Читать книгу #ЗаметкиГорожанинаВпровинции. Роман, написанный в Фейсбуке - Татьяна Викторовна Ковган - Страница 3

17 августа

Сущность у меня совершенно не крестьянская – всегда была уверена, что для связи с землей мне достаточно пары цветочных горшков. Никогда не понимала людей, которые строят дачи, до изнеможения возделывают на этих дачах свои 10—15 соток, все лето копают, поливают, полют сорняки, окучивают, добывая непосильным трудом экологически чистые помидорки и картошечку, а потом сметают в аптеках ибупрофен и кетонал. Нет, я понимаю, что Россия с ее огромными равнинными пространствами исторически была страной преимущественно аграрной, и многовековой крестьянский опыт предков глубоко сидит в нашем национальном подсознании. Но мои крестьянские корни меня к земле не тянут.

Яркое воспоминание из первой поездки по Европе: мы едем на автобусе по западной Польше, за окном сельский пейзаж – аккуратные домики, дворики с подстриженными газонами и цветочными вазами, пара деревьев, непременные фигурки Девы Марии… И тут весь автобус – шестьдесят три русских туриста – дружно выдыхает: «А огороды у них где?» Это уже потом нам объяснили, что здесь на земле люди не работают, а живут.

Ну вот он и огород: десять соток, бесконечные гряды, малинник, картошечка…

После восьми часов пути я поднимаюсь на крыльцо родительского дома, оглядываю хозяйство, и сердце тревожно екает. Меня не было всего две недели, а гряды уже густо заросли травой, помидорные кусты упали, распластав по земле зеленые, начинающие гнить помидорины, пожухлая огуречная гряда выглядит так, словно о ней забыли еще в начале лета. Когда я уезжала, в огороде был порядок. Неужели все так серьезно?

Забрасываю сумку в дом, обнимаю маму и иду приводить в порядок огуречник – обрываю засохшие листья, вытаскиваю из гряды гнилую ботву. Заодно обнаруживаю два ведра огурцов. Вечером звоню брату:

– Вова, почему, когда уезжали, не забрали с собой огурцы в город?

– Мы все собрали, их там больше не было.

Ага, не было. А уезжали они примерно за полчаса до моего приезда. Это что, их за полчаса два ведра наросло? И треть из них размером с маленький кабачок.

«Кабачки» отнесла на помойку, а потом до трех ночи мариновала остальное добро, резала его на зимние салаты и закатывала банки. Хорошенькое начало деревенской жизни. Всю жизнь мечтала…

На следующее утро выяснилось, что холодильник забит трехлитровыми банками огурцов: мама с отцом всегда солили огурцы только в трехлитровках, затем держали их в холоде, чтобы лучше сохранить, и спускали в погреб только после того, как подоспевала новая партия. Я еще понимаю, если бы они их зимой ели, но ведь нет, весной просто выбрасывали содержимое банок на помойку, а потом закатывали новые. Пытались, конечно, всеми правдами и неправдами переправить эти банки нам с братом в город, но я последние лет пять от деревенских гостинцев категорически отказывалась в надежде, что это охладит их земледельческий пыл.

Итак, свежие закатки нужно поставить в холодильник, а шесть трехлитровых банок огурцов спустить в погреб.

– Мам, почему мужчинам не напомнила, чтобы банки спустили в погреб? Ты ж у нас центр управления полетами.

– Я, наоборот, им сказала, чтобы не спускали, – пусть в холоде стоят, раз огурцов больше нет.

Центр управления дал сбой. Ну да, спуститься с крыльца и проверить огуречную гряду мама уже не может, хотя раздавать инструкции – по-прежнему ее привилегия.

Иду на веранду, открываю погреб… Я никогда раньше даже не задумывалась, как отец спускается в эту яму. Крепкий лиственничный сруб больше метра глубиной без единой зацепки, а где-то внизу начинается лестница.

