Читать книгу Близнецы - Тенгиз Maржохов - Страница 2

В ночном небе северного полушария можно наблюдать созвездие Близнецы. Они бредут по Млечному Пути рука об руку и постоянно спорят – чья звезда горит ярче.

Близнецы замолкают, внимая Вселенной, слушая мифы о брате, отказавшимся от бессмертия ради брата, и бредут дальше… горя по-разному, живя по-разному, но всегда вместе.

Эра рыб, безвольно плавая в бульоне Фороса, уступила место эре Водолея. Пришло время перемен. Китайцы схватились за голову. Россияне за рыночную экономику. Запад довольно потирал руки – рухнул оплот зла – Советский Союз. Развалился на разноцветные куски Красный Гигант. Идеология растворилась в голодных желудках трех сотен миллионов человек.

Маятник, натянутый красными пророками до последнего предела, возвращался, сшибая на своем пути зазевавшихся ротозеев. Интернационал – международный пролетарский гимн теперь не пели, но более чем актуально стало опять: «Весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем, мы наш, мы новый мир построим – кто был никем – тот станет всем!»

Новый мир – это демократия – право правого. Если раньше стояли в очереди порядком – стояли организовано, терпели, но стояли, то теперь полезли со всех сторон, без оглядки, по головам. Девиз наступившего времени: «Наглость – второе счастье! Кто умеет крутиться – тот на коне!»

Москва – столичный мегаполис, политый обильно демократией – неведомым доселе удобрением, распустился, как огромный цветок. Садовник появился вовремя, как спасение. Умело повел дело в мегаполисе по благоустройству и облагораживанию лужков: где надо удобрит, где надо взрыхлит; где проредит, где рассадит; где подрежет, где привьет; где паразитов потравит, где натравит… В хозяйственных руках цветок расцвел. Остальные цветы в саду загибаются. А главный цветок благоухает и сочится нектаром. Цветок жизни и цветок убийца – привлекает насекомых со всего сада.

Со всех концов развалившейся империи в Москву полетели, кто мог стать на крыло, ехать на колесах, плыть на веслах. Автостопами. Цыганскими таборами. Всеми правдами и неправдами. Короче говоря, стекались в Москву и «сливки» и «отбросы»: Семижильные трудяги и бездельники. Научные работники и джентльмены удачи. Медалисты и неучи. Спортсмены олимпийцы и молодые хулиганы. Талантливые артисты и неординарные авантюристы. Всех манила возможность половить рыбу в мутной воде. Желание стать пророком и утереть нос отечеству.

Всем понемногу наградила природа молодого парня по имени Джахид – Джони, как прозвали его в детстве в родном патриархальном Азербайджане. Еще недавно Азербайджан составлял для Джони целый мир, покрытый преданиями и легендами, как золотой песок лазурными волнами Каспия. Мир, который после развала Союза показался ему тесным. Предания и легенды, как и беззаботный, сочащийся сладким гранатовым соком период детства остался позади. Впору брить или отпускать усы, вставать на крыло взрослой самостоятельной жизни. Но все теплые места заняты, некуда преткнуться без поддержки. А гордость не позволяет кланяться выскочкам – новым азербайджанцам, или перекрасившейся элите, занявшей лучшие места, и прописавших там своих детей и внуков.

Сказка, в которой герой идет искать счастье за три моря, показалась Джони подходящим сценарием. Подобно деду, в молодости уехавшему из дома на ишаке, протрясшего бурдюки до взбитого масла по Ирану и Турции, кочевавшего с мамлюками по пескам Алжира и Египта, дошедшего до Мекки и Медины… пропавшего без вести, неожиданно вернувшегося после войны в конце 1945 года из Румынии героем и уважаемом коммунистами человеком. Построил большой красивый дом в Баку и положил начало их роду. Но Джони не застал благополучия своей фамилии. Как ветры с Каспия, переменчива оказалась милость коммунистического режима. Их дом исчез под натиском песчаных бурь перестроек – новостроек.

Легенды о великом дедушке не давали Джони покоя. Впитав их с детства, он положил если не превзойти, то хотя бы быть под стать деду. Правда, деду помогал талисман, найденный в неведомых землях. И Джони намеревался найти свой.

