Читать книгу Живу, пока люблю - Татьяна Успенская-Ошанина - Страница 4

1

Я

С Мишкой ездили на шабашки – в семнадцать, восемнадцать, двадцать лет. Малярили. Как-то приехали работать на Брянский завод «Дормаш»: он делал дорожные машины. Мы подрядились красить железнодорожный многопролётный мост.

Красили завод, фасадные работы выполняли.

Мосты красятся кистями, но никто никогда в Советском Союзе кистями не красил. Да и сколько времени понадобится на громадный мост? С автобазы мы взяли на полтора месяца компрессор (за талоны на бензин) и стали красить мост из пульверизатора. От компрессора идут шланги, каждый метров триста. Мы обматывались этими тяжёлыми, наполненными краской шлангами и перетаскивались с ними с места на место.

Если дует ветер, то, в основном, поливаешь себя, и краска, несмотря на штаны и рубаху, сквозь них вместе с ветром проникает к телу, потому что в краску добавляют бензин, чтобы она хорошо разбрызгивалась. А ещё очень быстро рвётся одежда.

В очках работать нельзя, потому что очки тут же заляпываются краской. В ду́ше смыть краску нельзя.

Прежде чем лезть под душ, оттирали краску керосином.

Со шлангами тоже целая история.

С одной стороны, возни с ними много: после работы их надо продуть, иначе придётся выбросить, так как краска внутри за ночь засохнет – мы вызывали тепловоз продувать. С другой стороны, шланги нельзя было оставить на ночь: в то время они были диковиной, и местные жители растащили бы их за минуту. Целый час приходилось собирать и прятать, а утром перед началом работы опять затягивать на мост.

– Па! Ты всё спишь и спишь. Проснись на минуту. Я спросить хочу.

Он открыл глаза.

Вадька стоит, припав на одну ногу.

Фигура у Вадьки – его, и душа – его. От Веры только цвет глаз – тёмный, а форма – его, Евгения.

– Что ты хочешь спросить? – улыбнулся Евгений. – Буду я жить или не буду? Не бойся, мы с тобой ещё сыграем в пинг-понг. Ты как меня нашёл?

– Женщина позвонила, дала мне адрес.

– Мать знает?

– Нет, она спала. Почему ты не позвонил мне? Вот же телефон, и ты в сознании!

– Сам видишь, я всё сплю. Ты же меня разбудил, так?

Вадька недоверчиво смотрел, и губы его чуть кривились.

В детстве он никогда не плакал, только кривились губы.

– Ну, я пойду, спи, – сказал Вадька. – Завтра приду.

– Приходи.

Лишь детей не коснулась заморозка, заледенившая его на тридцать лет – когда он видел их, пробуждались чувства и мысли.

Через пару месяцев Вадька оканчивает школу, ему бы в университет! Голова на месте. А чем платить?

Статуса нет. Документы на политубежище лежат в соответствующей организации уже тьму лет без движения. Право на работу есть – пожалуйста, вкалывай, а вот медицинской помощи или какой другой, извините…

Дети и не американцы, и уже не русские, они выросли тут, у них американский менталитет, как здесь говорят. Но никаких американских льгот им не положено. И, как иностранцам, никакой помощи не положено.

Вадька принёс запах дома – дыма от сигарет, крепкого чая, разогретого хлеба.

Дома сейчас царство спящих: Вера ещё спит, и Варвара спит.

Варвара после школы валится спать, чтобы ночью балдеть под музыку.

Один Вадька бродит по дому, ест булки, колбасу, если колбаса есть, садится делать уроки.

– Подожди, Вадька, – запоздало зовёт Евгений. – Я не звонил, чтобы не волновать тебя.

Вадька уже не может услышать его, и Евгений закрывает глаза.

Появление Вадьки в его Прошлом осторожно отодвинуло Прошлое вглубь: потерпи ещё в своей тьме, дай рассмотреть Сегодня: когда началась эта его авария?

За девять лет Америки Евгений впервые остановился в своём движении.

Таксистом стал не сразу. Сначала были планы и беготня. Он хотел организовать совместный бизнес Америки и России. Хотел помочь России выбраться из неуважения к личности. В Америке, ему казалось, главное – человек.

Уезжал потому, что разгромили компьютерную мастерскую.

