Читать книгу Не угаси лампадку! - Татьяна Зверева-Литвинова - Страница 6

В свидетельстве о рождении Валентина, полученном в Успенской церкви на Покровке, подчеркивается, что его мать, урожденная Струженцова «из дома Троицких». Это отмечалось потому, что бабушкиным дедом был благочинный протоиерей Александр Павлович Троицкий: он занимал самую высокую должность в церковной иерархии, до которой только мог дослужиться светский женатый человек, не принявший монашеского пострига, что-то вроде секретаря горкома партии Москвы, как говорила моя бабушка. Его женой была Вера Никитична Воскресенская, до сих пор на Новослободской сохранился их дом, находившийся рядом с храмом. Ещё до революции Александр Павлович подарил своей любимой старшей внучке от дочери Елизаветы, Верочке, дом в Успенском переулке и выдал её замуж за одаренного юношу, выпускника семинарии, желая сохранить за семьёй приход на Покровке – его многочисленные дети и внуки выбрали для своей деятельности светские профессии. Среди последних были и известный архитектор, и профессора консерватории и МИИТ-а, и юристы, и офицеры, но ни одного священника, что, впрочем, на любом поприще не мешало им оставаться глубоко верующими людьми.

Отцом Веры был священник Иван Иванович Струженцов, служивший вместе с Сергеем Александровичем Зверевым, её будущим мужем, в храме Космы и Домиана в Садовниках. Это была прелестная церковь, построенная ещё в 1625 г. в Нижней Садовничьей дворцовой слободе и окруженная садами, возделываемыми государевым садовником. Она находилась вблизи Москвы-реки, на Болотной площади, как раз напротив Кремля. После революции храм был ограблен и разрушен, сады уничтожены, а отца Веры расстреляли за оглашение на службе знаменитого воззвания патриарха Тихона. Все, кто знал его, говорили, что это был необыкновенно весёлый, добрый, умный и отзывчивый человек. Маленький Валентин никак не мог понять, куда же пропал его любимый дедушка.

Родню отца Вали несчастья тоже не обошли стороной. В Подмосковье убили дядю мальчика, священника Одинцовского района Александра Александровича Зверева: тогда с ожесточением вводили в жизнь знаменитое письмо Ленина, призывающее к убийству батюшек: «Чем больше число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства нам удастся расстрелять, тем лучше». Прямо на станции, на глазах у пораженной публики, священника застрелили, обвинив в краже только что купленного им литра керосина. Это был настоящий народный пастырь, смелый и независимый, к которому с любыми трудностями обращались все окрестные жители, и он умел не только словом, но и делом постоять за них, что очень не нравилось местным властям. Сразу после его смерти храм был превращен в склад: если бы священник был жив, все окрестные прихожане встали бы вместе с ним на защиту церкви, вот его и прикончили.

Вскоре закрыли, а затем снесли и Успенскую церковь на Покровке, в которой много лет служили наши предки, последним настоятелем этого удивительного храма был Сергей Александрович Зверев, Валин отец, а мой дедушка, так он лишился дела, к которому готовился долгие годы. Наш дом находился рядом с храмом, бабушка говорила, что мы с братом седьмое поколение, рождённое в нём, это только если считать тех, кого она помнила лично или по рассказам.

Потеряв семейный приход, он, его жена и трое маленьких детей остались без каких-либо средств к существованию, от трёхэтажного дома и имущества им оставили только три смежные комнаты, а сам дом превратился в «воронью слободку». Сергей Александрович был высокообразованным человеком, он окончил духовные семинарию и академию и владел древнегреческим и древнеславянским языками, латынью, немецким, английским, и, конечно же, французским, хорошо знакомым тогда всей русской интеллигенции. Но кому всё это было нужно? И тогда он стал преподавать математику в школе, и даже это делал блестяще – такое разностороннее образование получали тогда выпускники духовных учебных учреждений. Его приглашали на преподавательскую работу в Московский университет, да кто же возьмёт бывшего батюшку? Нищенское существование на учительскую зарплату едва позволяло семье сводить концы с концами. Положение осложнялось ещё и тем, что его жена Вера, вчерашняя барышня-гимназистка, с трудом понимала, почему им вдруг стало не хватать самого необходимого, и куда сгинула счастливая беспечная жизнь, которая была у неё до замужества. Даже на кухне она чувствовала себя неуютно рядом с грубыми озлобленными «борцами за справедливость», бросающими вслед «барыньке», как её до конца жизни называли, крепкое словцо с матерком. Невольно особую ненависть новые жильцы испытывали к вчерашним хозяевам, которая автоматически переносилась и на маленьких «буржуйских» детей: их пытались всячески обидеть и унизить, хоть они и были ныне такими же голодранцами, как и все остальные после гражданской войны. Старые москвичи по-прежнему относились с уважением к их семье, бывшей всегда доброжелательной и приветливой к людям любого сословия. Но коренных жителей становилось всё меньше и меньше: они интенсивно разбавлялись политически грамотными люмпенами и переселенцами из других городов и деревень, часто озлобленными, завистливыми, малообразованными людьми, среди которых встречались и бандиты всех мастей, настроенные в основном резко против интеллигенции и москвичей – увы, история всегда повторяется.

