Читать книгу Золото. Книга 5 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Страница 4

Имя Гордоксай сменило моё забытое на Севере имя Дамагой, как до того Дамагой сменил Ольга. Новое имя будто убивает прежнее. Оно перечёркивает всё, что было до него. Начинает не то, что новую главу. Нет, новую книгу. С новым героем и новой судьбой. Вот и у меня началась новая судьба.

У южных сколотов я почувствовал себя так, будто весь мой век прожил среди них. Очень быстро я, всегда обладавший тончайшим чутьём на людей, хладнокровный и умный, оказался в ближнем круге самых высоких сановников. А через ещё совсем короткий срок стал побратимом царевича.

Сестра его, юная Арника влюбилась в меня с первого взгляда и Голоб, старший сын царя уговорил отца выдать её за меня. У царя было двенадцать дочерей, и для меня одна была не лучше другой, но Арника была ближе всех своему брату-наследнику, и я был счастлив стать царским зятем. Так я всего за какие-то полтора года вошёл в царскую семью. Царь хворал изнуряющей его тяжёлой болезнью и угасал с каждым днём, приближая моего названного брата к трону.

Моя жена в первый же год родила мне сына, а на другой и второго. Теперь же у меня уже росли четверо сыновей и две дочери. Богатым стал отцом. Царь умер, не дождавшись и второго внука от дочери Арники, новым царём взошёл мой названный брат Голоксай.

Все эти годы, наблюдая воинственных сколотов вокруг себя, которые легко завоёвывали любые города и рушили их, или брали полностью под свою власть, я не переставал лелеять мечту вернуться победителем на мой Север. Во всех походах прежнего и нового царей я участвовал и проявлял себя всегда смелым до безрассудства и ловким, удачливым воином, а потом и полководцем.

Мне легко было быть бесстрашным и могучим. Я не дорожил ни своей жизнью, ни чужой, поэтому лучше меня воина просто не существовало ни в какие времена. Я бился ради битвы. Победа для меня не была целью, только средством приблизится к цели. А цель была одна вернуться на Север.

Я следил за всем, что происходило на моём Великом Севере. И я страшно напился, когда узнал, что Колоксай пришёл туда и побил и моего отца и всех моих родичей. Я отчётливо осознавал свою вину в этом. Никто и никогда даже не зарился на Великий Север – это была вечная непобедимая земля, неколебимая твердыня. Но гонимый алчностью и наглой завистью Колоксай осмелился напасть и легко взял Великий Север под себя.

Однако недолгой и непрочной оказалась его власть. Великсай, по-настоящему великий воин, всеми уважаемый царь междуреченских восточных сколотов, теснимый с юга и востока своими братьями, выгнал с Севера Колоксаевы орды. Сам он имел идею возвращения и объединения некогда разделившегося народа. Эта идея понравилась мне самому. И я решил взять именно её на вооружение. Тем более что я, северянин, среди сколотов уже начавший своё собственное объединение.

Теперь осталось убедить Голоксая пойти на Север. Однако ему, сытому, утопающему в золоте, жирных землях, тысячных стадах, богатейшему на земле владыке, незачем было озадачиваться этим. Но мои многолетние уговоры, посулы, обещания, рассказы о чудесах Северных земель, осточертели, наконец, Голоксаю и он, по-моему, чтобы избавить уже себя от моих докучливых увещеваний, сказал:

– Гордый, стань ксаем, ты муж царевны, мой брат, я дам тебе войско. И будь Гордоксай. И как царь иди на Север. Хочешь его – возьми себе, мне он не нужен. Ни снега эти твои, ни берёзы, ни медленные реки, ни Северный океан. Тоскуешь по нему – бери и царствуй. Будем соседями. Великсай умер, его сын молод и горяч, отними у него свой Север.

Вот так я и стал благословенным Гордоксаем. Я взял войска столько, сколько захотели пойти со мной. Этих двадцати тысяч было более чем достаточно, чтобы покорить мой Север. Население там никогда не было воинственно, привыкло жить мирным трудом, получая благословение от Бога Солнца каждые девятнадцать лет.