Компьютерную мастерскую они создали вместе с Михаилом. Заняли кучу долларов и начали чинить компьютеры. А ещё писали программы – заводам, институтам, банкам. Половину занятого отдали быстро, а тут к ним и нагрянули…

В тот день они с Мишкой праздновали победу. Больше месяца не могли понять, как доделать одну из программ, и наконец сообразили. На радостях купили торт, заварили крепкий чай. Тогда он ещё хотел правильной жизни: не курил, ночами спал.

Вошли трое без лиц. На глаза опущены форменные шапочки. Забрали чужие компьютеры, деньги и пригрозили: ещё раз увидят здесь, загонят, куда Макар телят не гонял.

Дымил чай, по блюдцу рассыпались орехи с верхушки торта, они с Мишкой стояли плечо к плечу, смотрели в жёлтую, захлопнувшуюся только что дверь.

Пулю – в лоб, верёвку – на шею, газ – в нос.

Если бы не дети… У Михаила – трое, у него – трое.

Их не били. Их уничтожили.

Компьютеров в ремонте было пять. Каждый стоил 1500–2000 долларов. И того десять тысяч! Да ещё нужно отдать восемь за помещение, которое они выкупали потихоньку.

Первым пришёл в себя Михаил:

– Продаём эту халупу. За неё возьмём всю сумму. Нам она досталась фактически задарма. И я мотаю отсюда.

– Куда?

– На Алтай. В глушь. Ноги моей больше в Москве не будет. Поставлю дом, буду растить хлеб и кашу, – он усмехнулся. – Не вздумай пустить слабину, Женька. Из-за фашистов мы с тобой не подохнем, нет. – И вдруг Михаил, тихий, уравновешенный Михаил, заколотил своими пудовыми кулаками по двери. – Идиот, идиот! – вопил он. А когда появились чуть заметные вмятины и кое-где трещины в краске, бросил руки вдоль тела и сказал спокойно, чуть лениво, словно только что проснулся: – Чтоб ещё раз в этой стране чему-нибудь поверил… Демократия ё… – ругнулся он, хотя в жизни не ругался и мата терпеть не мог. – Опять мы попались, как мыши в ловушку.

Только теперь пришёл в себя Евгений. И захохотал, как не хохотал никогда в жизни.

– Ты чего? – уставился на него круглыми глазами Михаил. – Того? Свихнулся? Тронулся?

– Ёлки… – сквозь хохот прорвалось слово.

– Какие ёлки?! О чём ты? На! – Михаил протянул ему свою чашку с чаем. – Выпей и прекрати истерику. – А когда Евгений выпил, приказал: – Ну, теперь выкладывай, что за ёлки.

– Помнишь, я работал в НИИ программистом? Работа что надо, и я был в порядке.

– Ну, помню.

– Помнишь, почему я оттуда ушёл?

– Ты не распространялся. Сказал «ушёл, и точка».

– Должна была приехать в НИИ правительственная комиссия. И нас, мужиков, послали в лес рубить ёлки.

– Что, Новый год был?

– Прям Новый год. Лютый февраль.

– Тогда зачем?

– Чтобы натыкать на площадке перед входом, прямо в снег.

– Зачем?

– Ты меня спрашиваешь? Я подал заявление в тот же час. Так и написал: «Не хочу участвовать в создании бутафории». Больше я туда на работу не вышел, а трудовую книжку забрал через месяц, когда устроился в турбюро – возить экскурсии по Золотому кольцу.

– А может, речь шла о двух-трёх ёлках?

– О чём бы речь ни шла! Ложь – основа прошлой жизни, ложь – основа новой жизни. Ты на Алтай, а я поеду в Америку. Тогда ещё надо было мотать.

– В Америку?! Зачем? Поедем со мной на Алтай. Построим посёлок, чем плохо жить натуральным хозяйством? Поднимем детей, они народят новых. Будет остров в нашем лагере вонючем.

– Дотянутся лапы и туда, Мишка. Нигде от них не спрятаться. Это страна такая. Она человека заталкивает в ловушку, и – смерть. Мы с тобой тут, Мишка, – ничто, ноль. Человек, Мишка, в нашей стране, ни в советской, ни в «демократической» России, не ценится, насекомые мы под ногами, дави, коли сапоги надел! А в Америке человек – главное. В Америке – настоящая демократия. В Америке человек живёт, а не мается.

