Читать книгу Венчание со страхом - Татьяна Степанова - Страница 3

Тот, кому никогда не доводилось выезжать на место происшествия, узрев выражение лица Никиты Колосова, начальника отдела убийств, и услышав его смачные непечатные восклицания в ответ на сообщение дежурного: «В лесном массиве у железнодорожной станции Новоспасское обнаружен труп женщины в возрасте 70 лет», – подумал бы, что перед ним – самый черствый и непробиваемый сыщик на свете. Лицо Колосова выражало крайнее раздражение, а изрекал он мрачные и многообещающие ругательства по неизвестному адресу. Сутки начинались просто ненормально: в 8.30, когда он после дежурства по главку только-только собирался ехать домой, заявили об убийстве мальчика на свалке в Каменске. Теперь же, когда он с ребятами уже подъезжал, пробиваясь через грандиозную пробку на Новом шоссе, к этому подмосковному городку, дежурный по рации передал еще и об убийстве старухи в Новоспасском.

На оба места происшествия Колосову требовалось ехать лично, это было просто необходимо. Убийство в Новоспасском сулило много неприятностей – он уже чувствовал это всеми печенками. Опять чертовщина какая-то. Неужели снова встретимся там с…

Колосов кусал губы, крутил руль, пытаясь втиснуть отделовские «Жигули» в образовавшуюся щель между воняющим соляркой бензовозом и рейсовым «Икарусом». Справа и слева ему возмущенно сигналили. Майор даже не удостоил наглецов взглядом.

А убийство мальчика? Там тоже ситуация аховая, даже те скупые факты, что передал дежурный, говорят о многом. И вот надо быть сразу в двух местах. Обязательно надо. А тут – хоть разорвись! И эта пробка еще…

– Мы почти уже приехали, – подал голос Владислав Коваленко – старший оперуполномоченный Никитиного отдела. Они с Колосовым были одногодки, обоим исполнилось по тридцать четыре года. Оба носили на погонах майорские звезды. А посему считались стариками: более половины сотрудников «убойного», как его называли на главковском сленге, отдела составляли энергичные, настырные и наивные лейтенантики от двадцати двух до двадцати пяти.

– Никит, тут прямым ходом по улице Новаторов пятнадцать минут. Это Шанхай местный, трущобы. Они от шоссе до самой Братеевки тянутся, – пояснил Коваленко. Он был родом из Каменска. – Хочешь, двигай с ребятами на своих двоих, а я машину попытаюсь вытащить из толчеи. Тут мне до моста надо только дотянуть, там поворот под эстакаду. Я к вам подскочу.

Колосов открыл дверь машины, вышел, огляделся. Впереди, сзади, в первом ряду, в третьем – грузовики, легковушки, автобусы. Вон «Скорая» застряла: мигалка светит, а толку! Эх, люди, – «рожденный ползать летать не может».

– Ладно, Слава, мы пошли, – сказал он, – свяжись по рации с Борисовым. Скажи, я закончу здесь и сразу поеду в Новоспасское. Пусть там сами пока работают, но… В общем, скажи: я все равно туда приеду.

– Да тут недалеко, – ободрил Коваленко. – Это ж наше дачное место. Тут езды минут двадцать по шоссе.

– По такому? – спросил Никита мрачно, указав на дорожную пробку, хлопнул дверью «Жигулей» и в сопровождении двух оперативников начал протискиваться между нагретыми солнцем капотами к тротуару автобусной остановки.

Улица Новаторов, заросшая липами и бузиной, вилась по окраине Каменска. С давних пор место это называлось «Шанхай». Здесь доживали свой век старые бревенчатые бараки, некогда предназначенные для пленных немцев, работавших на постройке шлюзов на Московском водоканале.

Сейчас бараки разрушались. Сквозь выбитые в незапамятные времена стекла лезли внутрь сырых сумрачных помещений ветки ольшаника и барбариса, пышно разросшихся в некогда ухоженных и обустроенных военнопленными палисадниках. Дощатые полы прогнили и провалились, сквозь зияющие дыры проросли крапива, лопухи да чертополох.