В отличие от прославленного деда, Джони привлекал не витиеватый узор Ближнего Востока, а простор матушки России. Он заинтересовано поглядывал на земляков, вернувшихся с северных широт некогда одной огромной страны. Это были люди другого качества, как вернувшиеся с победной войны гусары. Пока местные, запутавшись в перипетиях наступившего времени, держались за многовековые адаты, земляки на чужбине бороздили просторы молочных рек и кисельных берегов. Они возвращались на фантастически крутых иномарках, и разъезжали по городу, собирая любопытные и завистливые взгляды; при этом происхождение машин, как лошадей на войне, было сомнительным. Они были одеты по моде всевозможных последних писков, и щеголяли перед знакомыми, давая потрогать красивую пряжку, пощупать ткань брюк или помереть кепку; причем одна вещь могла быть не по размеру или не подходить по стилю. Их выделяло наличие карманных денег и широта души. Блеск глаз, особенно при воспоминаниях о сочных северных Наташах. Джони догадывался, что большая часть таких гусар были подонками. Но был убежден, что женщины любят подонков. Он желал примерить такой халат и на этом поприще чувствовал свои молодецкие перспективы.

И, конечно, Джони манила красавица Москва, с ее непредсказуемым характером и неограниченными возможностями. Манила, как манит лису запах теплого курятника. Риск не берется в расчет, главное добраться до цели. Где конкретно применит себя Джони не знал. Но знал, что применение найдется. Голова на плечах, руки на месте.

Размеренная жизнь старой бабки Баку не для него. Успеет он, потом, воспитывать детей и просиживать вечера в чайхане на набережной за нардами под задушевные песни Полада Бюль-Бюль Оглы и Муслима Магомаева. Успеет собрать свой урожай граната и инжира. Даже внуков вырастить успеет. А пока надо заложить фундамент будущего благополучия. Начать с малого и прийти к большому результату. Создать что-то своими руками.

Родня твердила азербайджанскую пословицу: «Лучше шип в отечестве, чем роза на чужбине». Но Джони больше нравилась другая: «Кто на чужбине не бывал, цену Родине не узнал».

Пусть другие копошатся у родительского очага, покорившись судьбе и статистике. А он создан для большего. Его позвал ветер перемен.

Москва очаровывала картинкой с экрана телевизора, с открыток, календарей. Тому, кто не бывал в Москве, казалось, это сказочный город, яркий, разноцветный, как купола Храма Василия Блаженного, и сладкий, как шоколад фабрики «Красный Октябрь». Но тем, кто попадал сюда, становилось не до сказки. Либо этот огромный плавильный котел переплавит тебя в своего адепта, либо тебе здесь не место, не приживешься. И переплавившись, ты еще больше полюбишь свою малую родину, но никогда не сможешь вернуться.

Москвичи раздраженно говорили: «Москва не резиновая!» Приезжие им отвечали на все виды диалектов, акцентов и говоров: «Конечно не резиновая… Москва белокаменная, златоглавая, дорогая, любимая… третий Рим, большая деревня, болото, и как засасывает, как засасывает».

Многие предпочитали прозябать не на периферии, а в центре. Лежать на дне, в иле, в песке, как «морской черт», и ждать своего часа. Совершить одну сделку и разбогатеть, прыгнуть из грязи в князи. Бизнес не мудреный: купи – продай. Или еще лучше влезть посредником между этими понятиями. Попытаться найти покупателя и продавца на самый разнообразный товар: недвижимость, мебель, оргтехнику; цветные металлы; пчелиный, змеиный яд, медвежью желчь, оленьи рога, тигриные кости и прочее, прочее, прочее. Те редкие счастливчики, кому удавалось схватить удачу за хвост и в короткое время поднять «капусту», попадали под действие закона: «Легко пришло, легко ушло». Или: «Бог дал, Бог взял». Тут же процветал игорно-лохотронный бизнес и, конечно, похоронный, кладбища так не росли аж со времен войны.

