Читать книгу Дочь Господня - Татьяна Устименко - Страница 6

«Аллилуйя, вот уж повезло, так повезло! – мрачно размышлял Натаниэль, шагая по коридору служебного крыла. – А во всем виновата сумасбродка Селестина с ее безудержной фантазией!» Изорванная простыня сползала с бедра, нелепый горшок с цветами мешался, да и вообще капризный ангел, привыкший к всеобщему поклонению и восхищению, впервые за многовековую жизнь чувствовал себя дураком, и, надо признаться, это ему весьма не понравилось. Подумать только, его – первого красавца и соблазнителя (конечно, после Уриэля), отправили очаровывать какую-то старую замшелую деву, обладающую внешностью и характером гарпии. Натаниэль тяжко вздохнул. О-о-о, теперь-то он отлично понимал, почему женщины среди ангелов составляют всего-навсего десять процентов. Ведь прими в рай всех без разбору особ слабого пола – склочных, сварливых и безудержно болтливых, то чем тогда, скажите, рай будет отличаться от ада?

Наконец, преодолев немало крутых лестниц и заброшенных переходов, ангел достиг низенькой незаметной двери, находящейся в самом отдаленном подвале обширного старинного здания, отведенного под аббатство. Здесь располагалась прачечная со всевозможными машинками для стирки, сушками, глажками и прочими, неведомыми Натаниэлю заморочками. Впрочем, рассмотрев все подробности этого тайного мирка, белокурый красавец, до настоящего момента никогда не задумывавшийся о том, откуда берутся его чистые, надушенные лавандой простыни, белоснежные рубашки и безукоризненно отглаженные льняные брюки, ощутил даже некоторое уважение к женщинам, работающим в столь тяжелых условиях. Местный воздух казался излишне сырым и липким из-за повышенной влажности и густого запаха каких-то химикатов, а конденсирующиеся на потолке капли воды непрерывно стекали по каменным стенам, создавая на редкость неприглядный интерьер. «Прямо какие-то гестаповские катакомбы или же застенки средневековой инквизиции!» – мрачно подумал юноша, зябко передергивая голыми плечами. План, придуманный Селестиной, предполагал куда более романтическую обстановку и уж точно никак не вязался с этими угрюмыми казематами. Да и где он должен обольщать старую Ариэллу? Неужели на куче несвежего белья? Бред, никаких шансов на успех в таком случае у него не имеется, и вся задуманная операция пойдет насмарку. «А впрочем, – Натаниэль лихо тряхнул кудрявой головой, – не укусит же меня, в самом деле, эта престарелая прелестница? А если даже и укусит, то… наверное, не очень больно!» Ему невольно вспомнилось любимое изречение отважного Уриэля, гласившее: «Баб бояться – в бордель не ходить». А также старинные байки, рассказывавшие о том, как однажды златокудрого архангела застукали в спальне у королевы Елизаветы Английской. Хотя ту даму до самой смерти так и называли девственницей… Поэтому Натаниэль отважно приосанился, сложил губы в самую обольстительную улыбку и храбро толкнул осклизлую дверь с надписью: «Кабинет главной кастелянши».

За обшарпанным канцелярским столом, окруженным кипами неглаженного белья, восседала сама Ариэлла, подслеповато уткнувшаяся в древний, распухший от сырости гроссбух. Из спины деловой леди грозно топорщились две преогромные, обтянутые морщинистой кожей палки – отатки усохших крыльев, символ застарелой девственности, наглядно свидетельствующие о святости и непорочности своей обладательницы. Натаниэль, видевший Ариэллу неоднократно, но всегда смотревший как бы сквозь нее, пристально разглядывал свою будущую пассию, стремясь обнаружить перечисленные Селестиной достоинства. Увы, нахальная девчонка не произнесла ни слова правды. Вместо стройности в фигуре пожилой дамы присутствовала удручающая худоба, наводя на вполне уместное сравнение с угловатым алюминиевым каркасом, обтянутым безнадежно вышедшим из моды платьем. Доброта никак не могла сочетаться с этим желчным тощим лицом, сильнее всего напоминавшим лошадиную морду со странно удлиненными бесцветными глазами и хрящеватым носом. Красота абсолютно не вязалась с нездоровой землистой кожей и жидкими волосами, небрежно скрученными в кривоватый пучок. Натаниэль печально вздохнул… Ариэлла онемела, ошарашенно таращась на прекрасный призрак, неожиданно возникший на пороге ее скромного убежища.

