Читать книгу Демоны без ангелов - Татьяна Степанова - Страница 7

Закрываете глаза, вдыхаете глубоко…

Вот кто-то звучным ликующим голосом объявляет: «Бал!»

И вы в огромном зале – позолота, блеск хрусталя, сияющий паркет под ногами и толпа гостей. И мужчины… Какие мужчины!

На вас открытое бальное платье. И нет никого красивее вас в этом зале, и вы это знаете, вы уверены. Счастье искрится в ваших глазах.

Бал! Оркестр начинает венский вальс, и мужчины приглашают дам на танец. Вы стоите на ступеньках мраморной лестницы и ждете, когда к вам подойдет он. Граф де ла Фер, граф Монте-Кристо, граф Дракула, виконт де Бражелон – нет, нет, им вы отказываете. Принц Фортинбрас!

Тот, кто приходит в самом конце в том спектакле, который вы смотрели этой весной. Принц Фортинбрас, это который «на всю ли Польшу вы идете, сударь?» – лишь это одно вам известно о нем. Он подходит… поклон… У него идеальный пробор. Он берет вашу руку, и вы как сомнамбула говорите ему: да! Он вежлив и предупредителен, у него потрясающие манеры. Он кружит вас в венском вальсе и с каждой новой волной вальса тает как воск в ваших руках. А вы смотрите ему прямо в глаза и говорите: круто, норвежец!

А потом вы сбегаете от всех этих гостей, посланников, премьер-министров, иностранных дипломатов, мчитесь по мраморной лестнице в висячие сады Семирамиды, и там, у ажурной решетки, как в сцене «У фонтана», вас ждет красный «Порше». Вы взлетаете на нем к звездному небу, целуетесь как сумасшедшие, кружите над Спасской башней и Эльсинором, делаете ручкой этому чокнутому принцу Гамлету, опоздавшему на бал из-за убийства крысы, и берете курс на Манхэттен.

Красный «Порше» не врезается в стену башен-близнецов, которые еще стоят как влитые, словно и не взрывалось ничего никогда, он тормозит, плавно спускаясь на крышу, оборудованную под террасу самого веселого и стремного ночного клуба. И там, на кушетке, под бесстыдными звездами в вихре надвигающегося торнадо принц Фортинбрас властно берет вас как свою…

Шуша Финдеева широко раскрытыми глазами уставилась на подружку Наташку. Та уже переоделась, запихала вещи в огромную сумку-торбу и повесила ее себе на плечо. А Шуша, грезя, все еще сидела в одних трусиках на скамейке – на одной ноге гольф, в руках скомканная белая майка.

Принц Фортинбрас…

Шуша терпеть не могла свое обычное имя – Марианна, говорила, что не желает быть ни Маней, ни Аней, а потому с самого детства все дома, и в школе, и здесь, в танцевальном классе, звали ее Шуша.

Ча-ча-ча… Она легко вскочила и станцевала босыми ногами чечетку.

– Наташка, ты иди.

– Еще чего, одну тебя не оставлю. Ты же его дожидаться станешь, а то я тебя не знаю.

– Нет, ты иди.

– А может, я тоже хочу, – рыжая Наташка – юла и егоза – показала Шуше язык. – Может, я ему больше нравлюсь.

Шуша запустила в нее балеткой.

Принц Фортинбрас… Нет, не появлялся он здесь, в тесной раздевалке танцевального класса школы искусств. И красного «Порше» никто не видел у подъезда.

Все развивалось как-то вяло, непозитивно. Вот дома, например, складывалась до предела напряженная обстановка. Мать вернулась из Германии с сестренкой Женькой, которой так и не поправили там мозги, нянька сестренки утром в ванной выдавливала на носу угри, домработница крала в доме вещи по мелочам – то заколку прикарманит, то пудреницу «Шанель», а папочка… папочка разрывался между работой в правительстве на благо Отечества и молодой любовницей, неуклюже стараясь все это от всех домашних скрыть.

Но не получалось.

Мужики они вообще тупые.

И только принц Фортинбрас красив и умен.

И он понимает, что и она, Шуша, умна и прекрасна. Она обожает читать любовные романы, без ума от искусства, и пусть с алгеброй и физикой у нее полный отстой и она даже не сдала «егушку», все равно она прелесть, редкий экземпляр.