И укреплений в городах даже не строилось никогда. Пришедшие сколоты за эти годы, что уже прошли, тоже осели и из воинов перекати-поле стали мирными и сытыми горожанами, обросшими семьями, земельными угодьями, какими-нибудь мельницами, скотом, лавками, ремесленными мастерскими, которыми справедливо гордились северяне, так что степняки перестали быть настоящими сколотами. Поэтому в победе моего войска я не сомневался. Тем более что мне мальчишка, сын Великсая? Я и самого Великсая не побоялся бы.

И теперь, оставив беременной седьмым ребёнком Арнику на попечение брата, оставив всё, что могло казаться прочим пределом мечтаний любого, кроме меня, я вырвался, наконец, навстречу своим настоящим мечтаниям – трону Великого Севера. Никакой мальчишка-сколот не может царствовать на троне моего отца. Каким бы достойным он ни был, каким бы ни был прозорливым и мудрым, как рассказывали о нём те, кто его знал.

Я был уверен, что все, кого я помнил, давно умерли. Для меня прошло не девять лет. Для меня прошли века, так много жизней я успел прожить за эти годы. Внутри себя.

Но только теперь для меня начиналась настоящая жизнь. Та, которую я хотел, о которой только и думал, не забывая ни на миг. Это имена моих детей я забыл через несколько дней, как забыл имена моей жены и детей, что остались на Севере, когда я сбежал оттуда. Я забыл даже, как я сбежал. Я не хотел об этом помнить. Я помнил только одно – мою жажду трона Великого Севера. Больше ничто для меня не было важно. Тем более никто.

Но северян в моём войске я приветствовал и, приглядываясь, повышал, приближая к себе. Так, мне очень понравился Волк – его имя идеально подходило ему. Немногословный и резкий, он не имел ни привязанностей на Севере, ни среди сколотов. Он злобен и холоден.

Однажды за чаркой крепкого вина я спросил его, что он оставил на Севере. Он ответил, не моргнув глазом:

– Ненависть. И любовь.

Я удивился, подумать только, я-то его подобным себе полагал ледяным, а он, что же, порождение вулканов и горячих гейзеров?

– И кто твой обидчик? Законный сын твоего отца? – ухмыльнулся я.

– Нет. Женщина.

– Сестра? Дочь твоего отца? Знакомая история, я будто слышал её.

– Нет, Гордоксай. Моя сестра мирная девушка, тихая, как домашняя овца. Нет-нет. Та – шлюха, которая раздвигала свои подлые ноги для всех, кроме меня.

Его чёрные глаза полыхнули страшным огнём.

– Тебе-то и не дать? – удивился я. – Да любая счастлива была бы.

– Любая. А эта… – у него даже голос сел от злобы.

– Что ж ты сделал? Убил её?

– Я убил, но она как змея из кожи выползла и опять жива.

– И что ты тогда сделал? – меня всё больше увлекал этот занимательный рассказ.

Давно я не слышал подобных историй. Я ещё не видел ни в ком такой жгучей, как раскалённый металл, ненависти. Даже моя собственная никогда такой яростной не была. Моя распекала, растворяла, как медленный яд.

– Я сжёг её вместе с её женихом, чтобы в своём пепле вспоминали меня.

Я захохотал:

– Тогда зачем тебе на Север?

Он, как ни в чём, ни бывало, качнул головой:

– Думаю, эта паскуда опять жива и… – он грязно выругался.

– Хочешь убить её? Найти и убить?

– Убить – непременно, но вначале… – он показал такой красноречивый и горячий жест, что даже мне привычному к самым грубым словам и жестам, стало не по себе, – и убью теперь медленно и очень больно за все шесть лет, что я ношу её в моём сердце, я отомщу ей.

– Может, её нет в живых всё же? – я с интересом смотрел на него. Оказывается Волк не ледяной, это я обманывался… Но так, ещё лучше: люди с огнём в крови всегда сильнее и полезнее хладнокровых.

– Живая, – сказал Волк поднимаясь. – Я её сердцем чую теперь. На то я и волк.

