Читать книгу Не совсем мой, не совсем твоя - Татьяна Воронцова - Страница 2

Темно-зеленая «шкода-октавия» стояла точно напротив ярко освещенных окон магазина фирмы «Партия», а высокий мужчина в распахнутой куртке, с непокрытой головой стоял на тротуаре точно напротив машины. Уже стемнело. Легкие снежинки кружились в желтом свете горящих вдоль дороги фонарей. Ксения передвигалась очень осторожно, стараясь держаться поближе к забору. Потихонечку, не спеша. Еще успеешь на него насмотреться… Под ногами, слава богу, не хлюпает, однако вчерашняя слякоть успела замерзнуть и превратиться в противный ледок, на котором можно запросто навернуться на высоких каблуках – так что неизвестно, что хуже. Ну что за гадкий климат в этой стране! Если тепло, то непременно грязно. А если не грязно, то холодно и скользко. Если же не холодно и не грязно (так называемое лето), то душно и пыльно, хоть из дома не выходи.

Молча Ник сделал несколько шагов вперед и протянул руку, чтобы уберечь ее от падения. Тяжело дыша, Ксения вцепилась в эту тонкую крепкую руку и подняла голову.

Его глаза были совсем рядом. Серо-голубые, с золотистой короной на радужке – такие, какими она их и запомнила. Взгляд напряженный, без тени улыбки. Нервничает? С чего бы? Как правило, мужчины, однажды допущенные к телу, в дальнейшем держатся достаточно самоуверенно.

Белый снег, оседающий на темных волосах, придавал его облику нечто трагическое. Как будто сказочного принца заколдовали, крикнув ему «замри!», и теперь он, беспомощный, отдан во власть стихиям: снег его заносит, ветер леденит губы… Бессознательным движением – расколдовать! оживить! – Ксения потянулась к его волосам, стряхнула снежные хлопья. Это можно было расценить как ласку, как небольшой аванс. Слегка улыбнувшись – наконец-то! – Ник поцеловал ее и тут же отпрянул, пристально всматриваясь в ее лицо. Боже, ну что за цирк…

– Я замерзла, – сказала Ксения и полезла в сумочку. – Вот твой телефон.

Он шагнул к машине и открыл дверцу.

– Садись.

Ксения внимательно посмотрела на него.

– Садись, – повторил Ник. – Ты можешь, конечно, повернуться и уйти, но позже ты об этом пожалеешь. Так же, как и я.

– Как бы мне не пришлось пожалеть, что я осталась.

Он пожал плечами:

– Решай сама.

Ксения вспомнила сладостные содрогания при свете галогеновых ламп… его руки на своих бедрах… Можешь повернуться и уйти. Разумеется! Именно так и следует поступить. Неужели ты хочешь иметь проблемы из-за какого-то мелкого авантюриста, который, укрывшись от жизненных бурь под крылом у богатой женщины, без зазрения совести ищет удовольствий на стороне? Рано или поздно Илона об этом узнает. Навряд ли она ограничится изгнанием фаворита из королевских покоев. Судя по тому, что болтают о ней сослуживцы, она вполне способна устроить вам обоим Вальпургиеву ночь. А ведь есть еще Игорь. В принципе он никогда не давал повода заподозрить себя в неумеренной агрессивности, но когда волк отстаивает свое право на волчицу или на территорию… Все, вежливо прощайся и уходи.

– Но в десять я должна быть дома, – предупредила Ксения, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Комендантский час?

– Вроде того.

В потоке машин «октавия» медленно двигалась по проспекту Мира. Снегопад не прекращался. Ник молчал, похоже, не испытывая при этом никакой неловкости, а Ксения просто не могла придумать, о чем бы с ним поговорить. О Бетховене?.. Только когда он начал перестраиваться, собираясь поворачивать налево, она вяло поинтересовалась:

– Куда мы едем?

Выяснилось, что они едут в «Итальянскую тратторию» на Садовом кольце. Что ж, не так плохо. Приятный интерьер, европейская кухня. Народу было немало, но свободный столик на двоих нашелся сразу же, причем у окна. Ксения любила сидеть у окна. Можно неторопливо потягивать вино, пребывая в праздности и сытости, и одновременно наблюдать за нескончаемой гонкой (гонкой за миражами, зримым воплощением которых являются деньги и общественное положение) по ту сторону оконного стекла. Со спокойной отрешенностью Будды.

– Красное или белое? – спросил Ник, открывая карту вин. И поднял глаза на Ксению, которая изучала меню. – Мясо или рыба?

– Рыба.

– Рыба, – повторил он с укоризной. – Надеюсь, ты не вегетарианка?

– Нет. А что ты имеешь против вегетарианцев?

– Да в сущности ничего. Просто меня удивляют люди, следующие какой-то определенной доктрине. Почему именно этой доктрине? Почему не другой? Только потому, что в какой-то момент на вашем горизонте появился тот или иной фанатик с задатками лидера и мастерски навязал вам свою точку зрения?

– Так бывает не всегда.

– Не всегда. Но в большинстве случаев.

Эти слова заставили Ксению взглянуть на него с новым интересом. Восемь нейрологических контуров. Вот оно что.

– А тебе никогда не приходило в голову стать вегетарианкой? – не отставал Ник. – Или вступить в Общество защиты животных? Или в какой-нибудь тайный герметический орден?

– Нет, – сказала Ксения. – Если кто-то не ест мяса и не носит одежду из натурального меха, так и черт с ними. Мне нет до них никакого дела. Что касается герметического ордена, то это, конечно, интересно, но не до такой степени. Почитать о них я бы, пожалуй, не отказалась, но вступать в их ряды… А что, если через месяц мне это до смерти надоест?

Ник одобрительно усмехнулся:

– Ну что ж… Значит, рыба.

Сегодня на нем ярко-синяя рубашка, придающая серым глазам неправдоподобную синеву. Ворот распахнут, на шее поблескивает золотая цепочка. Интересно, что на ней? Крестик? А как же отрицание доктрин?

– Крест – не только христианский символ, – поясняет он в ответ на ее вопросительный взгляд. – Точнее, христиане были последними, кто приспособил его для своих надобностей.

– Кто же был первым?

– Пятьдесят тысяч лет тому назад созвездие Большой Медведицы имело вид правильного креста, и этот небесный символ был положен в основание всех мировых религий.

Так, значит, это не отрицание доктрин, а, наоборот, признание правомерности любой существующей доктрины. Любой, в том числе самой немыслимой. То, что немыслимо сегодня, завтра может показаться обоснованным и уместным. Ох, парень, только не смотри на меня так, будто ты готов трахнуть меня прямо здесь…

После рыбы, вина и всего остального с легкостью, достойной восхищения, он перешел к главному:

– У меня есть ключ от квартиры, где мне предстоит заниматься перепланировкой кухни и санузла. Хозяин – мой старый знакомый. Сейчас он в командировке. Поедешь?