Когда утреннее солнце позолотило горизонт, Джони поцеловал мать, обнял отца, потискал Барбоса. Перекинул через плечо полупустой рюкзак со спортивным костюмом, полотенцем и сменным бельем. Покурил на углу с приятелями, и хорошее настроение понесло его на крыльях надежды к стоянке дальнобойщиков. Откуда он, как младший караванщик, точнее, как сопровождающий груза сельскохозяйственной продукции, сядет в провонявшую соляркой кабину еще бодрого «Камаза», закинет рюкзак за подголовник и без особых происшествий благополучно доберется до одного из столичных рынков.

Через неделю скитаний, вдохнув полной грудью ширь простора, распрямив позвоночник, принявший форму кресла кабины, смыв с рук и лица дорожную копоть, Джони не станет искать других путей, прибьется к рынку на юго-западе Москвы.

В годы перемен возле каждой станции метро возникали рынки. Олицетворяли они пущенную на самотек экономику страны. Продуктовые, вещевые, хозяйственные, технические, антикварные и прочие отношения принимали вид базаров, ярмарок, барахолок, блошиных и птичьих рынков.

Предварял каждый такой рынок живой коридор бабушек, предлагавших тот товар, который сподручней перехватить на ходу или по ходу. Все перевернулось с ног на голову, страна превратилась в одну сплошную барахолку. Раньше стояли в очередях спроса, теперь стали в очереди предложений. Тогда готовы были положить три цены за дефицит, сейчас любой каприз за ваши деньги. Пройдясь по такому коридору можно было наслушаться последних новостей, полезных советов и даже узнать свое будущее.

Джони считал бабушек коллегами и дружил с ними. Отсутствие конкуренции, устраняло почву для конфликтов. А в самых простых, насущных, бытовых вопросах помогало. Помыкался Джони по углам и скоро понял: «Где колхоз, там разруха». Проживание земляческими шалманами в коммунальных квартирах сулило пустым холодильником, отсутствием денег и постоянными приводами в милицию. Как следствие, расшатанными нервами и подорванным здоровьем. Поэтому это была вынужденная и, как надеялся Джони, временная мера. Запасной вариант, как завалявшийся в подкладке куртки жетон на метро, был припасен всегда. Со временем все должно наладиться. Бывало, везло, Джони проживал отдельно. Поселялся в новом месте с проблемами и посулами. Вылетал шумно и со свистом. Но всегда находил приют у сердобольных бабушек.

Одевался Джони, как и все молодые люди без лишних карманных средств, на рынке, хотя заглядывался на витрины бутиков. Ездил на общественном транспорте, но мечтал о машине. Водился с девками, предвкушал знакомство с леди.

Курил «Мальборо»… Мог остаться голодным, но упорно курил «Мальборо». Да что там остаться голодным… Голод не покидал его, разжигал хищнический азарт, притуплял чувство страха, подменял собой интуицию. Воспоминания деда, когда не было воды утолить жажду, а умываться приходилось песком, придавали Джони силы. Он тряс головой, как бы стряхивая барханный песок, бодрился и затягивал пояс потуже. Постоянными спутниками становились сигареты и чай.

Джони был честолюбив, но хорошо приспосабливался. Бывал горяч и вспыльчив, но добр до простоты. Обостренное чувство справедливости чаще мешала ему. Он казался типичным южанином для русских девушек. Для южанок почитался красавцем. Был смуглым брюнетом среднего роста. Хорошо сложен физически. Черноглазый, белозубый, с улыбкой кому-то казавшейся хитрой, кому-то нахальной. Мог бы прекрасно играть пустоватых персонажей с подковыркой, или романтичных героев с гнильцой.

Как-то раз должна была состояться сомнительная сделка, и Джони битый час прождал приятеля в зале крытого рынка. Прислонясь к прилавку цветочника, он наблюдал за происходящим. На улице оливковым маслом текло солнце, щипало глаз. Внутри желатином дрожала прохлада.