Сел оказалась права. Тощая ангелица уже многие сотни лет страдала от неразделенной и всегда тщательно скрываемой любви к обворожительному Натаниэлю. Стареют все, даже бессмертные ангелы. Когда-то, почти шестьсот лет назад, Ариэлла была юной и прекрасной девой, более воинственной, чем Оливия и более соблазнительной, чем сама Елена Троянская. Тогда у Ариэллы действительно имелся неплохой шанс привлечь внимание Ната, ведь на нее засматривались все – и могучий Гавриил, и черноволосый Самуил, и любвеобильный ветреный Уриэль. Но случилось нечто ужасное, поставившее Ариэллу перед мучительным выбором – или любимый скоропалительно скончается от полученных ран, или же она его исцелит, отдав свою жизненную силу. Ариэлла предпочла последнее. С той поры она в одночасье утратила сияющую молодость, уверенность в себе и мгновенно постарела, приобретя замашки трусоватой серой мышки. А недогадливый красавец Натаниэль выжил, даже не догадываясь о бесценном подарке, преподнесенном ему бескорыстно влюбленной девушкой. Ариэлла стыдилась своего вопиющего уродства, предпочитая прятать его от всех, скрываясь в недрах сырого подвала и проводя дни за стиркой рубашек, принадлежащих легкомысленному возлюбленному. Погрузив увядшее лицо в кружевные рюши, пахнущие его кожей и его бесподобными волосами, она грезила об утерянном безвозвратно счастье. Но все это было неважно, ведь он жил и продолжал беспечно порхать в голубом небе, совсем не помышляя о ней – старой, безобразной Ариэлле. И вот теперь – чудо свершилось. Возможно, это благой Господь наконец-то услышал ее страстные мольбы и послал ей волшебное видение, имевшее облик того, кто затмевал все сокровища мира. И Ариэлла обмерла, не смея вздохнуть, не находя нужных слов, почти теряя сознание…

Натаниэль натужно улыбнулся и поставил цветочный горшок прямо на раскрытый гроссбух. Ариэлла вздрогнула.

– Вы… ты… – она бледнела, краснела и заикалась, – ты пришел жаловаться? Возможно, простыни оказались жестковаты или рубашки плохо прогладили? Только скажи, и я немедленно все исправлю!

– Нет, нет, что ты! – возмущенно запротестовал Нат, чувствуя себя в чем-то виноватым, не зная, куда деваться от взгляда этих водянистых глаз, светящихся обожанием и восхищением. – Наоборот, я подумал, что давно уже должен был поблагодарить тебя за труды и лично зайти, выразить признательность и сказать, что ты самая лучшая! – к его немалому удивлению, эти слова дались ему легче, чем он предполагал. – Спасибо тебе за заботу, Ариэлла!

Ангелица обмерла вторично. А затем по впалым женским щекам разлился смущенный румянец, делая ее почти красивой. Она нервно провела рукой по волосам и рефлекторно сдернула резинку, удерживающую на затылке туго стянутый пучок. Длинные прямые пряди рассыпались по хрупким плечам, оказавшись не такими уж жидкими и блеклыми, и приятно обрамили худое лицо. Ариэлла несмело улыбнулась, показав маленькие, безупречно белые зубки. Нат задумчиво склонил голову на бок, пристально рассматривая преобразившуюся женщину. Оказывается, глаза у нее пикантно миндалевидные, губы хорошей формы, просто бледные и потрескавшиеся, нос вовсе не хрящеват, а украшен премилой горбинкой, да и волосы отливают удивительным серебристым цветом. Он растерянно приподнял одну прядь, с удовольствием вдыхая исходящий от нее запах свежей речной воды, и задумчиво провел пальцем по нежному, трепетно дрожащему подбородку. Это все дурное освещение виновато, понял ангел, именно оно придает этот ужасный землистый оттенок ее перламутровой коже. Ариэллу просто нужно хорошенько подкормить, приодеть и научить пользоваться косметикой, и тогда, пожалуй, она станет чудо, как хороша…

Ангелица послушно прильнула к его широкой груди, не смея поверить в происходящее. Нат медленно наклонил голову и поцеловал бледные губы доверчивой женщины. Поцелуй длился долго, полностью преобразив старую уродливую Ариэллу. Ее дыхание участилось, сердце забилось сильнее, кровь прилила к лицу, глаза заблестели. Натаниэль отклонился, оценивая произошедшую перемену. Талия у ангелицы была неправдоподобно тонкой, а под грубым платьем обнаружились маленькие, восхитительно упругие груди.