В стороне от Шанхая, за шоссе располагался микрорайон новостроек. Там кипела жизнь, туда переселился последний обитатель улицы Новаторов. А здесь… здесь все было в прошлом.

Спуск к водоканалу, некогда укрепленный бетонными блоками, обветшал. Старой искрошившейся от времени лестницей из светлого песчаника давно уже, кроме кошек да воробьев, никто не пользовался. Одни грелись на солнце на старых плитах, другие – чирикали, дрались. И тем, и другим никто не мешал. Старые дуплистые липы скрипели, роняя листву на изъязвленные ямами и выбоинами тротуары.

Улица Новаторов упиралась в овраг, отгораживавший заброшенную свалку и служивший естественной границей старого Каменска. Овраг этот старожилы обходили стороной. Издавна это было любимое место собачьих свадеб. Со всех концов города в определенные дни сюда устремлялись стаи бродячих псов – рылись в отбросах, затевали яростные турниры. Всякий пришелец – будь то человек или животное – встречался ими как кровный враг. Днем собак почти не было видно, зато по ночам, особенно в полнолуние, их вой оглашал пустынную улицу, вгоняя в холодный пот случайно забредших на свалку бомжей и пропойц.

До свалки Колосов и его сотрудники добрались действительно быстро.

– Тебе стометровку бегать, Михалыч, – пыхтел Вася Славянкин – низенький крепыш в пестрой рубахе и черных джинсах. В розыск он пришел из армии и все никак не мог привыкнуть ни к гражданской одежде, ни к бешеному ритму новой службы. – Дай отдышаться.

– Сейчас отдышишься, – пообещал Никита.

Они завернули за угол напрочь сгнившей развалюхи с провалившейся крышей и по крутой тропинке, продираясь сквозь заросли каких-то колючек, спустились в овраг.

– Вон и благородное собрание, – Никита указал направо.

Примерно шагах в двухстах от них на дне оврага стоял канареечный «уазик» с мигалкой – дежурная машина Каменского ОВД. Рядом с ним в кустах бузины приткнулся облупившийся «Урал» с коляской. Мотоцикл этот Колосов узнал бы из тысячи. На нем добрый десяток лет ездил старинный школьный кореш, а ныне старший участковый Каменского ОВД Костя Загурский. За кустами мелькнула его милицейская фуражка. Хозяин «Урала» шел навстречу Колосову.

– Здорово, – он протянул Никите огромную, похожую на совок, ладонь. В Загурском было огромно все – от роскошных «фельдфебельских», как он хвастался, усов до начищенных до зеркального блеска сапог сорок пятого размера.

– Чегой-то вы из кустов к нам подкрадываетесь? – спросил он. – Машина, что ль, заглохла?

– Угадал, – Колосов пожал его «пять» своей левой рукой, правую он держал в кармане куртки. Рядом с гигантом Костей он всегда чувствовал себя так, как та мышь, которая породила гору. – Где?

– Там, – участковый кивнул на кусты, – там всё и все. Полный сбор всех частей. Карпыч приехал с чемоданом, прокуратура. А ты левшой стал, гляжу? Приемчики на ком-то отрабатывал?

Колосов кивнул и двинулся к кустам. Вот уже неделю он предпочитал здороваться именно левой рукой. Правую пришлось облечь в перчатку. На тыльной стороне его кисти внезапно вскочила какая-то гадость: фурункул – не фурункул, язва – не язва. Вид у этой заразы был самый наиотвратительнейший.

«Это у вас экзема, голубчик, – сказала ему пожилая врачиха в главковской медсанчасти. – От нервов все, нервы не бережете, а такой молодой. Насчет заразы не бойтесь, это совсем не опасно. Хотя неприятно… да… вот мазь. Мажьте утром и вечером, но главное – попытайтесь хоть немного эмоционально разрядиться».

Пижонистая кожаная перчатка (это в июле-то месяце!) доводила Колосова до зубовного скрежета – жарко, кожа мокрая, скользкая. А что поделаешь? Он не забыл еще испуганно-брезгливого взгляда молодой женщины в троллейбусе, когда она дала ему талончик, прося пробить, а он пробил и вернул его ей, держа правой рукой без перчатки. Нет уж, подальше от таких взглядов! А то еще в лепрозорий загремишь.