Крепко сжимаю пальцами левой руки крышку – единственное, за что можно ухватить тяжеленную банку, правой рукой пытаюсь удержаться за гладкий край погреба – и чуть не срываюсь вниз, едва успев упереться в край сруба плечом. Резким движением выкручиваю руку вверх, чтобы не грохнуть банку об пол, и чувствую острую боль в левом плече. Вывих? Нет, болело бы сильнее, скорее всего, просто потянула связки. Пройдет.

Не помню, как спустила остальные банки, а потом снова в огород. Видимо, отец в последние дни действительно чувствовал себя неважно – помидоры лежат на земле и гниют, запутавшись в ботве. Пятьдесят пять кустов, густо налепленных друг к дружке, словно земли в огороде мало, переплелись ботвой в одно сплошное месиво. Шесть часов (шесть!) понадобилось на то, чтобы привести их в порядок: распутала и оборвала почти догола всю ботву и гниль, накрепко привязала к кольям тяжелые гроздья.

И вот теперь сижу, любуюсь. Висят они, довольные, улыбаются, подставляют солнышку румяные бока – краснеют. Первая мысль: красиво. Вторая мысль: зачем мне столько? Их же все перерабатывать придется, в банки закатывать! И еще в доме шесть больших ящиков, доверху набитых розовеющими помидорами. Третья мысль: зачем я с ними возилась, подумаешь, пропали бы. Ну не дура ли? Скидываю в Viber фотографии краснеющих помидоров отцу, его реакция:

– Скорее собирай, если будут заморозки, пропадут.

Чувствуете разницу? Все-таки я совсем не восприимчива к крестьянским радостям бытия.

А тем временем помидоры, которые уже были собраны до моего приезда и дома в коробках лежат, начали поспевать и переспевать. В день по ящику. Сначала я закатывала их в банки и мариновала в собственном соку, потом морозила, делала из них заправки, ежедневно перетирая на терке горы морковки и свеклы, а они все спеют и спеют. И те, что еще на кустах, тоже спеют. А еще огурцов каждый день по ведру… тоже сдуру обработала огуречную грядку. Зачем?

Все эти дни прошли как в тумане – помню только, что собирала и резала овощи, мариновала, закатывала, бегала по магазинам в поисках болгарского перца – в деревне этот товар не в каждом магазине продается, искала в интернете рецепты зимних салатиков… И все это с 8.00 утра до половины первого ночи – 17-часовой рабочий день! Ежедневно.

Маме тоже достается – больными руками помогает мне чистить лук и чеснок, сдирать шкурки с помидоров. И я же на нее еще и ворчу:

– Зачем насадили столько?

– Ну а как же, вдруг неурожай… Один год вообще помидоров мало было.

– Ага, в 1918 году в стране был неурожай, и все голодали. И мы теперь уже 99 лет растим помидоры до одурения, чтобы не умереть с голоду. Хотя в магазинах они круглый год продаются.

Мама обижается, но не уходит – продолжает чистить овощи. Я, в общем-то, понимаю – если бы не ее помощь, мне бы спать вообще не пришлось.

Все эти заготовки ежедневно в большом количестве спускаю в погреб – только теперь уже не в больших банках, а в маленьких, полулитровых, потому что плечо все еще болит.

Наконец вернулись брат и отец – прошли обследование в онкологическом центре, отец отказался целую неделю сидеть в городе и ждать результатов и новых назначений, потребовал отвезти его домой. Брат увидел масштабы моих заготовок, пошутил:

– Тому, – говорит, – у кого есть закатка, спиннер не нужен.

Но я на нем тоже отыгралась. Во-первых, попросила спустить в погреб штук сорок разных баночек, закатанных мною за последние двое суток. А потом вручила ему четыре огроменные коробки стремительно краснеющих помидоров:

– Вези жене на салатики!

Увез. А у меня теперь радость – пара дней передышки, пока новые не покраснеют.

А помидоры я теперь даже видеть не могу, не то что употреблять в пищу. Какой там салатик из помидоров – в рот взять не могу, тошнит. Вчера добавила помидор в запеканку, все ели, а я не смогла.