Ксения аккуратно вытерла губы салфеткой и посмотрела ему в глаза.

– Да.

– Что будет, если ты не вернешься домой к десяти?

– А что будет, если ты не вернешься домой к десяти? – задала она встречный вопрос. – Я живу одна, Ник. В отличие от тебя. Так что если я говорю, что должна быть дома не позже десяти…

Он поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Достаточно. – Ровный голос, безжизненный взгляд. – Не будем терять время.

На белом свете не так много мужчин, которые знают, что такое правильный поцелуй – качественный, в меру продолжительный, доставляющий удовольствие обоим. Видимо, поэтому Ксения никогда не любила целоваться. Ну не нравится, и все тут! Кому нужны эти слюни? С детства она была патологически брезглива и в отличие от своих сверстников никогда ничего не тянула в рот. Ни собственный палец, ни пустышку, не говоря уж об игрушках и погремушках. В должное время, открыв для себя приятности секса, она научилась справляться с некоторыми из этих трудностей. Изредка соглашалась даже на поцелуи, правда, с большой неохотой. Мужчины обижались: ты неласковая. На что она резонно возражала: при чем тут ласки? Речь идет об элементарной чистоплотности.

Да-да, так оно и было. Все эти годы, вплоть до сегодняшнего дня. Личные качества любовника существа дела не меняли. Но этот парень!.. Ксения представить не могла, что такое возможно, пока не осознала со всей очевидностью, что хочет его поцелуев. Еще и еще. Как можно больше. С замиранием сердца ощущать скольжение языка по краю зубов, впитывать жар его дыхания… Она не только не испытывала отвращения, когда тянулась раскрытым ртом навстречу губам Ника, ей хотелось попробовать на вкус его всего – все, что можно и что нельзя.

Впрочем, он с самого начала дал ей понять, что никакого «нельзя» не существует. Ничто не запрещено. Все дозволено. Какое изысканное наслаждение: кувыркаться на чужих коврах в чужой квартире с чужим мужчиной, которого, быть может, видишь в последний раз. Без мыслей. Без страхов. Без забот.

На ковровое покрытие прямо посреди комнаты брошен шерстяной шотландский плед. Прикосновение к мягкому ворсу доставляет почти такое же удовольствие, как поглаживание кошачьего меха или растрепанных волос лежащего на полу мужчины. Он лежит на спине, чуть запрокинув голову. Глаза закрыты, и тени на щеках – тени от ресниц, дрожащие, как и сами ресницы, – придают его облику нечто инфернальное. Тем более что настенные светильники в виде матовых полусфер заливают комнату кроваво-красным светом. Хозяин квартирки определенно большой оригинал.

Сегодня в порядке исключения Ксения согласилась побыть сверху, хотя эта позиция никогда не казалась ей привлекательной. Конечно, есть несомненные плюсы: можно смотреть на партнера, можно смотреть на себя. Можно следить за процессом, наблюдать его во всех подробностях. Можно наклониться низко-низко, как она сейчас, чтобы отвердевшие соски коснулись груди простертого на ковре мужчины, пощекотать его губы прядью волос, а затем прикусить легонько, как делают кошки или лисицы. Но есть и минусы, основной из которых заключается в том, что всякая доминирующая позиция требует повышенной активности.

– Устала?

Ник открыл глаза. Распластавшись на нем лягушкой, Ксения отозвалась блаженным «ммм…». Будет просто классно, если он догадается подмять ее под себя и отыметь со всей силой неукротимого вожделения, держа за горло. Истощить до предела. Выжать из нее все соки. С другой стороны, лежа вот так, можно до бесконечности наслаждаться мастерством его пальцев, лениво щекочущих ее ягодицы. В этих незатейливых ласках столько похоти, что голова идет кругом. Самые простые вещи он умудряется делать так, как никто другой.

Истолковав ее стон как подтверждение своих предположений, Ник перекатился с ней вместе и вот теперь действительно взялся за дело всерьез. Обнимая его обеими руками, чувствуя, как играют мускулы под повлажневшей кожей, Ксения задыхалась от восторга, спрашивая себя, не снится ли ей эта квартира, этот плед на полу и этот парень, способный превратить банальный половой акт в сеанс черной магии. Он овладевал женщиной с такой же легкостью, с какой делал вдох-выдох, и при этом задавал совершенно изумительный ритм, двигая бедрами точно в танце.

Громадные, в половину человеческого роста, колонки – это было первое, что бросилось Ксении в глаза, едва они вошли в комнату. Ник включил музыку. Даже то, что он выбрал «Dead Can Dance», говорило о многом. Молодой человек, который читает Тимоти Лири, играет на фортепьяно сонаты Бетховена, слушает психоделическую музыку, занимается дизайном интерьеров… и живет на деньги женщины вдвое старше себя, не отмеченной печатью интеллекта. Кто-то дает ей возможность заработать, бывший любовник или добрейший папочка. А может, просто повезло, как это порой случается – повезло оказаться в нужное время, в нужном месте.

– Кажется, я начинаю завидовать Илоне.

Сраженная чудом одновременного оргазма, Ксения не сразу сообразила, что подобные мысли вслух могут показаться ему не похвалой, а верхом бестактности.

– Илоне? – с удивлением переспросил Ник.

– Если она ежедневно имеет такой секс…

– А кто тебе сказал, что она имеет ТАКОЙ секс? И что она имеет его всякий раз, когда ей этого хочется?

Он лежал на боку, подложив под голову согнутую руку. Не удержавшись, Ксения запустила пальцы в его длинные волосы, растрепала. Рука ее скользнула ниже, к плечу. Потом еще ниже. Эти ямочки на мускулистых ягодицах мужчины – о!..

– А разве нет? Разве ты вправе ей отказать?

– Конечно. Я же не секс-машина. Если я устал или просто не в настроении…

– Но ведь ты живешь на ее деньги.

Он скептически улыбнулся:

– Вижу, тебе успели кое-что порассказать.

– Да, – подтвердила Ксения, не переставая наблюдать за его лицом, – кое-что.

– Я не живу на ее деньги.

– Но…

– Я живу в ее квартире, это правда. – Ник посмотрел ей в глаза. – Но не на ее деньги. Время от времени она делает мне подарки. Ну, вроде этого… – Он пошарил рукой по ковру в поисках своего дорогущего мобильника. – Так ведь и я делаю ей подарки. Это нормально, не так ли?

– В общем, да. Правда, в этом случае возникает вопрос: при чем здесь я? Если у вас все так хорошо и замечательно. Какого черта надо было задирать мне юбку в теткиной ванной?

Она почувствовала тяжелую руку Ника на своем бедре. Теперь они лежали абсолютно симметрично, глядя друг другу в глаза.