За кустами бузины пряталась круглая, сплошь заваленная мусором полянка. Чего там только не было! Консервные жестянки, прохудившиеся чугунные ванны, разбитые унитазы, пустые бутылки, тряпки. Словно вырванный зуб великана, белел воткнутый в кучу хлама холодильник с вывороченным нутром. Тут же нашел свой последний покой и остов древнего «Запорожца» – без салона, колес и двигателя – ржавое привидение, порожденное на заре отечественного автомобилестроения.

У «Запорожца» толпился народ. Колосов знал многих. Вон Александр Сергеев – начальник Каменского ОУРа, старичок-судмедэксперт и местный патологоанатом Бодров Лев Карпович, следователь прокуратуры Зайцев, эксперт Сеня Гольцов со вспышкой. Тут же понятые – из дежурных общественных помощников. Толстый рыхлый мужик в спецовке, бледный, потный, потерянный, смотрит куда-то вниз, под несуществующие колеса «Запорожца», второй – парень в спортивном костюме упорно считает травинки у себя под ногами.

Колосов кивнул следователю Сергееву и шагнул вперед. Судмедэксперт Бодров – Карпыч, кряхтя, начал что-то искать в своем заветном чемоданчике. Никита увидел тело. Маленькие ноги-спичечки в синих, измазанных глиной «трениках» и порыжелых кедах. Маленькие тоненькие руки – синюшно-бледные. Под обкусанными детскими ноготками – грязь, травинки. Ладошки, тыльная сторона кистей, предплечья – исцарапанные, изрезанные, что-то бурое засохло на коже.

Бурое, переходящее в темно-багровое, почти черное, – везде: на траве, на консервных банках, на листьях кустов, на железном боку «Запорожца». Колосов опустился на корточки. Теперь он ощупывал взглядом лицо. Восковое, черты заострились. Рот сведен в немом крике. Кончик языка прикушен в непереносимой муке – бурое струйкой засохло на подбородке. Не поймешь: то ли ребенок, то ли старичок, то ли истерзанная мумия.

– Сколько ран? – хрипло спросил Колосов.

– Я насчитал двадцать девять, – ответил Карпыч. – Павел Сергеич, записывайте антропометрические данные. Обмер я закончил, – он протянул следователю листок из блокнота. «Прокуратура» отошла к «уазику» и, положив папку с протоколом на капот, начала сосредоточенно писать.

– Двадцать девять, вот, – Карпыч указал на маленькое тельце, обернув к Никите старое морщинистое усталое лицо. – Шесть проникающих ранений грудной клетки спереди – слева и справа, думаю, повреждены легкие, вилочковая железа, сердечная сумка, сердце, аорта, легочная артерия, – перечислял он глухо. Бодров, проработавший судебным медиком и патологоанатомом Каменской больницы добрых сорок лет, славился среди оперов и следователей тем, что по внешнему виду ранений часто мог весьма точно предсказать их последствия. Первоначальные выводы его почти всегда подтверждались результатами вскрытия. – Три проникающих ранения грудной клетки сзади – слева и справа, думаю, повреждено легкое. Три проникающих ранения живота. Девять колото-резаных ранений мягких тканей поясничной области в районе левого плечевого сустава, правой кисти и в области гребня подвздошной кости справа. Восемь резаных ран в области левого бедра и тазового пояса.

Сзади послышался хриплый вздох. Карпыч осекся. Колосов поднял голову. Толстяк-понятой массировал сердце под рубашкой.

– Такой малыш, такие муки вынес, такие муки… – бормотал он.

Карпыч полез в чемоданчик, достал пластмассовый баллончик – валидол и протянул понятому.

Подошел следователь, отложил протокол, опустился возле трупа на колени.

– Сколько лет? – спросил Никита.

– Приблизительно девять-одиннадцать. Судя по состоянию тела, давность смерти восемь-десять часов. – Карпыч потрогал землю. – Его убили до дождя.

