Читать книгу Корень зла среди трав - Татьяна Степанова - Страница 3

Наши дни. Май. Подмосковье

Женщина с большой нагруженной сумкой на ремне, надетой через плечо, шла по лесной тропинке. Накрапывал майский дождик. Женщина застегнула до самого горла синюю ветровку, низко натянула на лицо непромокаемый капюшон. Впереди слышался шум федеральной трассы, до нее оставалось совсем немного. Женщина торопилась на рейсовый автобус. Местные жители обычно добирались из поселка до шоссе другим путем, но она всегда срезала здесь полкилометра – сворачивала напрямик на старую заросшую тропу, в густой подлесок, высаженный вдоль шоссе.

Женщина деловито пощупала сумку – не промокает ли? В сумке газеты, журналы. Рейсовый автобус, что ходит по расписанию, довезет ее до поселка у знаменитого дома-музея. А если опоздаешь на автобус, то шесть километров пешком брести через поля, рощу и садовые товарищества. А куда денешься? Работа есть работа.

Женщина бодро шагала и считала в уме деньги. Счастье, что за квартиру уплачено. Покупать себе что-то из одежды до осени она теперь, конечно, не сможет. Но она и раньше особо на барахло не тратила. Однако собиралась летом на распродаже с максимальной скидкой приобрести крепкие демисезонные ботинки – на распутицу. Но видно, не судьба. Даже и со скидкой… На еду у нее все же останется после коммунальных выплат и суммы, что она в сложившейся ситуации должна накопить. Но не густо. А поесть… пожрать она любит! Ест вот и не жиреет, потому что нервов столько сейчас приходится тратить. Психика вся у нее издерганная… И работа, в общем-то, хреновая, тяжелая. Нелюбимая работа. Много времени в разъездах, в дороге. И ответственность. С чужими деньгами так всегда.

Самый больной вопрос с насущными тратами – покупка лекарств. Ей придется выбирать, что взять – в супермаркете куриные окорочка и селедку, обожаемую с детства, или в аптеке таблетки, без которых ей уже не обойтись. Таблетки ей врач прописал. Гречку проклятую она ненавидит, черный хлеб желудок ее не переваривает. Кашу есть? Да давится она этой чертовой пшенной кашей! И так варит только ее одну порой целыми днями последний месяц. А любит она колбасу докторскую, сосиски и…

Водочки бы купить… Водочки да селедочки… Как мамаша-покойница говорила…

Нет, она не алкашка. Это он алкаш конченый, отморозок… Но водочку и она употребляет. Когда два часа зимой на морозе в полумертвом Ухватове ждешь деревенский автобус, что вроде как ходит по расписанию, но не приезжает, дьявол, пропускает рейсы, как потом согреться, чтобы не свалиться с простудой?

Мерзкие бабки и деды из подмосковных деревень, ее подопечные… Как же она их порой ненавидит! Чтоб они все передохли, гнилушки, заедающие чужой век! Но с другой стороны, именно эти окостенелые старухи дают ей возможность заработать на кусок хлеба. Не было бы их, ее бы уволили из отделения. И куда идти работать? Швеей на фабрику? А шить она тоже ненавидит. Не желает. Она вольный человек, а не фабричная моль. Насмотрелась она в детстве, в юности на фабричных.

Водочки бы купить… Взбодриться прямо сейчас… Нет, нет, бухло не ее тайная страсть. Это все он… Ублюдок, змей поганый…

Одно только ей душу греет в ее безденежье, расстройстве, гневе и печали. То, что она честная женщина. Несмотря ни на какие обстоятельства – она честная. Она лучше от себя кусок оторвет, чем что-то украдет, прикарманит, присвоит. Так ее мамаша-покойница воспитала. Насчет чужого добра и бабла – ни-ни! Никогда! А водочки можно, даже нужно порой хлебнуть – но только на свои, кровные, заработанные гроши. И селедочкой с лучком закусить. «Для нас, работяг, водка – тот же хлеб, – говаривала в подпитии мать – волочильщица по профессии на фабрике в Иванове. – Но мы, детка, – пролетариат, классовый гегемон! Честные люди».

Женщина шла по тропе среди зарослей. Дождь лил все сильнее. Капли дробились о белые зонтики высоких растений, выстроившихся как на параде вдоль тропы.

И внезапно справа из кустов бузины выпорхнула птица. Они в дождь почти никогда не летают, сидят на ветках, нахохлившись. Пережидают ненастье.

Если только кто-то не вспугнет их…

С тревожным писком с деревьев сорвались еще две птицы. Женщина замедлила шаг, но не успела даже оглянуться.

Нападение на нее произошло молниеносно. Горло женщины захлестнула веревка. Ее рванули назад, одновременно подсекая сильным ударом ей ноги и затягивая петлю у нее на шее с жестокой неумолимой страшной силой. Она вскрикнула, вцепилась в веревку, но ее пальцы только скребли по ней, не способные уже ослабить петлю, что душила ее. Женщина хрипела, билась, пытаясь вырваться, из последних сил оглянуться назад, чтобы увидеть того, кто душил ее среди зарослей. Силы ее иссякали. Она уже не могла кричать, звать на помощь…

И вот она рухнула на землю, сминая кусты, ломая зеленые стебли, увенчанные белыми зонтами соцветий. Скрюченными пальцами она царапала траву, рвала листья, пачкая ладони в густом соке. На ее затылок наступили ногой в тяжелой обуви, безжалостно вдавливая ее лицо все глубже в траву, в раскисшую под дождем грязь, лишая ее последнего вздоха. И жизни.