– Согласен, я вел себя неосмотрительно, учитывая, что ты была с парнем вдвое здоровее меня. Но, знаешь, в тот момент ничто не казалось мне важным, кроме того, что должно было произойти. В ванной или где-то еще. Я подумал: если ты чувствуешь то же, что и я, ты дашь мне шанс.

Ник говорил, и, слушая его приглушенный голос, Ксения думала о том, что могла бы целую вечность наблюдать за движениями его губ. Нежных и в то же время по-мужски сурово очерченных губ.

– Как видишь, все получилось. Значит, я не ошибся. – Он помолчал, продолжая поглаживать ее по ноге. – Давно я не хотел женщину так, как хочу тебя. И очень, очень давно не ложился с женщиной, которую имел неосторожность захотеть.

Так-так. Фактически он только что сделал признание, что Илона не является желанной для него, причем не является уже очень давно, если вообще являлась. Тем не менее он с ней живет, никуда от нее не уходит. В чем секрет? Деньги, милочка, деньги… Но он утверждает обратное. Кому же верить? Сейчас, когда из предметов одежды на нем только часы, можно с легкостью убедиться, что следов иглы на его теле нет. Значит, не наркотики. По крайней мере не тяжелые.

Стоя с ним вместе под душем (тоже, кстати, новые впечатления), Ксения с жадным интересом разглядывала его стройное, поджарое тело, которого он ничуть не стыдился. Здесь в отличие от комнаты свет был не красный, а обычный, белый, и при этом-то белом свете она впервые разглядела на предплечье его правой руки три странных пятна – в ряд, одно за другим. Точнее, не три пятна, а три круглых сморщенных шрама, каждый величиной с монету.

– Что это?

Нахмурившись, Ник провел по ним пальцами. Струи воды красиво стекали по рельефным мускулам его груди и плеч.

– То, от чего меня избавили деньги Илоны. – Он поднял голову и посмотрел на Ксению, окоченевшую от страшной догадки. – Я бы не плескался здесь с тобой под душем, если бы не она.

– Господи… – Стоящую под горячей водой Ксению внезапно охватила дрожь. – А сейчас? Сейчас тебе ничто не угрожает?

– Нет, нет. Все позади.

– Но ты ее должник. Так?

– Так. – Ник глубоко вздохнул. – Ладно, уж лучше я сам тебе расскажу, чем кто-то из этих кумушек…

Он сделал это в комнате, на том же самом пледе, под мрачные экзерсисы «Lesiem».

– Год назад я взял взаймы довольно крупную сумму у человека, которого считал своим другом. Мы договорились, что я буду расплачиваться постепенно, в зависимости от того, как пойдут дела. Через некоторое время я был вынужден уехать из Москвы… надолго, на четыре месяца, но я предупредил его… а когда вернулся, выяснилось, что деньги эти не совсем его и тот, кто имеет на них столько же прав, сколько этот мой друг, не согласен ждать и требует немедленного возвращения всей суммы. С процентами, разумеется.

Видя, как тяжело ему дается эта исповедь, Ксения дважды порывалась остановить его (хватит, Ник, я все поняла…), но он с непонятной решимостью продолжал:

– Для начала мне все объяснили по телефону. Но я отреагировал не так, как им хотелось. Тогда они решили познакомиться со мной поближе. Это было в самом начале июля. Первый по-настоящему жаркий летний день. У меня была назначена встреча с Илоной, в то время я как раз приступал к работе над отделкой ее новой квартиры. Мы собирались съездить в «Neuhaus», галерею дизайна и интерьера на Ленинградском проспекте, в «Domus Style» на Второй Фрунзенской и, может быть, еще в пару мест. Она хотела, чтобы я ознакомил ее с современными тенденциями – так она выразилась. Ни о каком интиме речь тогда не шла. Она была заказчиком, я – исполнителем.

– Ты работаешь с какой-то определенной строительной бригадой?

– Да, у нашей конторы договор с пятью такими бригадами. Одна из них – моя. Я ее привел, и я же с ней работаю. Бригадир сидел со мной за одной партой в школе.

– Понятно. А что за контора?

– Дизайн-студия Олега Митрошина. Слышала?

– Да.

Очень модная контора. Специально для тех, у кого есть деньги и желание расстаться с ними ради оригинального интерьера, выполненного с учетом «современных тенденций».

– Илона предложила встретиться на Ленинградке, в районе метро «Сокол». Поскольку она привыкла передвигаться по городу на машине с водителем, я решил не гонять «октавию», к тому же рассчитывал по пути обсудить кое-какие дела. Не знаю, как долго они меня пасли, но только я вышел из метро и остановился у табачного киоска, к тротуару причалил здоровенный джип с черными стеклами, оттуда выскочили двое в спортивных костюмах, подхватили меня под руки и без разговоров затолкали внутрь. Двери захлопнулись, джип тронулся с места. Прямо как в кино. Я даже не успел сказать «ой».

Ксения представила себе эту картину, и ей стало нехорошо.

– Куда они тебя повезли?

– Да никуда! Сделали круг по кварталу и выкинули меня из машины практически на том же самом месте. Пятнадцати минут хватило, чтобы излечить меня от таких заболеваний, как высокомерие, заносчивость…

– Хватит, Ник. Прошу тебя.

– Да нет, по большому счету ничего страшного не произошло. Я сидел, прижатый к спинке заднего сиденья, справа и слева на меня ласково смотрели два вот таких кренделя с бритыми затылками, ну и спереди еще двое, считая водилу. Джип петлял по дворам, ребята проводили разъяснительную работу. – Ник хмуро улыбнулся, глядя на свою руку. – Один из них курил сигару.

Крепко зажмурив глаза, Ксения прижалась к нему всем телом, как будто запоздалые объятия случайной подруги могли избавить его от стыда и боли тех пятнадцати минут.

– Они дали мне три дня сроку, чтобы я достал денег. Три дня, а потом… ну, сама понимаешь. Я едва успел отдышаться и закурить сигарету, как подъехала Илона. «Ах, боже мой, Ник, что случилось? На тебе лица нет!» Стыдно сказать, но первые пять минут я вообще не мог выдавить из себя ни слова. Руки у меня тряслись, зубы стучали… Жалкое зрелище. Зато Илона оказалась на высоте. Тут же, с места не сходя, скормила мне таблетку феназепама, отправила Бориса (это ее водитель, по совместительству телохранитель, в прошлом кадровый офицер) за бутылкой минеральной воды, а потом велела ему брать курс на районный травмпункт. Тут я обрел дар речи и выразил свой протест, после чего было решено ограничиться ближайшей аптекой.

– Кажется, есть такой термин: «синдром Флоренс Найтингейл», – задумчиво проговорила Ксения, воспользовавшись паузой. – Это когда женщина оказывает мужчине первую помощь или ходит за больным, а потом влюбляется в него.