– Дождь под утро лил, – сообщил Загурский. – Я с сабакой выходил в шесть. Он уж кончался. А начался, видно, часа в три ночи.

– Смерть ребенка, думаю, наступила в результате этих вот множественных проникающих ранений грудной клетки и живота, сопровождавшихся обильным как внутренним кровотечением, так и острой кровопотерей, – сказал Карпыч.

– Кровью истек… – Колосов смотрел на лицо мальчика. Оно напоминало белую маску.

– Подобные повреждения сопровождались сильными болевыми ощущениями. Сильными, да-с… – старик кашлянул и отвернулся.

– А это? – Колосов пристально осматривал тело.

– На первый взгляд признаков насильственного полового контакта нет. Но надо будет окончательно убедиться.

– Загурский, так он точно не с вашего участка? – спросил следователь.

– Точно. Я своих всех знаю, – забасил участковый, – у нас тут с Братеевки, с района новостроек пацаны. Из Лихонина тоже приходят. Этот либо из Заводского района, либо пришлый – с той стороны канала.

– Бродяжка? – Колосов нахмурился. Он разглядывал грязные «треники», старые кеды, клетчатую, превратившуюся в кровавые лохмотья рубашонку. Ну что ж… Мальчик, значит. Худенький. Очень худенький. Давно не стрижен. Белье – он оттянул «треники» и осмотрел трусики и майку – ветхое, стираное, чиненое-перечиненое. Руки – как воробьиные лапки, – шершавые, с цыпками и заусенцами. Нестриженые волосы и руки говорят за бродяжку, а вот белье – против.

– По всем без вести пропавшим проверять немедленно, – распоряжался следователь. Начальник ОУРа Сергеев – смуглый, кряжистый, похожий на боксера, только кивал: знаем, мол, сами, не учи ученых.

– Следы-то, – шепнул он, склонившись к Никите, – ливень смыл все. А ведь были следы, место тут топкое, вязкое. Не по воздуху же ОН летал, сволочь!

– Он? Один? – Колосов встал, отряхнул коленки.

Сергеев неопределенно пожал плечами. Колосов знал: во всем, что касается организации первоначальных оперативно-розыскных мероприятий, на Сергеева можно было целиком положиться. Самое важное узнать, кто такой этот убитый мальчик. Как он попал на свалку? И Сашка узнает, его действительно учить не надо.

Сверху, оттуда, где в овраг упиралась улица Новаторов, резко просигналила машина. Это Коваленко наконец-то выбрался из автомобильной пробки.

– Ты куда, в Новоспасское сейчас? – спросил Сергеев. – Утром сегодня Соловьев звонил. Тоже «обрадовал». Два таких подарочка, а? А говорим – провинция, дачи. Чтоб их! Там что, опять то самое?

– То самое. Вроде бы, – Колосов аккуратно очищал грязь с перчатки. За его спиной Загурский и один из каменских оперативников осторожно завертывали тело мальчика в брезент.

– Эх, – Сергеев закусил губу. – Два ведь теперь, Никита, слышь? Ей-Богу, ДВА. Я зря не скажу. Тот-то точно. А вот наш…

– Значит, думаешь, опять у нас ОН? Новый?

– Да ты на раны-то посмотри! На раны только. Он его ж ножом всего исполосовал, кровища хлестала, как тогда… Ей-Богу, Никита, если б тот, – Сергеев понизил голос до шепота, – не сидел там, откуда не сбегают, я б на него подумал. Почерк один к одному.

– Головкин приговора ждет, Саша. Сам же знаешь.

– Значит, мы получили нового и… и… – Сергеев запнулся. – Вам-то наверху, конечно, виднее: мол, первый пока случай в области, но… я по почерку сужу: ЭТОТ на одном не остановится. Этому мало будет. А значит, Никита, надо нам…

– Ну что? – Колосов уже двинулся к машине.

– «Удава-2» запускать, вот что, – выпалил Сергеев. – Не то дождемся. Всего дождемся.

– Ладно. Вернусь – потолкуем. Я с места в морг поеду, потом сюда. Постарайся, чтобы новости хоть какие-то были, хорошо? Я своих ребят тебе в помощь оставлю. Мы со Славкой там справимся.