– Кто ж она? Если не овца…

– Как кто? Волчица, разумеется, – ответил Волк, удивляясь моему вопросу. – Волчица, которая стала сукой.

Вот такие ненавистники собрались со мной на Север. Другие шли за золотом, которое в прошлом году дождём пролилось на Север, потому что был год Солнца. Кое-кто из сколотов знал об этом, и знали все северяне.

Мне не нужны были ни северные женщины, ни золото. Мне нужен был только сам Север. Корона, которая должна венчать голову Ольга, как меня назвали при рождении, меня, сына царя, самого сильного из всех, кто когда-либо рождался на моей земле.

И с каждым днём, приближаясь к Северу, я чувствовал всё большее воодушевление. Даже возбуждение. Ни один влюблённый на земле не ждёт так любовной встречи, как я ждал возвращения домой.

Вот на горизонте сине-зелёной тёмной полосой прорисовались леса. Целая густая, кажущаяся непролазной линия. За этими лесами далее начинаются земли Великого Севера. Здесь я и приказал остановиться лагерем. На таком расстоянии от Северных границ, где нас не обнаружат, потому что так далеко никто не выходит. Всё организовать, послать вперёд разведчиков, решить с моими воеводами каким порядком мы пойдём, куда ударим прежде, куда потом, чтобы разом подмять и подчинить себе царство. Забрать всё, всё то, что было и должно было быть моим. Моим!

Я с рождения полагал себя царём, пока мой отец не выбрал себе новую наследницу. Плевать, что она чистокровная царевна. Плевать, что на этом троне должны быть только из чистого золота люди. Теперь там сидит сколот и небо не упало на землю и Солнце не сожгло их. А значит я, незаконный ублюдок, полукровка, окажусь на своём месте.

Убить как можно больше прежних сколотов и вообще мужчин. Мы сами мужчины, для чего нам те, что там уже есть?..

Поняв, что Онега не мертва, а всего лишь в беспамятстве, я вначале обрадовался почти до слёз, а потом понял, что это мало чем лучше: я-то ничем не могу ей помочь, что же буду сидеть и смотреть, как она помирает? Вот ужас, хуже не придумать. И людей-то вокруг нет…

Злость обуяла меня. Какого чёрта мы подались в эти скитания?! Какого чёрта я и вправду увязался за ней? Я ничем не облегчаю её путь. Я для неё обуза. Она говорила, что не станет заботиться обо мне, а на деле заботилась и учила, как выживать среди незнакомых людей, в лесу и в поле, как не попасть или выбраться из болота. Как не дать себя сожрать волкам. Как не перегреться на палящем солнце и не околеть от холода безоблачной ночью в степи. Как не попасть в руки разбойникам. И как из их рук высвободиться. Как драться с теми, кто сильнее и многочисленнее тебя. Как прятаться, оставаясь невидимой ни для кого. Она знала всё об этом, он царица не столько теремов, сколько бездомных и неприкаянных. Она выросла в тереме, но повзрослела на улице.

Вечерами у костра мы говорили обо всём, что не касалось людей, которых мы оставили позади, городов, которые не увидят нас больше и даже о нас не вспомнят. Она рассказывала о звёздах, о том, как движутся они в бесконечном пространстве. Это было тем легче, говорить о небе и его чудесах, что мы лежали под этим шатром, спокойно взирающем на нас.

– Откуда ты знаешь, что там всё именно так? – удивлялся я. – Откуда можно знать то, чего никто не видел?

Она только улыбнулась как ребёнку-несмышлёнышу:

– Разве ты видел ветер? Но ты знаешь, что он есть. И ты знаешь, на что он способен. Ты знаешь, что он может прогнать зной и развеять тучи. И что может смести всё с лица земли, поднявшись в ураган. Но ведь ты его никогда не видел.

Удовольствие говорить с ней. Мне кажется в такие часы, что я с мужчиной говорю, образованным и мудрым. Гораздо старше и умнее меня. А на деле мы ровесники.