– Да, я слышал. Но это не наш случай.

– Что было дальше?

– Она накупила каких-то мазей, стерильных бинтов и прямо в машине наложила мне повязку. Сама! Своими руками. К тому времени я уже окончательно пришел в себя, и вся эта кутерьма начала меня страшно раздражать. Эта невозможная женщина вела себя так, словно я был раненым рыцарем-тамплиером, истекающим кровью у нее на руках. Черт! Я уже ругал себя за то, что дал усадить себя в ее машину. Надо было извиниться, перенести мероприятие на другой день и ехать домой. Ну ладно… В конце концов мне удалось убедить ее в том, что все в порядке, и мы занялись делом.

Звонок. Его телефон, лежащий на журнальном столике. Дотянувшись до него, Ник бросил взгляд на дисплей. Чуть заметно поморщился. Музыка смолкла, и в воцарившейся тишине телефонные трели звучали как-то по-особенному требовательно.

– Это она?

– Да.

– Ты не хочешь ответить?

Он покачал головой.

– Что же ты ей скажешь? Потом, дома?

– Что ехал по Садовому кольцу, телефон лежал в кармане куртки, в салоне играла музыка и я не слышал звонка.

– Очень правдоподобно.

– А что, по-твоему, я должен сказать? Что уже третий час подряд бесстыдно изменяю ей с той самой молодой паршивкой, которая не далее как вчера пялилась на меня весь вечер, позабыв о приличиях?

– Так она заметила? – спросила Ксения с досадой.

– Рыбка моя, это было трудно не заметить.

– Черт!.. Значит, Игорь тоже заметил.

– Не знаю. Наверняка могу сказать только одно: он наблюдал за мной. И на прощание одарил не очень добрым взглядом.

– Этого только не хватало…

В самом деле: как бы он ни был хорош, этот продажный ангел с темным прошлым, пожертвовать ради него таким правильным и надежным человеком, как Игорь, было бы в высшей степени неразумно. Впрочем, пока что ты, кажется, не давала ему никакого повода для подозрений. Подумаешь, взгляды! Мало ли кто на кого обратил внимание на вечеринке. И вообще на Илону и ее парня обращали внимание буквально все. Конечно, твое сегодняшнее отсутствие… он мог уже десять раз позвонить тебе домой или на мобильный, а мобильный-то ты выключила… хм… тут надо хорошенько все обдумать.

– Это Илона меня так назвала? Молодая паршивка…

– Да, но не расстраивайся. Меня она назвала еще более грубым словом.

– И что ты ответил?

Ник пожал плечами:

– Ничего.

– А где она сейчас?

– Поехала к своей матери. Но судя по всему, уже вернулась.

– Ладно. – Ксения притянула его к себе. – Рассказывай дальше.

– Ты опоздаешь домой.

– Уже опоздала.

– Твой парень не устроит тебе сцену из итальянской жизни?

Слегка отстранившись, она заглянула в его смеющиеся глаза.

– Вот тебе он точно устроит сцену, если узнает, чем мы тут занимались.

Ник улыбнулся:

– Не страшно.

– Нет? Тогда рассказывай. Вы отправились в магазин…

– Да, и не в один. Ей требовалось все самое лучшее, самое дорогое. Паркет из состаренного дуба, обои «David Hicks» и «Cole & Son», керамика и сантехника «Villeroy & Boch», двери «Bartels»… Но я привык. Мне приходилось работать с такими клиентами. Целый день мы обсуждали стили и направления и строили планы, вернее, она посвящала меня в свои грандиозные планы по благоустройству только что приобретенного ею скромного пятикомнатного жилища в районе Сухаревской площади, а я пытался хоть как-то обуздать ее воображение.

– Могу себе представить! – Ксения тряслась от смеха.

– Да нет… боюсь, не можешь. К восьми часам вечера она наконец выдохлась и предложила зайти в кафе. Там, сидя напротив меня за столиком, она снова спросила: «Ник, что у тебя за проблемы?» Ну и я… короче, я все рассказал.

Он замолчал и уставился в стену. Немного подождав, Ксения запустила пальцы ему в волосы и несильно дернула.

– Ну?

– Это все. Она выслушала мой бред и достала из сумочки еще одну таблетку феназепама. Скажи мне, как найти этих людей, и забудь об этом. Так я и сделал. Мне даже не пришлось встречаться с ними еще раз, чтобы передать деньги.

– Кто же с ними встречался? Илона?

– Не сама. Люди из ее службы безопасности.

– Ого! Да она крутая телка. Пожалуй, мне лучше не становиться у нее поперек дороги. – Простирая руки к небу, Ксения разразилась плаксивыми причитаниями: – Но я же не знала! Я ничего не знала! Почему меня никто не предупредил?..

– Поздновато для извинений, крошка, – процедил Ник, делая зверское лицо.

Ксения фыркнула и со всего размаху шлепнула его по заднице.

– Недурно. – Он поймал ее руку и поднес к губам. – Я могу ответить тем же?

– Лучше скажи, как скоро после этого ты с ней переспал?

– На следующий день. Она повела меня в «Метелицу» на какое-то увеселительное мероприятие, где меня чуть не стошнило от обилия отечественных поп-звезд, и поскольку, по ее мнению, мне было совершенно не в чем появиться на людях, купила мне костюм. Я позволил ей это сделать, чтобы не устраивать сцен в магазине, и весь вечер чувствовал себя приложением к этому костюму и к этой женщине. Так что во втором часу ночи, когда она велела Борису везти нас обоих домой, мне оставалось только нежно пожать ей ручку и ответить на ее пьяный поцелуй.

Не сдержавшись, Ксения ткнула его кулаком в подбородок.

– Только не говори, что это было для тебя неожиданностью.

– Нет, – ответил он спокойно. – Не было. До этого мы виделись уже неоднократно, даже если не считать той эпохальной встречи около метро «Сокол», и всякий раз она ясно давала понять, что я интересую ее не только как дизайнер.

– Ну и как? Все получилось?

– Конечно. Секс и сам по себе неплохая штука, а если женщина к тому же имеет приятную внешность и следит за собой…

– Но ты не стал бы ухаживать за такой женщиной, как Илона, если бы не ее деньги.

– Я не ухаживал за ней.

– Ты обратился к ней за помощью. Это одно и то же.

– Я не обращался, – поспешно возразил Ник, но по тону его сразу стало ясно, что в глубине души он сознает смехотворность подобных рассуждений. – Она сама предложила.

– Но ты поделился с ней своими проблемами, втайне надеясь, что она поможет тебе их разрешить.