По залу шатался парень, от ряда к ряду, от прилавка к прилавку. С кем-то скалился в улыбке, с кем-то сдвигал брови и хмурился. Заходил в чайхану, тут же, при зале, и появлялся вновь. К нему подходили люди, что-то спрашивали, что-то шептали. Этот парень, – как понимал Джони, – координировал работу в зале. Широкие зеленые брюки, черный чуб, грязный загар – таких земляков Джони видел на всех рынках, где бывал. Следующее звено после розничных торговцев, надсмотрщик, глаза – уши, первая помощь, если что – «тревога».

Джони посмотрел на циферблат настенных часов – прошло около получаса.

К главному входу, бликуя полировкой, подъехал большой тонированный «Мерседес», как бегемот пробрался через мельканье птичьего базара к парковке.

Из чайханы вышел человек в модном тогда двубортном костюме, в руках держа «котлету». Он, поглядывая по сторонам, подошел к бегемоту, просунул «котлету» в чуть приспущенное окно. Перекинулся парой фраз и вернулся в зал. Стекло бесшумно поднялось, бегемот лениво отъехал. Двубортный костюм пожестикулировал с широкими зелеными брюками, глазами – ушами, и исчез в чайхане.

Джони зевнул и поискал глазами приятеля. Того не было видно, и Джони стал домысливать увиденное.

Рынок поделен на сегменты. Вещевые и хозяйственные прилавки на улице, как крестьянские лачуги, вынесены за стены средневекового города. В городе знать и купечество: мясные, молочные, овощные, фруктовые прилавки; птица, мед, специи, цветы… Животный запах мяса сочетается с ароматом цветов. Застывшая ухмылка свиного рыла с бордовой грацией на длинной ножке. Запах цитрусов перебивают пряности и перец. Чистый холодок сметаны сменяется пылью круп. Где-то слышны удары рубщика мяса, как топор дровосека в лесу. Гомон торгашей, шуршание пакетов, затихая, позволяет услышать воркование голубей под потолком, воробьиную перебранку в углу.

Существует еще торговля знаков, жестов… Не вовлеченные так же связаны круговой порукой. Хочешь стоять за прилавком, иметь свой барыш, должен все замечать, но делать вид, что ничего не видел.

Деньги, информация – поступает в перевалочный пункт – чайхану. Курьер доставляет прибыль в кабинет, где сидит большой человек, который совсем не ассоциируется с торговлей. Он похож на министра, депутата, минимум на деятеля культуры. К нему стекаются средства не с одного такого рынка. Может быть, часть «котлеты» идет еще выше.

Джони вздохнул. Он представил, что когда-нибудь будет тем человеком, кто посылает курьера собирать дивиденды. Будет жить на широкую ногу. Ходить с семьей в театр. Здороваться за руку с мэром и членами правительства. Другими словами, займет достойное место на вершине азербайджанской пирамиды. И приблизиться к славе своего деда. В диаспоре будут почитать за честь дружить с Джони. Он будет влиять на политику отрасли, которую исконно и по праву на протяжении долгого времени занимали его земляки.

На рынке Джони пристроился приглядывать за розничными торговцами. И как бы банально это ни звучало – за арбузниками. Сам стал надсмотрщиком, глазами – ушами, первой помощью, если что – «тревогой». В его обязанности входило присматривать, чтоб никто не обижал продавцов, ни милиция, ни бандиты, чтоб выручку и товар не крали. И походу держать ухо востро. В таком управляемом бардаке бывает всякое. Всего не предусмотришь. К тому же арбузы сезонный барыш, вот зелень другое дело, круглогодичный спрос. Со временем Джони планировал переместиться на зелень.

Работа не тяготила Джони, но и не была в радость. Он понимал, что это всего лишь ступенька на пути к цели. Все зависит от него. И если он проявит себя, то быстро продвинется. Джони держал в порядке свою точку и чувствовал себя причастным к рыночному бизнесу.

Как-то раз ближе к полуночи точка закрывалась. Темнота окутала город. Свет фонарей бликами лежал на полосатых арбузах, сложенных курганом. Рынок замер, потонул в теплых чернилах ночи. Многоэтажки вдоль проспекта гигантским забором подпирали ночное небо, мерцали тысячами огней. По проспекту, как по черной реке плыли транспортные потоки, поредевшие к полуночи.