Она горда и независима. И еще у нее острый злой язык. И воображаемый бал – это отнюдь не все, что она видела в жизни. Например, папа в прошлом году брал ее на настоящий прием, званый вечер в Гостином Дворе. Там надо было присутствовать обязательно парой со своей дражайшей половиной, но мать, как всегда, занималась дефективной Женькой. И папа взял ее, Шушу.

Ах ты, морока… Впрочем, там даже пытались изображать что-то вроде танцев под знаменитый оркестр. Все эти политики и депутаты… они танцевали как мешки с дерьмом. Словно отбывали повинность, никто не имел хорошей школы. Чада рабочих и крестьян, потомки слесарей, уборщиц, часовщиков, товароведов, кассирш, председателей колхозов и кремлевской обслуги. Они все были уже старые – с красными лицами, с обвисшими щеками и пивными животами. Они все уже давно были в прошлом, только еще не знали об этом сами.

Их можно было лишь пожалеть. И отказать им во всем. И Шуша, краснея от удовольствия, жалела их и отказывала им – мысленно.

– Давай шевелись, а то он уйдет. Он сегодня в третьем зале с «Щукой» занимается. Что ты так долго копаешься?

Шуша тряхнула мокрыми после душа волосами. И начала одеваться – узенькие джинсы, маечка. Она достала зеркало и тушь и подкрасила себе ресницы. В эту частную школу искусств в Калошином переулке возле Арбата приходили на занятия по танцам студенты Щукинского училища, и те, кто обивал пороги на кастинги разных мюзиклов, и те, кто просто хотел чем-нибудь заняться, хоть танцами, хоть постижением основ современного балета – от скуки.

Добираться из родного Нового Иордана далеко, но милый папочка всегда в конце недели клал на ее карту деньги и требовал одного неукоснительно – чтобы она всегда после занятий в школе искусств, после посиделок в кафе с подружками, после тусовок на съемной квартире подружки Наташки вызывала такси и только на такси ехала домой – к себе «в имение». Шуша просила, чтобы ей в Москве пусть не купили, но хотя бы сняли квартиру. Но мать категорически возражала: «Тебе всего восемнадцать, это слишком рано, чтобы жить отдельно. Я буду безумно волноваться».

Мать лгала. Ей ни до кого и ни до чего не было дела, кроме как до ненормальной младшей Женьки. А папа… он что-то всегда ворчал насчет «самостоятельности», но ему тоже было все равно. Любовница… он имел молодую любовницу. Шуша его не осуждала – с матерью и Женькой, вечно орущей, пускающей слюни, с уродиной-нянькой и воровкой-домработницей в доме спятишь. Нужна отдушина, вот он ее себе и завел.

– Ты только не веди себя с ним как полная дура, – учила подружка Наташка. – А то он о себе возомнит. Он и так нос задирает.

Шуша лишь улыбнулась. Принц Фортинбрас…

– Что улыбаешься? Он ведь старше насколько. У него IPhon от баб лопается. И наверняка с кем-то живет, – Наташка, казалось, нашла ее больное место, эту ее плохо затянувшуюся ранку, и ковыряла, ковыряла корочку ногтем. – А ты думаешь, нет? Очень ошибаешься. Чтобы у такого и не было никого? Да я сама видела, как он здесь в танцклассе…

Шуша продолжала улыбаться. Но крепко стиснула зубы.

– Ладно, пойдем, – Наташка вздохнула. – Зря ты стараешься, он на нас ноль внимания. Отработает урок, и все. Я его с Желябовой с четвертого курса «Щуки» видела, они в обнимку по Арбату шлялись.

Желябова с четвертого курса приходила в школу искусств подрабатывать репетиторством и одновременно учиться современному танцу. Худющая крашеная блондинка модельного роста и внешности. Парни липли к ней как мухи.

Покинув раздевалку, они вышли в коридор. Школа искусств располагалась в старом особняке. Весь второй этаж занимали танцклассы с зеркалами во всю стену, роялем и балетным станком.

Они остановились у окна напротив двери зала № 3. Шуша, чувствуя необычайное душевное волнение… вот ведь гадство… и руки даже вспотели, полезла в сумку, достала сигареты и закурила.

Если бы это видела мать, она, наверное, убила бы ее. А может, лишь пожала бы плечами – хочешь, травись – и отвернулась к своей ненаглядной Женьке-идиотке, вытирая ей слюни салфеткой.