– Да. – Он высвободился из ее объятий и сел, поджав под себя одну ногу. Его по-мальчишески худощавое, в меру мускулистое тело, облитое красным светом, казалось изваянным из камня. – Ты права. Все именно так и было. Я знал, что не смогу собрать требуемую сумму ни за три дня, ни за три месяца. А вести с ними какие-то переговоры… – Ник покачал головой. – Знаешь, я никогда не считал себя храбрецом. Хотя, – добавил он после короткой паузы, – позволить каким-то ублюдкам изувечить себя или убить – это, на мой взгляд, не храбрость. Это глупость.

Ксения тоже села. Придвинулась вплотную, грудью ощущая незаметную внешне дрожь его спины.

– Все правильно. – Коснулась губами золотой цепочки у него на шее. Цепочки со скромным крестиком из двух прямых перекладин. – Ты все сделал правильно.

– У меня не было выхода. Вернее, мне показалось, что я его нашел. Что это и есть выход. – Ник обернулся, и она воспользовалась этим, чтобы прижаться щекой к его щеке. – Ты все еще хочешь меня?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Ну… девушкам нравятся герои. На худой конец, просто порядочные люди. Я же не могу сказать о себе ни того ни другого.

– Да наплевать.

Уже не скрывая своего нетерпения, Ксения потянула его назад, на себя.

– Подожди.

Он поставил диск. «Carmina Burana» – да, это то, что надо! В его расширенных зрачках – отблески пожарищ, бушующих глубоко внутри. Довольно заниматься самоуничижением, пора проявить себя в качестве захватчика и сексуального террориста. Волнующие изгибы тел, согласованные движения… музыка, от которой вскипает кровь… И вот они уже не люди, а монстры, человекозмеи. Не мужчина и женщина, представители одной из самых непримиримых пар противоположностей, а слуги Великого Агатового демона[1], объединившие свое специфически мужское и специфически женское в единое целое, чтобы осуществить магический ритуал.

– Боже, я совсем мертвая… – проговорила Ксения заплетающимся языком, тесно прижимаясь к груди Ника и прислушиваясь к частым ударам его сердца. – Ты, гнусный развратник…

– А с тобой невозможно иначе.

– Только не говори, что я лучшая женщина в твоей жизни.

– Так оно и есть. А ты? Ты довольна? – Он рассмеялся, видя, как она энергично кивает. Потянул зубами прядь ее волос. – Есть что-нибудь такое, чего тебе хочется и чего я не сделал для тебя?

– Ты сделал все, что нужно.

– Ну, может, какой-то каприз… какая-то маленькая прихоть, до которой я просто не додумался. Ты скажешь мне в следующий раз?

– А он будет, следующий раз?

Ник поцеловал ее в кончик носа.

– Обязательно.

Вспомнив про вчерашний укус, Ксения с любопытством осмотрела его запястье.

– Что сказала Илона?

– Ничего. Она не видела.

– То есть как?

– Ну, вообще-то в этой пресловутой квартире на Сухаревской у меня есть своя комната, где я провожу большую часть времени, свободного от работы и ухаживаний за чужими девушками. Илона не терпит вторжений в свою частную жизнь и призывает меня только тогда, когда нуждается в моих услугах.

– Ничего себе! – удивилась Ксения. – И тебя это устраивает?

– Какая разница? Это игра не по моим правилам. Хотя по большому счету, да. Устраивает. Я сижу там и играю в свои игрушки, в то время как на остальной территории происходят битвы и землетрясения. То почечная колика у мамы, то очередной запой у младшего братца, то развод у лучшей подруги, то внеплановая беременность у племянницы…

– Ты не участвуешь в жизни ее семьи?

– Нет. Однажды я был предъявлен им как аргумент в пользу бесспорной привлекательности Илоны и ее превосходства над прочими, растолстевшими и опустившимися женщинами семейства Бельских, но, кажется, результат получился не совсем такой, на какой она рассчитывала, так что теперь меня держат на расстоянии. – Все это он выложил на одном дыхании и довольно весело, хотя и с ноткой сарказма. – Читаю на твоем лице следующий вопрос: как можно так жить? Можно, если выработать в себе правильное отношение к происходящему. К примеру, начать рассматривать все это как своего рода эксперимент.

– Эксперимент?

– Вот именно. Как тебе это, приятель? Тошно, но не смеешь возразить? Горько, но предпочитаешь улыбаться через силу? Начинаешь терять лицо? Знаешь, когда с человеком происходят такие вещи, у него появляется возможность узнать о себе много нового.

Ксения вышла из машины, с отвращением глянула на грязную снежную кашу под ногами.

– Фу, гадость какая…

Ник вышел тоже, чтобы проводить ее до лифта.

– По-моему, в марте всегда так. Разве нет?

– Наверное. Только за год я успеваю об этом забыть.

После сказочной атмосферы красной гостиной вид заснеженных московских улиц и унылых безлюдных дворов казался совершенно непереносимым. Обшарпанный подъезд, мокрые от грязи ступени… На лестничной площадке снова перегорела лампочка.

– Ну, все, мне пора, – шепнула Ксения, прерывая поцелуй. – Матильда сидит голодная.

– Матильда? – удивился Ник.

– Кошка.

– Кошка. – Он одобрительно хмыкнул. – И на кого она похожа, твоя кошка?

– На плюшевого медведя.

– Плюшевый медведь… Дай я угадаю. Британская?

– Да. Голубая. Она уже совсем взрослая, моя девочка. Ей три года.

– Можно взглянуть?

– В другой раз, Ник. – Она ласково сжала его холодные пальцы. – Видишь, теперь у тебя есть повод зайти. Но не сегодня, пожалуйста. Мне нужно хоть немного поспать, завтра к десяти утра на работу.

– А где ты работаешь?

– Потом, потом… – Ксения уже пятилась к двери. – Все потом. Позвони мне, ладно?

Он улыбнулся, стоя одной ногой в кабине лифта. Потрясающий мужчина, полюбить которого все равно что своими руками вырыть себе могилу. Любовник взбалмошной женщины, купившей его со всеми потрохами. Любить его… Глупость? Не то слово. Просто бред сумасшедшего.

– Ксюша, – окликнул он, продолжая придерживать двери. – Сколько тебе лет?

– Двадцать пять, – ответила она, отчего-то почувствовав себя уязвленной. – Это имеет значение?

– Может быть.

– А тебе?

– Двадцать девять.

– И что это значит?

– Это хороший знак. Числа, составляющие твой возраст и мой возраст – два, пять, два, девять, – в сумме дают восемнадцать. Единица и восьмерка в сумме дают девятку. Девять – это число сверхсовершенства. У нас все получится. – Он кивнул и отпустил двери, которые тут же начали закрываться. – Пока!

