью вытирать ее щеки.

– Вместе ждем звонка врача!

– Ну, он пока не звонит. А у нас, кажется, новое дело. Убийство. Я завтра за вами утром заеду в десять – и мы позавтракаем где-нибудь в хорошем месте, да? – Он опять словно уговаривал ее как ребенка. – Дальше по обстановке. И какие-то новости нарисуются – я запросы послал. Я еще попозже сегодня из дома справки наведу.

– Как всегда, у вас два звонка – три мейла? Гек, пожалуйста… Сейчас на Кашин плевать… Нам с вами надо главное осилить.

– Мы все сделаем. Ну, раз мы вместе. Насчет мейлов, скажем… пять мейлов и шесть звонков, и что-то да прояснится.

Они расстались, чтобы утром встретиться вновь.

Ночью Кате приснилась колесница. Она гулко громыхала по камням. Кони мчали ее мимо стен Трои. Катя, задыхаясь, бежала за колесницей.

Но никак не могла догнать.

Тело привязанного Гектора, обреченного на муку и гибель в той самой страшной песне «Илиады», билось об острые камни, о щебень со склонов снеговой горы Тебулосмты. Хотя гора и находилась далеко от Трои. Но в их собственной с Гектором «Илиаде» – книге судьбы – расстояния не имели значения.

Катя рухнула на землю. Последние силы покинули ее.

Но она все равно кое-как поднялась. Она не собиралась ползать в пыли, биться головой о камни и рыдать. Она не желала сдаваться.