– Аллилуйя, ты и правда, лучше всех! – совершенно искренне воскликнул Нат, жадно целуя ее снова и снова. – Нет, все-таки Сел права, ты – настоящее сокровище. И как это я не замечал тебя раньше?

Ариэлла рассмеялась тихим грудным смехом, взволновавшим не только сердце Натаниэля, но и другие, более интимные мужские органы.

– Так это она отправила тебя ко мне? О, я не забуду ее благодеяния! Чего же она хочет?

– Милая, – признался Нат, по-прежнему не выпуская из своих сильных рук ее гибкого девственного стана, – я дурак и сволочь! Ты имеешь полное право прогнать меня подальше и подарить свою прелесть более достойному поклоннику!

– Так ты мой поклонник? – тихо ворковала женщина, млея в объятия красавца. – Я ценю твою откровенность и прошу, расскажи мне всю правду.

Нат, мучимый раскаянием, чистосердечно признался, что по плану хитроумной Селестины должен был очаровать старую деву и под предлогом будущего свидания выманить у нее запасной ключ от кладовой, где хранились ритуальные одеяния ангелов. А уж там, выкрав пару плащей и облачась в них, под видом одного из членов небесного капитула провести Селестину на тайную встречу со стригоями, назначенную на следующую ночь.

Услышав про стригоев, Ариэлла изменилась в лице.

– Нат, – она крепко сжала ладонь возлюбленного, – возможно, ты и не в курсе, но я тоже вхожу в состав капитула и могу запросто участвовать на любом совещании. Я дам Селестине свой собственный плащ и помогу изобразить меня, дабы она получила нужную информацию. Думаю, эта девушка умна и очень смела. Приезд стригоев не предвещает нам ничего хорошего, и наш долг состоит в том, чтобы расстроить их черные планы. Я помогу вам всем, чем смогу!

Натаниэль радостно усмехнулся. Ариэлла оказалась не только красива, но и чрезвычайно сообразительна, поэтому его внезапный интерес к этой женщине возрос многократно.

– Дорогая, – нежно шепнул он, – но мы с тобой встретимся еще, не так ли? Тебе не кажется, что твои усохшие крылья давно уже нуждаются в купировании?..

Намек был более чем прозрачен. Ариэлла целомудренно покраснела…

– Пойдем, я дам тебе плащи, – тихо ответила она, опуская ресницы – сказочно длинные и солнечно-золотистые, к полнейшем восторгу Ната. – Поговорим о нас позднее, сейчас важнее всего разоблачить козни стригоев.

Несколько минут спустя ангел покинул сырой подвал, унося с собой два свернутых плаща, а также бесчисленные поцелуи и наставления Ариэллы. Странно, но сейчас он ощущал себя по-настоящему счастливым. А ангелица вынула из ящика стола складной образок и жарко возблагодарила Господа, наконец-то щедро одарившего ее за долголетние молитвы и страдания. Аскетичный лик Иисуса смотрел строго, но немного иронично. «Не было бы счастья, да несчастье помогло!» – безмолвно подсказывали его добрые серые глаза.

Рыцарь Гонтор де Пюи предавался любимому занятию – воспоминаниям, когда дверь его личных покоев сорвалась с петель и шумно грянулась об пол, не устояв перед напором разгневанной Андреа. Старик изумленно приподнялся в мягком кресле, но стригойка, на этот раз совершенно утратившая свою обычную сдержанность и элегантность, одним страшным прыжком преодолела разделяющее их расстояние и вонзила острые когти в его морщинистые запястья, пригвоздив к дубовым подлокотникам. Ее побелевшее лицо с неестественно расширенными зрачками угрожающе нависло над сухощавой фигурой престарелого патриарха, будя в нем давно позабытое чувство безотчетного страха.

– Предатель, – злобно прошипела Андреа, с наслаждением выплюнув это оскорбительное слово в лицо уважаемого всеми кланами гроссмейстера, – жалкий глупец, маразматик, выживший из ума святоша. Скажи, давно ли ты продался этим ватиканским крысам, отринув милости нашего истинного отца? Видимо, пример Иуды оказался чрезвычайно заразительным. Сколько же серебряников пообещали тебе?