Матильда орала благим матом. Не есть с четырех часов дня – мыслимое ли дело! С дрожащими от негодования усами она ходила за Ксенией по пятам и, пока та раздевалась и мыла руки, то и дело норовила боднуть ее широким крепким лбом. Так, «мышь вечерний»… или, правильнее сказать, «мышь запоздалый»… такой недобросовестный, безответственный мышь… Покончив с приготовлением блюда и подав его на господский стол, Ксения со вздохом опустилась на табуретку. Удовлетворенное урчание из противоположного угла кухни свидетельствовало о том, что она прощена.

Ксения вошла в ванную, пустила теплую воду. Повернулась к зеркалу и встретилась взглядом с полоумной девицей, за считанные часы умудрившейся нарушить все правила, которым неуклонно следовала на протяжении последних десяти лет. Где твой здравый смысл, дорогуша? Где свойственная тебе практичность? Все пошло к черту. Горящие глаза, в голове полный сумбур – полюбуйся на себя. А душевный покой? А здоровье, наконец?..

Ну, насчет здоровья – это, положим, перебор. Навряд ли он болен какой-то дурной болезнью, в противном случае Илона не стала бы держать его при себе. Хотя если он склонен к случайным связям… А ты сама-то! Ты сама! До вчерашнего дня ты вроде бы тоже не считала себя склонной к случайным связям – и вдруг отмочила такое!.. С ума можно сойти.

Добравшись наконец до постели, она еще долго лежала, глядя в потолок, пробуя привести в порядок мысли и чувства. Совершив ритуальный обход владений, Матильда с грацией бегемота запрыгнула на кровать и заняла свое обычное место. Ее ровное, низкое урчание напоминало работу хорошо отлаженного двигателя. Мр-р-р… Он не наркоман. И на игрока тоже не похож. Мр-р-р… Что могло заставить нормального, молодого, здорового мужчину обратиться за помощью к женщине и даже добровольно продать себя в сексуальное рабство? Мр-р-р, мр-р-р… Интересно, знают ли об этом его родители? У него есть образование, есть связи, есть клиентура. Он привык сам зарабатывать на жизнь. Неужели нельзя было как-то иначе выйти из положения? Мр-р-р… И наконец, самый главный вопрос: на что же он занимал деньги?

Ник шагнул в темную прихожую, осторожно прикрыл дверь. Спит? Не спит?..

В гостиной возникло какое-то движение. Послышался звук шагов, звякнула посуда. Илона в длинном шелковом халате выскочила в холл, стремительно пересекла его по диагонали, с разбегу налетела на Ника, который едва успел повесить куртку на крючок, ударила ладонью по клавише выключателя и в бешенстве уставилась на него, невольно зажмурившегося от яркого света.

– Где ты был?

Ник почувствовал запах спиртного. Черт!.. Опять нагрузилась под завязку. Еженедельные визиты к мамочке этим обычно и заканчиваются.

– Дома.

– Не ври! – взвизгнула Илона. Покачнулась, но вовремя схватилась рукой за вешалку. – Я звонила! Звонила туда! Эта женщина сказала мне, что ты уже уехал. Это было в десять часов. Сейчас половина четвертого! Половина четвертого!.. Где ты был, сукин сын?

Ну все, понеслась коза по рельсам.

– Послушай, Илона…

– Я задала тебе вопрос. Отвечай!

Ник оглядел ее при беспощадном свете восьми галогеновых лампочек, вмонтированных в подвесной потолок. Набрякшие веки, всклокоченные волосы…

– Ложись спать, Илона. Завтра поговорим.

– Завтра? Когда ты придумаешь очередную ложь? – Она пьяно захохотала, глядя на него с такой лютой ненавистью, что ему стало не по себе. – Ах ты, грязный, продажный…

– Прекрати! – рявкнул он, боясь, как бы этими криками она не довела себя до приступа гипертонии.

Замахнувшись на него, она опять чуть было не потеряла равновесие.

Ник попятился.

– Скотина!

– Перестань. Ты слишком много выпила.

– Я бы не выпила столько, будь ты со мной!

– Я не могу сидеть с тобой с утра до ночи. Да ты и сама этого не хочешь. Я прихожу, когда бываю нужен, и до недавнего времени тебя это устраивало.

– Ты был нужен мне сегодня вечером, – заявила она упрямо.

– Я этого не знал. – Ник старался говорить спокойно, все еще надеясь разрешить конфликт мирным путем. – Ты уехала к матери. Я думал, что могу заняться своими делами. Или нет?

– Своими делами? И что же это за дела? Щупать девок в ночных клубах? – Ухватившись одной рукой за ручку входной двери, другой она попыталась ударить его по лицу, но он успел отшатнуться. Длинные ногти чиркнули по краю щеки, до крови расцарапав кожу. – Не смей отворачиваться, подлец! Думаешь, я не найду на тебя управу?

Побагровевшая от злости Илона схватила первое, что попалось под руку – свои кожаные перчатки, и этими перчатками принялась ожесточенно хлестать его по щекам. Ник стоял без движения, даже не пытаясь прекратить этот произвол. Он в отличие от Илоны не чувствовал ни стыда, ни злости – одно только ледяное презрение. Вот она бьет его, как холопа, а через полчаса попросит его любви. И он примет ее в свои объятия и будет нашептывать ей в темноте: ну все, все… успокойся, милая, не плачь… я не сержусь… нет, я не брошу тебя… я никуда не уйду… все в порядке…

Месяц назад, доведенный до полного отчаяния, он попросил: «Отпусти меня. Не беспокойся, я верну тебе все до копейки. Я готов пообещать это в присутствии свидетелей, а если надо, оформить в письменном виде». Но она сказала: «Нет. Я хочу, чтобы ты остался».

– Ну что? – Ник открыл глаза. – Полегчало тебе?

Илона не ответила. Халат на ней распахнулся, правая тапочка с меховым помпоном слетела с ноги. Она с трудом переводила дыхание, глядя на него маслянисто поблескивающими глазами, и он уже догадывался, что это значит. Скоро, очень скоро прозвучат слова «ах, Ники, мне так жаль…» И та же рука, что хладнокровно отвешивала удар за ударом, ласкающим движением коснется его груди, скользнет за пояс брюк…

Лицо горело. Поборов инстинктивное желание дотронуться до него пальцами, Ник взглянул на Илону.

– И что, по-твоему, ты сейчас сделала?

– Проучила дрянного мальчишку.

– Не совсем так. – Он покачал головой. – Только что несколькими взмахами руки ты разрушила всю хрупкую конструкцию, именуемую нашими взаимоотношениями, которую я старательно возводил на протяжении последних четырех месяцев. – Он немного помолчал и продолжил, по-прежнему не спуская с нее глаз: – Твоя беда в том, Илона, что ты не уважаешь мужчин, с которыми живешь. Ты считаешь их своей собственностью. И меня в еще большей степени, чем всех предыдущих.

– На то есть причина.

– Да, есть. Но зачем же без конца тыкать меня в это мордой, как щенка? В конце концов я честно выполняю свои обязательства.