– Откуда ты знаешь, как живут люди в Америке?

– Жорку помнишь, соседа по лестничной клетке? Он слинял в Америку, пишет письма родителям! Он в полном порядке!

Они не пустили себе пули в лоб, они не повесились и не открыли конфорки, чтобы надышаться газом, они продали свою мастерскую и раздали долги. Михаил всегда был человеком слова: связал книги и учебники, погрузил их вместе с детьми и женой в вагон поезда и уехал на Алтай.

А его выписал в Америку Жорка:

– Давай, Евгеша, начнём общий компьютерный бизнес, – сказал ему по телефону.

2

Погоди, может быть, начало сегодняшней аварии лежит в том самом Золотом кольце, куда он сбежал после разгрома? Или ещё раньше – в компьютерной мастерской? Не компьютеры надо было чинить, не программы писать (кому нужна компьютерная мастерская в стране Развала?), а сразу после НИИ пойти снова учиться, защитить диссертацию? Мозги-то были! И сейчас восседал бы на вершине пирамиды, а не копошился внизу.

Но тогда, после катастрофы с мастерской, Золотое кольцо явилось праздником.

Я

Решил устроиться работать в Московское городское экскурсионное бюро, в историческую секцию. Историческая отличалась от революционной тем, что там царствовала история России до революции и потому была мне интересна (это старые дома XVIII–XIX веков, старые документы…) – историю я любил и знал достаточно хорошо. Но была обязательной для всех секций экскурсия «Москва – столица нашей Родины». Эту тему надо было сдавать, только потом тебя зачисляли. Несмотря на дурацкое название, и здесь можно было бы, конечно, рассказать много интересного. Но всем навязывались сфабрикованные какой-то бездарностью методические разработки, по которым требовалось проводить экскурсию. С моей точки зрения, подобная экскурсия – полный идиотизм. Поэтому я подготовил свою экскурсию – о старой Москве, надеясь, что как-то пронесёт. Конечно, вероятность того, что меня не зачислят в экскурсионное бюро после подобной вольности, оставалась.

Стартовала эта автобусная экскурсия «Москва – столица нашей Родины» от Казанского вокзала.

Приехал методист, который должен был принимать у меня эту экскурсию, и сел сзади.

Группа набирается прямо на вокзале. Стоят люди с мегафонами, кричат, зазывают.

А теперь надо понять, кто попадает на нашу экскурсию от трёх вокзалов?

В автобус залезают уставшие люди, которым хочется погреться, так как в автобусе тепло. Все заработки на трёх вокзалах – от людей, которым деться некуда.

Кто-то часами сидит на полу с сумками, ждёт своего поезда или сторожит вещи тех, кто носится по магазинам. Приезжали целыми семьями из областей – в областях, как известно, в то время нечего было есть и невозможно было купить одежду. Порой на вокзалах люди проводили целую неделю. В страшной грязи, в страшном свинстве. Умывались в вонючих, загаженных туалетах. Причём кое-кто из них и с деньгами, мог бы гостиницу снять, да в гостиницу прийти в валенках и телогрейке и попросить номер… это всё – таких не пускают! Мы в кино это сняли. Тоже развернули, помню, деятельность!

Был у меня один приятель – большой любитель психологии. Предложил провести тесты.

Например, такой. Мы прилично оделись и приехали на Калининский проспект. Останавливали прохожих, просили у них мелочь. А на что, зависело от того, у кого в данный момент просили: у мужчин – на водку или на сигареты, у женщин – на хлеб, у людей болезненного вида – на лекарство. Всё снимаем скрытой камерой. Реакция людей интересна. Разная. Кое-кто покорно даёт. А большинство женщин – озверевшие. Одна буквально набросилась на нас: «Я тебя каждый день здесь вижу! Грабите, деньги отбираете! Бандиты!» Вызвала милиционера. Тот подходит. Ну, с милиционером легко. Я ему говорю: «Слушай, мужик, вышли бутылку купить, а нам не хватает». У милиционера реакция однозначная. Он сказал, чтобы мы убирались, но выражение лица при этом было очевидное, причина-то понятная: не хватает на выпивку. А ему напели: бандиты отбирают деньги!