Де Пюи предпочел промолчать, ожидая, пока она выговорится. Он мысленно пытался прикинуть, какие же из тщательно скрываемых фактов все-таки стали известны неистовой стригойке. Андреа отпустила руки патриарха, несколькими нервными резкими взмахами отряхнула запылившийся низ черной куртки, выдернула из-за стола тонконогий стул и уселась перед стариком, не сводя с него своих синих, светящихся недоверием глаз.

– Рассказывай! – властно приказала она, борясь с раздражением и картинно закидывая ногу на ногу. – Подробно и без утайки, – в длинных пальцах стригойки появился массивный портсигар, чиркнуло колесико золотой зажигалки. Андреа глубоко затянулась, выпуская к потолку ароматное облачко табачного дыма. – Я имею право знать все!

Рыцарь иронично приподнял седую бровь.

– О каком праве идет речь? Закон повелевает тебе хотя бы номинально подчиняться старшему в роду, пока ты не получила знак власти, дарованный Темным отцом!

Губы Андреа скривились в презрительной усмешке.

– Что мне закон? Я – выше закона!

Де Пюи удрученно покачал лысеющей головой.

– Не мы создавали законы мироздания, и не нам их отменять. Выше закона стоит правда, которую ты боишься признать.

– А выше правды? – небрежно спросила стригойка, тщетно пытаясь скрыть овладевшее ею беспокойство.

– Справедливость! – тихо, но твердо произнес Гонтор. – А за справедливостью следует милосердие, уступающее лишь любви. Но главнее всего – Бог, ибо он есть и правда, и справедливость, и милосердие, и любовь в одном лице. Квинтэссенция самого смысла жизни.

При упоминании Бога Андреа дернулась и зашипела, словно получив сильный и болезненный ожог.

– Так вот в чем дело, я оказалась права. Ты предал отца, переметнувшись на сторону безродного выскочки из Назарета и его цепных церковных псов. Именно поэтому ты получил возможность жить в самом центре его власти – в Риме. И после всего этого ты еще осмеливаешься рассуждать о справедливости и правде? Подлый лжец!

Рыцарь тяжело вздохнул, устало смежив веки. Она не понимала, не хотела понять истинного положения вещей. Она жаждала крови и власти, напрочь отметая здравый смысл и соображения морали, не заботясь о мире и равновесии. Она желала войны!

Гонтор давно уже раскаялся в содеянном, отказавшись от жизни и примирившись с Церковью, однако не осмеливаясь просить прощения у Бога. Да и заслужил ли он прощение? Наверное, нет, ибо его прегрешения все равно оставались слишком велики. Но он с испугом наблюдал, как начавшееся почти восемьсот лет назад противостояние все обострялось и обострялось, увлекая мир в пучину Тьмы. И если Ватикан с годами становился все лояльнее и терпимее по отношению к стригоям, готовый пойти на компромисс и разумные уступки, то молодые, сильно разросшиеся кланы, наоборот, исповедовали единственный, чудовищно жестокий принцип – все или ничего. Церковь принципиально прекратила преследование стригоев, позволив им жить своим замкнутым мирком, снабжая их кровью и лицензиями и даже узаконив ежегодную Великую охоту. Но аппетиты Проклятых разрастались час от часу, заставляя их противиться Соглашению с Ватиканом, более двухсот лет назад подписанному между Гонтором де Пюи и тогдашним папой. Двести лет церковь неукоснительно соблюдала данные обещания. И вот теперь стригои пытались разорвать затянувшееся перемирие и жаждали пересмотра дарованных им прав, разрушая хрупкую основу своего спокойного существования, заботливо выстроенного Гонтором де Пюи.

Андреа легко прочитала мысли старого рыцаря и залилась обидным смехом.

– Ты безнадежно устарел, дедушка, твое время прошло! – она снисходительно потрепала слабую кисть, бессильно лежащую на подлокотнике. – Обещаю – теперь все пойдет по-другому!

Старик отрицательно мотнул подбородком. Андреа хищно осклабилась:

– Я хочу знать о Дочери Господней и трех ключах от Ада!

– Никогда, – холодно отчеканил Гонтор, – никогда ты не узнаешь этих великих тайн! Уходи!

– Хорошо! – вдруг неожиданно покладисто согласилась стригойка, поднимаясь на ноги. – Я уйду, но клянусь, ты еще пожалеешь о том, что предал свой народ!