– Сколько книг ты прочла, Онега?

– Кто считает? Но я прочла немного, я довольно невежественна, Доня. Женщинам не очень-то доступны и книги и древние знания. Например, на Солнечных дворах многое множество книг и знаний, но жрецы ревниво охраняют их. Хорошо, если пользуются ими сами…

И вот она, моя восхитительная спутница, свет, за которым я пошёл, сейчас в забытьи и даже почти не откликается на мои слова, на то, что я тормошу её…

После припадка страха, а после него – злости, я долго сидел подле нее, пытаясь собраться с мыслями, преодолеть растерянность и решить, что же мне делать теперь. В эти мгновения или окончательно перестану быть рабом или она погибнет.

Я смотрю на неё, бледное с голубинкой лицо, в глазницы залегли тени, губы пересохли, припухли как-то, а ресницы громадные тёмные прямо на щёки легли, волосы в потной косе под спиной, и не чует её… И почему я не заболел вместо неё? Она-то вылечила бы меня в два счёта.

Подумав-подумав, я решил, что сидеть здесь – это дожидаться, что волки или медведи набредут на нас, надо двигаться. Куда-нибудь, но в конце-концов мы набредём на людей. А вдруг и у них есть свои кудесники, которые могут лечить цариц?

Я оседлал лошадей, собрал все наши скудные пожитки, увязав в узелки, теперь осталось каким-то образом взгромоздиться в седло вместе с ней. Это не так-то просто, я не Яван, который может держать её в одной руке.

Пришлось вначале перекинуть её через седло:

– Уж прости, Онега, что я с тобой как с мешком брюквы… пробормотал я, – но ты сейчас ничем не лучше.

А потом, взобравшись, в седло развернуть к себе и держать как, прижатой к себе. Она безвольно приникла ко мне. Вообще-то, я касался её однажды, и тогда она тоже была почти так же безучастна к происходившему, как и теперь, но и тогда это было… Да, это волнительно и приятно, несмотря на то, что мне ничего обещано не было и даже сверх того: я знал точно, будь она в состоянии сейчас, уже врезала бы мне за эти прикосновения и крепкие объятия, за то, что я лицом прижимаюсь к её лицу, что вдыхаю аромат её кожи и волос, пахнущих речной водой. Что смотрю в её лицо так близко. Что, несмотря на то, что она без памяти, и я боюсь, что она умирает, я не могу не думать, как мне хочется поцеловать её приоткрытые губы и я ловлю её дыхание в свой приоткрытый рот. И я чувствую себя из-за этого чудовищем, я думаю только о том, чтобы узнать, отчего это непотопляемый Яван, знавший, наверное, тысячу самых прекраснейших женщин, так втюрился в неё, что полностью переменился.

Впрочем, что Яван, я сам потащился за ней в бездомную жизнь, при том, что и не обнимал её толком ни разу. Зачем?..

Вот интересно, где она сейчас? Где пребывает душа, когда человек без сознания? Где она сейчас? Что она чувствует? Или ничего? Я не верю, что такой человек, как она, может позволить глупой простуде убить себя…

Я на рассвете почувствовал её. Пребывая в некоем странном трансе, я почувствовал, что Ава рядом. Незрима и неприкасаема, но вот здесь, со мной, ощутима, так, как я чувствовал и слышал Его. Она теплом обдаёт мою кожу.

– Бел… Бел, любимый, мой милый… Бел, я ослабела. Я совсем потеряла силы… Без Севера я не могу, я гибну… Гибну, Бел…

– Ава! Ава, вернись!

– Я не могу… сейчас… помоги мне… я почти мертва… помоги мне Бел… Ты когда-то не мог… когда-то мы не были ещё… ещё не знали друг друга как теперь… как теперь, когда наш второй сын растёт у меня под сердцем… Бел выведи меня… выведи из тьмы… Мне холодно здесь… Мне больно…

– Ава! Ава! Я помогу! Слушай! Слушай мой зов! Иди! Иди за моим голосом! Иди за моей кровью, Ава!