– Сейчас кончатся занятия, – Наташка глянула на часы. – Без четверти уже.

Принц Фортинбрас…

Это его она, Шуша, ждала здесь в залитом августовским солнцем коридоре, пропахшем потом, пудрой и духами. Это он умыкнул ее с того призрачного бала, умчал в красном «Порше» на Манхэттен и сделал своей любимой женой. Это он улыбался ей каждую ночь во сне и целовал ее плечи. Это он возлагал на ее темные непокорные волосы алмазный венец. Он говорил, что она счастье и радость, свет и боль.

– Слышь, Шуша, кончай мечтать. Ко мне вчера Стасик подвалил в «Старбакс» здесь, на Арбате, и спрашивал про тебя. Он, кажется, всерьез на тебя запал с той ночи в клубе. Только я ему сказала, чтобы он губы не раскатывал. Что ты в Эдьку Цыпина, в преподавателя, до смерти влюблена.

Принца Фортинбраса звали Эдуард Цыпин.

Шуша резко повернулась к подруге, но та вдруг подтолкнула ее локтем и глупо хихикнула.

Эдуард Цыпин вышел из третьего зала с полотенцем на шее. За ним повалила стайка студенток «Щуки», которым он преподавал пластику и эти самые «основы современного балета».

Шуша смотрела на него не отрываясь. Девицы окружили его, и он как-то потерялся в этом потном балетном цветнике. Он был старше, но сейчас тоже походил на студента. Чересчур крупный и высокий для балетного, с великолепным торсом. Шуша знала, что он не только подрабатывает репетиторством, но и танцует – в этом сезоне в труппе «Балет-модерн», где все танцы так похожи на акробатические номера и ни у кого из артистов нет сольных партий, вся хореография построена на сплошной «групповухе». Шуша ходила на все спектакли «Балет-модерн», но она не призналась бы в этом Эдуарду Цыпину… нет, принцу Фортинбрасу, даже под страхом смерти. Весной чахлым гриппозным мартом в свободные от занятий часы она тайком ждала его у служебного входа, в апреле и мае пряталась, ревновала и ревела в подушку, в июне со страхом ждала сезона летних отпусков в школе искусств. И лишь сейчас, в конце августа, когда занятия возобновились и она снова его узрела, в ее мечтах возник бал.

Бал!

К студенткам в коридоре присоединились студенты из второго танцевального класса, и все потонуло в говоре, смехе.

– Туши сигарету, – шепнула ей подружка Наташка. – И не стой с такой овечьей рожей. Подойди и спроси у него что-нибудь.

Что спросить?

– Эдик! Привет!

По коридору как по подиуму плыла Желябова с четвертого курса «Щуки».

– Привет, – он помахал ей рукой, улыбаясь. – Ну все, девочки, завтра закрепим, что сегодня наработали. Всем хорошего дня.

– Ты закончил? – Желябова тряхнула распущенными волосами. – А у меня с лодыжкой проблема. Так что-то некомфортно, наверное, растяжение. Думала до начала занятий в училище денег заработать немножко, а показать ничего не могу толком. Пропал урок. Меня уволят, Эдичка.

Он подал ей руку, и она грациозно оперлась на нее.

– Докандехаем до раздевалки.

– Может, тебя на руках отнести? – спросил он.

– Принц Фортинбрас.

Шуша поняла, что это выпалила она. Как это возможно, чтобы слова оказались произнесены вслух? Но эта его шутливая фраза «отнести на руках»… Как такое пережить, когда в вашем присутствии он говорит это другой, а не вам?

Он удивленно обернулся:

– Вы что-то сказали?

– Нет, не вам. Это просто из пьесы, я текст повторяю, – Шуша все гуще и ужаснее заливалась клюквенным румянцем.

Никогда прежде она не чувствовала себя такой уродливой, красной, жалкой, толстой, никчемной и глупой. Никогда прежде она не любила его сильнее, понимая, что это – полный «пипец».

– Девушки, а вы что, тут учитесь? – Эдуард Цыпин обращался к ней и к подружке Наташке.

– Мы тут учимся, – отчеканила подружка Наташка, впиваясь в руку подружки Шуши словно клещами.

– Я смотрю – лица знакомые, – он наклонился над Шушей, прятавшей лицо свое… где его можно было спрятать, когда стоишь вот так – руки по швам и только шею гнешь все ниже, ниже. – Что это с тобой, а?