– Постельные обязательства? – Илона улыбнулась со стиснутыми зубами. – Ты это имел в виду?

– И это тоже.

Тут, конечно, можно было и промолчать, но он сказал себе: с какой стати? Она-то позволяет себе всевозможные выпады и оскорбительные намеки. К тому же секрет своей непреодолимой зависимости от него, случайного и в общем-то неподходящего для нее партнера, она раскрыла ему сама: «Знаешь, у меня никогда не было оргазма. Ни с кем, кроме тебя». Он обомлел. «Но, Илона, я ведь не первый, не второй и даже не третий мужчина в твоей жизни». – «Ну да. Потому их и было столько. Я все время искала, искала и ждала. Я знала, что рано или поздно найдется тот, кто сумеет доставить мне настоящее удовольствие». Когда же он поинтересовался, а что она, в свою очередь, готова сделать, чтобы доставить ему удовольствие, ее глаза распахнулись от удивления: «Разве сам факт обладания женщиной не является для мужчины наивысшим счастьем и лучшим из удовольствий?» Очень скоро он убедился в том, что она на полном серьезе так считает. Все, о чем он ее просил, она находила грязным и абсолютно неприемлемым. «Ты с ума сошел? Только проститутки делают ЭТО». Спорить с ней не имело смысла. Илона не слышала никого, кроме себя.

– Черт! – Илона обессиленно прислонилась спиной к стене. Выражение ее лица из свирепого превратилось в жалобное. – Ну вот! Голова разболелась. – Морщась, она массировала пальцами виски. – Мне нужно прилечь. Помоги мне.

Ник только вздохнул. Все правильно. Так она обычно и выходит из положения. «Помоги мне… посиди со мной… положи руку мне на голову… ложись ко мне…» и так далее. Спустя полчаса голова уже не болит.

Он отвел ее в спальню и уложил в постель. Утопая в пуховых подушках (шелковые наволочки кораллового цвета с ручной вышивкой и соответствующий пододеяльник), Илона слабо постанывала с видом прихворнувшей императрицы.

– Лежи. Сейчас принесу тебе таблетку аспирина.

– Лучше валокордин.

– Нет, моя дорогая, валокордин нельзя после алкоголя.

– Как ты меня назвал? – пролепетала Илона.

При этом, он готов был поклясться, на глаза ее навернулись слезы.

– Когда? – осторожно переспросил Ник.

– Вот только что. – Илона заискивающе улыбнулась, пытаясь поймать его взгляд. – Дорогая. Ты сказал: моя дорогая. Значит, я тебе не слишком противна?

– Ну что ты несешь? – поморщился Ник. – Конечно, нет.

Проглотив таблетку, она попросила чашечку крепкого чаю, желательно с лимоном и сахаром (да, и еще какую-нибудь конфетку из хрустальной вазочки), и Ник опять отправился на кухню, чтобы приготовить для нее все это и принести на маленьком серебряном подносе.

– Спасибо, милый. Мне уже намного лучше. Теперь поцелуй меня…

Склонившись над ней, он выполнил и эту просьбу тоже, а заодно поправил сползшее одеяло. Илона вцепилась в его руку.

– Ложись ко мне.

– Сейчас, сейчас… Должен же я по крайней мере принять душ.

– Давай, только поскорее.

– Пять минут!

Пять минут удалось растянуть на тридцать пять, в результате чего, возвратившись в спальню государыни императрицы, он обнаружил ее уже спящей. Вот это подарок! Не веря своему счастью, Ник бесшумно затворил дверь и на цыпочках удалился. Завтра, конечно, она будет дуться и называть его предателем, но на этот раз у него есть отмазка. Не привык он насиловать спящих женщин, это нехорошо, и тревожить больного человека ради такого ничтожного дела тоже считает недопустимым. Словом, как-нибудь отболтаемся. Теперь бы глоточек чего-нибудь успокоительного… чисто снять стресс.

Он обследовал содержимое бара и в конце концов остановился на коньяке. «Hine Extra». Не так плохо, правда? Давай, давай, продолжай себя утешать. Самый лучший коньяк, самый крутой мобильник, самый модный парикмахер-стилист… Стоит привыкнуть ко всему этому, и ты пропал. Выставочный экземпляр. Щегол в золоченой клетке.

С протяжным вздохом он опустился на диван, вытянул ноги, сделал глоток из стакана и обвел взглядом гостиную. Разбросанные по полу диванные подушки; переполненная пепельница (часть пепла просыпалась на ковер); на журнальном столике – мандариновые шкурки, смятые обертки от конфет, опустевшая на треть бутылка мартини и стакан со следами губной помады, из которого Илона заливала свою тоску.

Думаешь, я не найду на тебя управу?.. Найдешь, ясное дело, в этом можно не сомневаться. Найти управу на избалованного городского мальчика из семьи потомственных интеллигентов – что может быть проще? Вот только потом-то что мы будем делать? Об этом ты подумала, свет мой Илона Борисовна? Боюсь, после этого я уже не смогу быть таким покладистым.

Я звонила! Звонила туда! Эта женщина сказала… Вопреки обыкновению она позвонила ему домой, в Хамовники, и Каталина сказала ей, что он уже уехал. Уже уехал… А ведь он даже не заезжал! Ник потянулся за бутылкой, и большое овальное зеркало в бронзовой раме с беспристрастной жестокостью скопировало каждое его движение, дав возможность полюбоваться на устало опущенные плечи и хмурое, осунувшееся лицо. Смотри, смотри… Нравишься самому себе? Ты это заслужил. Смотри.

А ведь начиналось все не так уж плохо. И первое время ты наивно полагал, что между вами возможно что-то вроде… ну если не любви, то взаимной привязанности. Те две недели в Праге были просто сказочными. Илона открыла в себе способность наслаждаться сексом с мужчиной и не скрывала своего восторга и своей благодарности, которые проливались на тебя золотым дождем. Рестораны, музеи, театры… подарки, от которых ломились шкафы в гостиничном номере… От тебя же требовалось только одно: исправно функционировать ночью в постели, а днем украшать собой место подле своей госпожи. Жалкий идиот! Она наряжала тебя, как любимую куклу, и осыпала милостями до тех пор, пока ты был мил и послушен, но стоило ей обнаружить, что у тебя есть свои интересы, заметно отличающиеся от ее интересов, и собственное мнение, которое не всегда совпадает с ее мнением, как этой идиллии моментально пришел конец.

Прогулки по Пражскому Граду, по узким, как во времена мрачного Средневековья, улочкам Градчан… Собор Святого Витта с потрясающими витражами Альфонса Мухи, Картинная галерея с полотнами из коллекции Фердинанда II, базилика Святого Георгия с фресками XII–XIX веков (боже, я видел это собственными глазами!), дворец легендарного Валленштейна, отражающийся в зеркале одного из озер садово-паркового ансамбля, Карлов мост над быстрой, полноводной Влтавой… и прочее великолепие, о котором невозможно рассказать. Которое нужно видеть.