Дорогие моему сердцу жители первопрестольной – осколки души некогда Великой Империи, как вы были добры и хлебосольны, словоохотливы и душевны, как наивно доверчивы и бесшабашно веселы…

Вот все и пришли в Москву, и с раздражением стали вытеснять её коренных обитателей. Но у них ещё где-то там, в Баку или в Кишинёве, на Кавказе или в Запорожье, остался их отчий дом, а у нас, так нелюбимых ими коренных москвичей, он один-единственный и только здесь.

Вместе с москвитянами и безвозвратно уходила такая уютная и всегда неожиданная, хлебосольная и суетливая, бесконечно непознанная и таинственная старая Москва… Сколько же богатств было создано златоглавой, что её разрушение продолжается и до сих пор!? Мы и ныне становимся эмигрантами, никуда не уезжая от родного порога. Что осталось от твоих кривых улочек-закоулочек, проходных двориков и цветущих садиков, наша малая Родина, прелестная подруга детства и жизни многих-многих поколений?? Куда подевался весёлый детский гул белобрысых головок, сопровождаемый гневным окриком грозного дворника-татарина, которого, впрочем, никто не боялся: ведь дети прекрасно знали, что именно он их и не даст в обиду. Не скачут более во дворах мячики, не разрисован асфальт мелом в клеточки-классики с цифрами, по которым когда-то задорно прыгали девочки с торчащими в сторону косичками, не рассекают самодельный каток дошколята. И не услышите вы более по вечерам надрывно поющую семиструнную гитару, окружённую подростками, не увидите в праздник соседей, интимно беседующих под горькую настойку, с кряканьем направляемую в бездонные желудки «взрослых», в которых и мы, незаметно, день за днём, превращались. Мелькают чужие, раздраженные лица, в любую минуту готовые ощетиниться и обругать нас, коренных москвичей, ненавистных всей стране и особенно новоявленным «москвичам». А много ли нас осталось в столице? Два-три процента? Неужели и ты навсегда уходишь от нас, «дорогая моя столица»!?

Иногда я захожу в какой-нибудь маленький уютный московский дворик, знакомый мне с детства и доживающий последние дни в хаосе безликих новостроек первопрестольной, и он на короткое время поглощает мою беспризорную душу, и дарит ей безмятежные счастливые минуты воспоминания о давно минувших днях, и быстро пробежавшей шальной юности, и я с болью думаю о той, навсегда утраченной Москве, в которой жили мои дедушки и бабушки. С горечью бродила я по уютным городам Испании, Италии, Франции, Германии – почему история застыла там на века и никто не покушается на их самобытность? США, появившаяся на карте мира совсем недавно, можно сказать, вчера, по сравнению с Россией, и та кичится какой-то там культурой и архитектурой. И не клеймит позором свою варварскую, беспредельно кровавую историю, забыв, как ограбили до основания и уничтожали коренные народы и их страны, как подлостью и обманом вывозили африканцев, продавая наравне со скотом и истязая их на плантациях.

А ведь таких неповторимых городов и удивительного, как у нас, зодчества вы не найдете нигде в мире! Уничтожена западными варварами архитектура и культура православной Византии, а похищенными из неё сокровищами гордится «хозяйственная» Венеция, разорена и разрушена историческая часть прекрасной Сербии – Косово. А наши бедные прелестные провинциальные города погибают сами, вынужденно покидаемые их жителями.