– Так больно… а-ха, как же больно… снова и снова…

– Ава! Ава! – закричал я, вскакивая и обрывая эту связь, которая, впрочем, надорвалась уже её болью…

Ава… я иду, я чувствую тебя и чувствую, что с тобой. Только выдержи. Только дождись меня. Выйди из тьмы…

Мы с Яваном смотрим, друг на друга всего какое-то мгновение, мига достаточно, чтобы прочитать мысли друг друга: мы проигрываем. Явор освободился каким-то манером. Доброгнева подожгла свой терем, превратившийся для неё в тюрьму на эти дни, пока она выздоравливала от ран, оставленных золотой кровью Великого жреца.

Она бежала наугад. Просто бежала, чтобы спастись, но нашлись те, кто сказал, что Явор жив и более того, что он рядом. Те, кто освободил Явора. И только Явор теперь, как и в самом начале её замысла, мог не просто спасти её, она спаслась бы и без его помощи, нет, он тот, кто осуществит всё, к чему она шла, к чему стремилась. И теперь стремится ещё больше, ещё сильнее, потому что едва не потеряла всё. Даже жизнь.

Увидев и услышав грохот и вопли, несущиеся со стороны ратного двора, я понял, что битва, которой я столько времени надеялся избежать и которую оттягивал, как мог, разгорается.

Яван не стал говорить: «я предупреждал, надо их прикончить», он просто глянул на слуг вокруг нас:

– Оружие, быстро!

Я и он кинулись в оружейную, нам помогли натянуть доспехи из мелких стальных пластин, что сразу сделало наши тела похожими на морских чудищ. Мои показались мне тесными, я давно не надевал их, должно раздался за это время… но на это сейчас мне было плевать, расслабили ремни и дело с концом, победим, скуём новые по размеру.

Ладо, наше царство зашаталось без тебя и вот-вот рухнет…

Мы с Яваном одновременно вылетели из терема, бросаясь на подмогу верным ратникам. Они были готовы, Яван не расслаблялся с момента, как пленили Явора и Доброгневу. Он как Авилла с самого начала был настроен на жёсткие меры в отношении заговорщиков. Это мы с Белогором тянули время и терпение наших врагов и союзников. И теперь мы с Яваном одни. Впрочем, Яван стоит десятерых союзников в бою. Сильный и умный человек, вдохновенный воин, он лучшая подмога. Что бы я делал, если бы он принял сторону Явора… Но в Яване добро побеждало всегда. Меня он считает добром, поэтому и остался верен мне.

До быстро расцветшего рассвета продолжалась битва на ратном дворе, Черныш легко ранен в щёку, кровь окрасила его белёсую бороду с левой стороны, Ковыль и мы с Яваном невредимы. Это хорошо, потому что лекарь наш великий далеко от нас. А прочие жрецы…

– Солнечный двор запалили! – прокричал кто-то.

Бой вышел уже за пределы ратного двора. Весь город поднялся. Кто-то на нашей стороне, кто-то на стороне заговора. Жгут дома друг друга, в основном сколотов. Лавки…

Я увидел Милану и Люду с растерянными, напуганными лицами, держащими узлы в руках.

– Милана, помоги! – крикнул я им. – Лиллу с детьми отведите к отцу на мельницу, там должно быть тихо, он на окраине живёт. И сами там схоронитесь пока!

Яван быстро глянул на меня, Люда кивнула, поняв его без слов:

– И ваших возьмём, ксай Медведь, ты не волнуйся… – и кинулась в терем.

А Милана по улице к дому Лиллы. Хорошо, что «соты» я давно разогнал, первым делом подожгли бы их, чтобы больнее ударить меня. Но Агня опередила моих самых лютых врагов, и уничтожила почти всех, кто мне был хоть сколько-то дорог.

Но города нам не удержать. Об том говорит и Ковыль, перекрикивая лязг оружия и вопли.

– Отходить надо Ориксай!.. Из города уйти!.. Соберем силы – отвоюем!.. А так только ляжем все здесь разрозненно… Хоть и готовы были… а каждую ночь не каждый спит вполглаза…