Как они ни торопились, а в Новоспасское прибыли к шапочному разбору. Осмотр места происшествия почти закончился. Тело уже увезли.

– Ну и денек сегодня, – посетовал Юрий Соловьев – майор милиции, начальник Спасского ОВД. Каменский и Спасский районы граничили по речке Разлетайке, а дачный поселок Новоспасское был любимым местом отдыха их жителей.

– Личность мы уже установили: Калязина Серафима Павловна. Она, видимо, шла на станцию. Одна. Он ее в кустах вон на той тропинке подкараулил.

– Пенсионерка? – осведомился Колосов.

– Нет, представь себе, несмотря на возраст, работала.

– Где?

– Не поверишь. На зообазе нашей. Вернее, это я по наиву своему считал, что это просто зообаза, – пояснил Соловьев. – Думал, ну, зверюшки разные для продажи, ну, серпентарий – гадюки там у нас однажды по всей территории расползлись. А это, оказывается, отделение «зоо-био» какое-то при НИИ изучения человека. Потерпевшая там старшей лаборанткой работала. У них дежурства ночные при зверях. Обезьяны там, изучают их, опыты проводят. Ну, Калязина после смены возвращалась домой. А ОН, видимо, у платформы караулил. Как тогда…

– Ладно. Пойдем на место взглянем.

Они шли по узкому бетонному шоссе. Справа и слева от него высились корабельные сосны и ели.

– Поселок расположен в полукилометре от станции. База чуть ближе. Мы туда подскочим потом, там вся территория забором обнесена, пропускной режим, – рассказывал Соловьев. – Она, видно, торопилась на электричку 9.20. Тут в это время как раз безлюдно. Дачники на работу восьмичасовыми едут. А отпускники дрыхнут еще. Утром по бетонке вообще мало кто ездит. И магазины все в поселке, и лавка молочная, а тут – жилья нет до самой Братеевки. Она, значит, шла одна. Вот здесь, смотри, – Соловьев указал на едва заметную лесную тропку, ведущую в тенистый ельник, – если здесь свернуть, можно выйти на станцию прямо к первому вагону – к Москве. Калязина не хотела там по вокзальному перрону путешествовать, решила время себе здесь сэкономить. Вот и сэкономила. Тут она шла. Мы ее следы сфотографировали. Земля-то влажная после ливня. А вот здесь все и произошло.

Впереди на тропинке стоял милиционер в бронежилете из патрульного взвода. Их подняли по тревоге для прочесывания местности.

– Камень нашли, – сообщил он. – В лужу его зашвырнули.

Чуть поодаль кучковались члены опергруппы. Слишком молодой для своей профессии прокурорский следователь, больше смахивающий на студента-первокурсника, паковал в целлофан ребристый заостренный булыжник внушительных размеров. Колосов подошел к нему. Поздоровался.

– Разрешите взглянуть. – Взял камень в руки, взвесил. На кило потянет.

Черт! Снова этот камень. Грубо обколотые края. Кровь, прилипшие волосы…

– Здесь поблизости можно такой найти? – спросил он у Соловьева.

– Вполне. Там, у самой станции, насыпь укрепляют. И щебенку привезли, и шлакобетон.

– Но это не щебенка и не бетон, – заметил следователь. – Это настоящий булыжник.

– Участок со следами вон там впереди, – Соловьев повел Никиту дальше. – Это ее следы. Босоножки, размер тридцать пятый, старушка маленькая была. Здесь она чуть в грязи не увязла. А он ждал ее в кустах. Там осока по колено, примял траву. Видимо, пропустил ее и напал сзади.

– Значит, его следов нет? – Никита хмурился. – Никаких?

Вместо ответа Соловьев повел его по скользкой траве.

– Вот отсюда он сделал прыжок к ней. Тоже поскользнулся, видимо, поскользнулся. Слепок уже есть. Гипс вот только что-то некачественный попался.

Колосов смотрел на влажную темную землю у себя под ногами: перед ним был смазанный, наполненный выступившей дождевой водой отпечаток БОСОЙ ступни.