По вечерам, растянувшись на широкой кровати, Ник зачитывал вслух фрагменты из путеводителя:

– Тройский замок… находится в районе Троя, раскинувшемся вдоль реки Влтавы на северной окраине Праги… – Щекотал Илону, лежащую тут же, под боком. – Может, махнем туда завтра с утра? Не думаю, что далеко. Сейчас посмотрим по карте. Здесь все близко, дорогая… Граф Штернберг, один из выдающихся аристократов своего времени, поручил строительство архитектору Матэ. Матэ отстроил дворец в 1679–1865 годах. Образцом ему послужили классические итальянские виллы…

Дворцы привлекали Илону гораздо меньше, чем торговые центры, однако она соглашалась. Тогда еще соглашалась время от времени исполнять его прихоти.

– Или вот: Анежский монастырь… нет-нет, совсем рядом… здесь размещены коллекции Национальной галереи и Музея прикладного искусства… монастырь строился по указанию принцессы Анежки, сестры короля Вацлава Первого, для ордена кларисок. Позднее она сама постриглась в монахини и стала первой аббатисой нового монастыря.

Они бродили до глубокой ночи по Золотой улочке в непосредственной близости от башни Мигулка, и Ник рассказывал страшным голосом о темных делах астрологов и алхимиков, рожденных гением Кафки, который, кстати говоря, в 1912–1914 годах проживал в домике под номером двадцать два. Именно домике, а не доме, поскольку под крышами малюсеньких, выкрашенных в разные цвета домишек было так тесно, что сам собой возникал вопрос: их построили для людей или для гномов? Их построили в конце XVI столетия для стрельцов Рудольфа II, а позже здесь поселились чеканщики по золоту, «златники».

Илона вскрикивала и крепче прижималась к Нику. Пальцы ее нервно теребили манжету его рукава.

– Это правда? Скажи, все это правда? Про красную и белую тинктуру, про Джона Ди, про Голема, про чернокнижников короля Рудольфа…

Выяснилось, что она чертовски суеверна и шарахается даже от собственной тени. Истории о гомункулах, о каббалистах, о черных и белых магах завораживали ее и одновременно пугали. Ей хотелось еще, но только чтобы при этом Ник был рядом и крепко держал ее за руку.

Неприятности, как правило, начинались в магазинах. Прикинув на себя очередной шарфик или кофтенку, Илона принималась за Ника: «Тебе нужен пиджак. Или хотя бы приличный пуловер. И брюки тоже не помешают». После этого она говорила уже исключительно с продавцом. «Как по-вашему, идет ему эта расцветка? А фасон? Не слишком свободно?» – «О да, мадам. У вашего мужа прекрасная фигура. Эта модель ее выгодно подчеркнет». – «Именно эта модель? А может, эта? Что скажете?..»

Однажды он взбунтовался: «Илона, ты это серьезно? Да посмотри повнимательнее, это же нельзя носить. Нет, нет и нет!» Что тут началось! «Ты ни черта не смыслишь… Что толку в твоем элитном образовании? У тебя нет вкуса. Ты не умеешь одеваться!» И так далее. Он пришел в ужас – главным образом от того, что она устроила скандал на людях. А ведь дело происходило не в самом дешевом месте. Илона визжала, как базарная торговка. Кончилось тем, что он вывел ее на улицу и категорически отказался от посещения соседней ювелирной лавочки. Чуть позже она попыталась прояснить ситуацию: «Ну что ты распсиховался? Нормальный пиджак». Ник был вежлив, но непреклонен: «Послушай, Илона, давай договоримся. Я люблю делать подарки и люблю получать подарки. Но что касается одежды… Позволь мне самому решать, что носить, а что – нет».

Сидя на широченном диване с бархатной обивкой малинового цвета и немыслимым количеством разномастных подушечек-думочек, посреди квартиры, которую сам отремонтировал и обставил, Ник из последних сил боролся с желанием вскочить, наспех покидать в спортивную сумку все необходимое и бежать, бежать со всех ног. Нет, не рискнул… Вместо этого сделал хороший глоток коньяка и теперь уже умышленно повернулся к зеркалу.

Хочешь поговорить? Крепко же ты влип, старина. Аж по самые уши. Не можешь уйти и не можешь остаться. И жаль ее, эту несчастную дуреху, у которой только и есть в жизни, что ее деньги, и зло берет… Какого черта она обращается с любовником, как с лакеем?

Ну, ладно. По большому счету она права. Кем бы ты себя ни воображал и какими бы достоинствами, подлинными или мнимыми, ни обладал, для нее ты всего лишь живая игрушка вроде персидского кота. Разве она не оплатила право игнорировать твое мнение? Разве не обеспечила твое благополучие, твою безопасность?..

БЕЗОПАСНОСТЬ. Видимо, это закон. За безопасность неизменно расплачиваешься свободой. И пока ты свободен и очень, очень уязвим, тебе кажется, что важнее всего безопасность. А когда наконец оказываешься в безопасности, начинаешь понимать, что, пожалуй, все-таки свобода. Смешно!

Если бы ты только мог…

Молчи. Молчи. Не вздумай произнести ее имя. Не вздумай ее позвать.

Лада. Лада…

О нет, только не это! Когда же ты наконец оставишь ее в покое? Когда же дашь ей отдохнуть?..

Комната, благоухающая ароматом свежесрезанных роз. Розы в фарфоровых и керамических вазах, розы в литровых стеклянных банках, розы в пластмассовых ведрах, розы на подоконнике и просто на полу. Розы на кровати. Розы на подушке лежащей неподвижно бледной большеглазой девушки. Одна, ярко-красная, на груди, поверх кружевной рубашки. Розы повсюду…

Звуки музыки. Можно чуть погромче, но так, чтобы слышать друг друга… Как и розы, эта музыка повсюду – безумная, страстная, ликующая, растворяющая в бесконечном, уносящая прочь. Музыка, от которой вырастают крылья. Музыка, от которой дрожит каждый нерв.

– Слышишь?

– Да.

– Это сердце вселенной. Не бойся. В этом путешествии я буду твоим проводником.

– Ты пойдешь со мной?

– Да. Я буду рядом так долго, как только смогу. Я сумею найти дорогу назад. Я уже делал это, ты знаешь.

– Ник, послушай… послушай меня… Я не уйду далеко. Я буду твоим Хранителем. Понимаешь, что это значит?

– Да.

– Хотя бы первое время. Потом, наверное, уйду… Возможно, мне придется, как и всем остальным. Но я вернусь. Вернусь, чтобы встретить тебя, когда придет твое время. Помни об этом. Обещаешь?

– Буду помнить.