Или девушка с парнем идут. Надо просить у парня. Если он ухаживает за девушкой, скорее всего, даст – захочет перед ней предстать в выгодном свете. Прошу у них на лекарство, парень даёт больше, чем прошу.

Честно говоря, мы тогда на целый торт собрали. Купили его и стали на улице угощать людей. Все до одного отказывались – боялись отравиться. Пошли домой пить чай.

Снова вышли на улицу. Вижу, парень с девушкой. Я и попросил у них. Парень удивился: «Я же тебе только что дал». Оказалось, те же самые. Пришлось оправдываться: «Вас же много, всех не упомнишь». Вышло смешно.

К чему это я вспомнил?

Кино мы тогда сняли!

Так вот, стою я в автобусе с микрофоном, готовлюсь сдавать экзамен, чтобы поступить на работу в экскурсионное бюро.

Казанский вокзал.

Кроме методиста комиссия пришла – два экскурсовода, они тоже должны были высказать своё мнение: гожусь ли я.

Уже собрались двери закрывать, как в автобус входят двое. Сразу видно, они от райкома партии. Проверка на политическую грамотность. Методист и экскурсоводы тут же выскакивают из автобуса. А мне что делать? Я ведь ещё и не экскурсовод вовсе.

Сели они на переднее сиденье. И мы поехали.

Совершенно не знаю, о чём говорить. Теоретически ясно. Устроил из этого комедию. Принимал в комсомол Письменного, три раза принимал. А потом у Никитских ворот расстрелял его и повесил мемориальную доску на дом, возле которого расстрелял. У меня все руки были в крови. Кого только я ни описывал! Развлекался как мог. Подъём театральный! Мои бабушки в тулупах плакали. А эти два смотрят. Видно, оба – тупые, необразованные абсолютно. На скорости, на которой идёт автобус, невозможно увидеть мемориальную доску, увидеть её можно только тогда, когда точно знаешь, где она висит.

Водитель тоже плачет – настоящие слёзы на глазах. Он-то экскурсию «Москва – столица нашей Родины» слышал много раз и великолепно знает, что и когда надо говорить. Только бы он меня не выдал! А я выкладываюсь. Сорок минут орал, комедию ломал. Наконец всё кончилось. Ну, думаю: конец, точно выгонят. По крайней мере повеселился.

И вдруг один подходит, пожимает руку и говорит: «Большое спасибо».

В этот день проверяли все автобусы, которые выходили с экскурсиями. Оказалось, что я единственный прошёл из всех – самый грамотный. А нёс такую ахинею, которую даже трудно себе представить!..

Те двое прислали в Экскурсионное бюро бумагу, что я самый заслуженный экскурсовод – им и в голову не пришло, что я и не экскурсовод вовсе. Меня тут же зачислили. Кстати, потом директор Веня полюбил меня, я стал у него самым главным экскурсоводом.

Но долго на «Столице» я, естественно, усидеть не смог. Стал возить людей по Золотому кольцу. Из Совета министров возил, из Центрального музея Ленина… Такие прожжённые там сидели… А я им спектакли устраивал.

Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский, Ростов, Иваново, Загорск. Большое кольцо – Ярославль, Кострома.

Ещё очень люблю Звенигород.

Одна церковь в нём осталась.

Тогда всё пребывало в ужасном виде, потому что никто ничего не восстанавливал.

В далёкие времена была борьба за власть между Звенигородом и Москвой: то ли в Звенигороде делать столицу, то ли в Москве. Об этом рассказано в «Андрее Рублёве». Один сын Ивана Второго хотел сделать столицей Звенигород и развернул там огромное церковное строительство. Он и уехал туда. А тот, кто хотел основать столицу в Москве, решил избавиться от него: ослепил брата, прямо в церкви, вырезал всю его деревню и татар привёл.

Так описывают это событие Костомаров и Соловьёв.

Звенигород – очень красивый городок.

В Звенигороде жил Чехов, врачом работал. Пожил Чехов в Звенигороде недолго. Сейчас в доме, где он жил, музей. В нём много фотографий, интересная переписка – какой-то старик сдал материалы. Лика волновала меня тогда.