Она обманчиво нежно положила руки ему на грудь и обожгла лоб старого рыцаря мимолетным поцелуем. Забота, граничащая с издевательством. А затем резко развернулась на высоких каблуках и, не прощаясь, покинула полутемную комнату.

Де Пюи задумчиво смотрел вслед несдержанной правнучке, не столько дивясь ее взрывному характеру, сколько вспоминая пророческие слова своего давно умершего друга – француза Жан-Жака Руссо, когда-то размашисто написавшего на полях очередного философского трактата: «Близится век революций!» Умница и провидец, страстный сторонник свободы вероисповедания, идей демократии и всеобщего равенства не учел одной страшной истины, хорошо знакомой «Совершенному» – ни одна революция не обходится без кровопролития. Именно в эти переходные периоды борьбы за власть и влияние на жизнь нации колесо правосудия непредумышленно нарушает свой размеренной ход, превращаясь в жернов Молоха, без разбору заживо перемалывающий как правых, так и виноватых. Руссо так и не сумел постичь сего печального побочного факта. Не понимала его и Андреа. А непонимание, в свою очередь, вело к бессмысленному росту численности жертв, чего старый альбигоец, зацикленный на справедливости, не воспринимал категорически.

– Зря ты отрицаешь законы жизни, девочка! – печально вздохнул патриарх, жалея вспыльчивую девушку. – Ведь и они могут начать отрицать тебя! Но я попытаюсь исправить ситуацию – ради твоего же благополучия, пусть это и противоречит моим принципам…

Гонтор недовольно поморщился, нехотя протянул руку и взял со стола серебристую трубку сотового телефона, усилием воли превозмогая свою нелюбовь ко всем этим новомодным штучкам. Узловатый палец долго и неумело тыкал в неудобные кнопки. Рыцарь хмурился, но упорно продолжал набирать нужный ему номер, по странной прихоти судьбы оказавшийся именно тем самым, по которому совсем недавно звонил мнимый владелец лавки, продавший Андреа хрустальный анх.

– Слушаю! – прозвучал далекий приятный голос.

– Нужно встретиться, – хрипло выдавил де Пюи, – время пришло.

– Хорошо, – с готовностью отозвался его собеседник, – через два часа в кафе «Греко» на углу улицы Кондотти.

«Наивный простофиля! – самодовольно констатировала Андреа, чутко прислушиваясь к крохотному динамику. – Он даже не понял, что, изображая спонтанную ярость, я успела приколоть «жучок» на лацкан его пиджака. Так, значит, через два часа! С кем же он встречается?» – она распахнула дверцу машины, и еще до того, как ее стройные ноги скрылись в салоне белого лимузина, план сбора нужной информации уже четко выстроился в этой прекрасной и отнюдь не глупой головке.

Ежегодно тысячи туристов и паломников посещают самые знаменитые уголки Рима, Венеции и Турина, стремясь хоть немного приобщиться к святым таинствам Господним. Экзальтированные толпы народа собираются у стен самого большого купольного сооружения планеты – собора Святого Петра, выстроенного в наивысшей точке обширного ватиканского комплекса, вольно раскинувшегося на семи живописных холмах и берегах полноводного Тибра. В центре фасада этого величественного собора находится мраморный балкон, задрапированный тяжелыми пурпурными гардинами. По выходным дням и главным религиозным праздникам гардины раздергиваются, папа выходит на балкон и отечески благословляет собравшихся на площади католиков. Но, увы, большая часть благочестивых прихожан, набожно бьющих поклоны на площади, даже и не догадывается о существовании святыни, более легендарной, чем все памятники Ватикана вместе взятые, и тщательно запрятанной в подвале старинного аббатства ди Стаффарда на границе крохотного, ничем ни примечательного городка Салуццо. А между тем именно там хранится деревянная чаша, созданная руками Иисуса Христа – священный Грааль, вместилище веры, неуязвимости и бессмертия. Раз в год ее извлекают из гранитного саркофага и используют для проведения ритуала Причастия, дарующего силу молодым экзорцистам, призванным охранять незыблемые Божьи заветы. Два вооруженных клинками ангела постоянно несут почетный караул около Грааля, оберегая его от любого посягательства извне. Круглый зал освещается несколькими свечами, купаясь в сонном полумраке. Там упоительно благоухает миррой и ладаном, лики святых умиротворенно взирают с икон, и кажется – под этими сводами смиренно замирает само время, осознав свое бессилие перед могуществом хранимого здесь сокровища. Но сегодня все было не так…