– Ничего, это у меня аллергия, – Шуша всхлипнула, чувствуя, что уже не может сдерживать слезы.

О гадство, слезы стыда, слезы отчаяния, слезы любви. В восемнадцать лет кто не плакал? Но рыдать вот так прилюдно…

– Тут пыли полно в коридоре, – он не понимал. – Подожди, на-ка полотенце, я его под краном намочил, оно чистое, прижми и дыши сквозь него.

Он совал Шуше свое мокрое полотенце, и она приняла его как алмазный венец. И прижала к распухшему, покрасневшему от слез носу. И только так с этим махровым намордником осмелилась глянуть на него.

– Лучше? Девочки, вам надо на воздух, – сказал он.

Желябова с четвертого курса «Щуки» продолжала виснуть на его плече, посматривая на них таким многозначительным взглядом.

– Мы уже и так уходим, – подружка Наташка потянула Шушу за собой.

– А зовут вас как?

– Меня Нателла.

– А тебя как зовут?

– Шуша, – она прошептала это сквозь мокрое полотенце, еще хранившее аромат его тела.

– Шуша? – Он улыбался. – Слушай, а это не тебя я около театра встречал?

Шуша поняла, что умирает – он видел ее! Оказывается, он видел, как она тайком караулила его у служебного входа в театре Моссовета, где «Балет-модерн» давал спектакли в марте.

– Это я, когда Мэтью Боурн приезжал с «Золушкой»… я приходила, там англичане, английские танцовщики.

– Ах англичане. Ну тогда извини, – он выпрямился во весь свой прекрасный высокий рост.

– Нет, я… вы тоже выступали, ваш балет… театр… «Золушку» летом показывали, а я еще раньше ходила, когда вы…

– Завтра у меня тут занятия в одиннадцать, – сказал Эдуард Цыпин. – Девочки… Шуша… если интересно, приходите.

Он удалялся по коридору, ведя колченогую Желябову в раздевалку, – с прямой спиной танцора, шагая легко и упруго.

– Приеду домой – отравлюсь, – сказала Шуша.

– Идиотка, все же отлично! Он тебя заметил, – подружка Наташка рассмеялась. – Как это ты его обозвала… принц какой-то там…

– Принц Фортинбрас.

– Почему?

– Потому что он принц Фортинбрас, разве ты этого не видишь?

– Странное ты создание, чудик. – Наташка хмыкнула и показала: – У него глаза вот такие стали. Ты его удивила, и он тебя заметил, точнее, заметил-то он тебя раньше, только открыто это не показал. Ну и ну… Но ты особо-то не надейся. Желябова, она же баба деловая, очень конкретная. Думаешь, она просто так в него вцепилась, увела? Сейчас запрутся в раздевалке трахаться. Он балетный, но не голубой, а это редкость. С такой фигурой, с такими плечами к нему очередь стоит.

Шуша повернулась и побрела прочь. Бал все еще продолжался, и вальс играли все громче, в ночном небе взрывались шутихи, озаряя все вокруг. И в сцене «У фонтана» возле ажурной решетки ограды ждал красный «Порше». Граф де ла Фер, маркиз Карабас, граф Монте-Кристо и граф Дракула под руку со своими пьяными подружками в вечерних туалетах спускались по мраморной лестнице. Воскресшая принцесса Диана покидала бал с кавалером, принц Уильям и принц Гарри, чокаясь, пили шампанское в Белой гостиной. Принц Гамлет, кое-как справившийся со своим вечным психозом, играл в рулетку в Синей зале, нещадно повышая ставки и пуская на ветер датское королевство.

И только принц Фортинбрас отсутствовал, воевал, танцевал, выкидывал акробатические номера, демонстрируя редкую силу и пластику, шел куда-то походным маршем – в Польшу или в Данцинг, осаждал города, врывался в крепости и потом, запершись в тесной театральной уборной, на походной солдатской кровати занимался любовью со всеми юными шлюхами, которых не пригласили на бал как не прошедших кастинг.

Но несмотря на все это… на жгучую ревность, Шуша ощущала себя счастливой. Ей все еще хотелось плакать, но одновременно ее переполняла радость. Впереди встреча с ним… с принцем – завтра в одиннадцать здесь, на балу.