Читать книгу О героях и людях. Сборник эссе и зарисовок из жизни - Татьяна Тикунова - Страница 5

В телефонной трубке сначала длинные гудки, потом их обрывает задорный, такой знакомый и любимый голос: «Слушаю вас… А, здравствуй, золотце!… Конечно, приезжай, жду!». На том конце провода всегда рады гостям.

Клавдии Терентьевне уже за 90. Маленькая сухонькая старушка с добрыми лучистыми глазами, весёлая, общительная. Живёт одна в центре большого города. Самая обычная пенсионерка, казалось бы, и жизнь у неё самая обыкновенная: приехала девочкой в Ленинград, вышла замуж, работала в детском саду, потом в ателье, потом на заводе, но…

– Тёть Клава, расскажите о себе что-нибудь… – мне всегда интересно её послушать, от её историй становится тепло на душе. Она рассказывает мне о другой жизни, той, которая была когда-то и теперь живёт в её воспоминаниях.

– Ну что рассказать тебе, девочка? Когда приехала я в Ленинград из деревни, была помладше тебя, 15 исполнилось. В 38-м году это было, к тётке приехала, и вещей был один фанерный чемоданчик. В тот же день в детский сад работать устроилась. Помню, так рада была, там игрушек всяких много: и куклы, и машинки, и велосипеды, и пианино даже было, и мне так нравилось всё, у нас же в деревне ничего такого не было… А из одежды у меня – платье да пальто, и вот решила тётушка меня приодеть: отдала кое-что из своего, а я худее её была. И вот еду как-то в трамвае, на мне сапоги курносые с галошами, шляпа тётушкина с перьями, а рядом парни молодые и вот надо мной потешаются – ну да, смешная я тогда была… Засмущали они меня, решила выскочить, не доезжая своей остановки. И выскочила, да так неловко, что у панталон, что мне тётушка дала, резинка лопнула, и упали они мне на сапоги, а мимо строем солдаты шли… Они «Ха-ха-ха!», а я от стыда не знала, куда себя деть…

И тётя Клава заливисто смеётся. Она всегда смеётся, когда заканчивает свои истории, даже когда они вроде бы и не совсем весёлые, но у неё всегда получается с юмором. Я тоже смеюсь, смотрю на неё и мне радостно.

Не смеётся тётя Клава только тогда, когда рассказывает мне про блокаду. Её глаза тускнеют, голос становится серьёзным.

– Не дай Бог никому, девочка, испытать ещё раз то, что испытали мы тогда… Холод, голод, бомбёжки бесконечные – ужас, не приведи Господь! Помню, послали нас окопы рыть, страшно так было, и немцы ещё летали, листовки разбрасывали: «Ленинградские дамочки, копайте ямочки, доедайте бобы, готовьте гробы!». Там, на окопах, контузило меня, и потом ещё неделю я говорить не могла, когда увидела, как рядом со мной парня молодого на части разорвало… Когда вернулась я оттуда, возвращаться-то и некуда оказалось: вместо дома – воронка от снаряда, осталась, в чём одета была. А потом в садике, помню, работала, и каждый день надо было с утра пораньше воды натаскать, дров наколоть, 12 печей истопить… И за продуктами ходила, по накладной их на базе выдавали. Пешком надо было идти, далеко, трамваи не ходили тогда, на саночках всё возила. Раз иду со склада, смотрю – навстречу парень какой-то, одет, как милиционер вроде, но кто такой – чёрт его знает. «Стой!» – кричит мне. – «Что везёшь?». А я ему: продукты, мол, для детского садика, вот накладная, всё строго, в порядке. Смотрю – а он руку к кобуре, и пистолет начинает доставать… Я похолодела от ужаса, ну, думаю, всё, Клавушка, отжила своё. И тут из-за поворота машина какая-то выезжает, я к ней скорее, кричу: «Стойте, стойте!». Это-то меня и спасло, и детишек тоже – там еды на месяц было, выдавали же тогда понемногу…

– А как же он так мог, тётя Клава, он же вроде это… милиционер был? – у меня ком стоит в горле.

– Э-э, Танечка, кто ж знает теперь, кто это был? А время такое – умирали люди от голода, а у меня продукты в санках… Всякое могло случиться. Страшное было время. Я до сих пор больше всего на свете голода боюсь.

Она рассказывает о том, что для нас уже история. А для неё это просто часть жизни. Трагическая и героическая, но реальная часть. Она даёт мне маленькую потрёпанную зелёную книжечку и говорит, немного смущаясь:

– Вот, возьми, девочка, я тут написала немножко, что помню… Про блокаду… Может, пригодится тебе? – И я бережно, с замиранием сердца беру дорогой подарок, и благодарю её за всё: и за книжечку, и за садик, и за окопы…

Но тётя Клава не может долго грустить. Она вообще не может долго сидеть без дела: всегда что-то шьёт, вяжет, читает, готовит… А ещё у неё есть дача. И это тоже её маленький подвиг. С мая по сентябрь, почти каждое утро, она встаёт вместе со стареньким радио в своей комнате, и, наскоро перекусив, едет сначала на метро, а потом на автобусе на дачу. Там её ждут раскидистые яблони, кусты сладкого крыжовника и малины, немножко грядок с огурцами и клубникой… Она приезжает туда, работает, сколько позволяют силы, и ей там хорошо. Ей трудно уже туда ездить, но она ездит. Потому что не ездить не может.

Вот так и живёт в центре большого города эта обычная на вид старушка, почти ровесница целого века. И жизнь её самая что ни на есть для этого века обычная…

Спасибо ей за всё, за всё! И дай, Боже, крепкого здоровья и побольше сил.

16.08.2016