Молодежь навеселе возвращалась с вечеринки. Теплый августовский вечер располагал к лирическим прогулкам. Девичий смех и перестук каблуков, нарушивший монотонный фон засыпавшего города, подошел к кургану арбузов. Девушка взяла арбуз и подбросила – на миг полосатая луна взошла на небе и, упав на землю, разбилась. Черные брови заходили волнами возмущения, кремневые глаза высекли искры. Торгаши не поняли веселого порыва, на них это подействовало как красная тряпка на быка. Они потребовали, чтоб за разбитый арбуз заплатили. Парни рьяно бросились защищать спутниц. Кто-то из торгашей бросил обидную реплику, ведь кавказцы при дамах всегда не сдержаны.

Получилось слово за слово. Перепалка. Ругань. Драка.

Джони оказался при перепалке. Это было его боевое крещение. Здесь и сейчас он должен был защитить братьев торгашей и товар. Джони не мог предположить возможных последствий, но от того, как он себя поведет, зависела дальнейшая судьба. У каждого своя правда, как ни крути.

Арбузы покатились в разные стороны. Девушки кричали. В ход пошли ящики, затем палки. Драчуны не понимали – в крови они или в арбузном соке. Джони залихватски ввязался в драку. Но силы оказались не равны, уж больно соперник попался крупный, Джони выхватил нож…

Вороны слетелись на рыночную площадь, как на Куликово поле после побоища. Битые арбузы, раскиданные ящики, мелькание лиц, рук, ног… бабий визг, мат, стоны, милицейская сирена… все поглотил мрак ночи.

С утра по рынку прокатилась череда милицейских рейдов. Везде сновали штатские. Потревожили «гнездо» и разогнали всех окрестных бомжей по соседним бомжатникам. Опрашивали всех, кто мог что-либо видеть, слышать, знать. Все попряталось, притаилось. Страдала торговля, в том числе и нелегальная. Убытки превысили терпение хозяина рынка. Он пообещал правоохранительным органам найти и выдать виновника беспорядков.

Стал рыскать по следу голодный и злой шакал.

За дело принялся Алик – пройдоха среднего пошиба. На рынке Алик был незаменимым человеком. Таким незаменимым, что заменить, а точнее, подсидеть его хотели многие. Да что там хотели, многие пытались, но… Алик как был незаменимым, так и оставался. Если привезли товар без документов, вам к Алику. Если негде разгрузить фуру, вам к Алику. Найти точку под реализацию, вам к Алику. Скинуть товар за полцены, вам к Алику. Короче говоря, любые манипуляции с товаром проворачивались через Алика. Помимо посреднических услуг на рынке, Алик имел долю от нелегальной торговли и азартных игр. Ситуация с милицейскими рейдами била по нему напрямую. Он нес убытки. Закрылся катран и все точки лохотрона. Ветром сдуло кайфариков всех мастей. Был под ударом бизнес, который Алик выстраивал с неимоверными усилиями и риском. Поскорее разрешить проблемы, свалившиеся как гром среди ясного неба, считал первостепенной задачей, требующей личного участия.

Показываться сейчас на территории рынка и в чайхане было не безопасно. По-восточному умиротворяющий интерьер чайханы в данный момент раздражал сотрудников правоохранительных органов, и следовало поберечься от попадания под горячую руку. Алик неспешно курсировал на машине по району, нервно барабаня пальцами по рулю. Колеса мягко считали выбоины. Августовское солнце пускало зайчиков через кроны деревьев. С утра куда-то подевались солнцезащитные очки, Алик раздражено щурился. Тихо говорило радио. Алик просчитывал возможные варианты и пути их решения.

Вдруг радио заговорило так, что Алик сделал погромче.

«Происшествия. Вчера в уличной драке пострадал олимпийский чемпион по плаванью Александр Попов. Неизвестный нанес удар ножом. Вследствие чего Попов был доставлен в больницу. Врачи диагностировали проникающее ранение. Была сделана операция. Дальнейшая спортивная карьера олимпийского чемпиона под угрозой. Ведется следствие. Далее о погоде…»

Так вот чем вызван ажиотаж. Пострадал не рядовой обыватель, а спортсмен… известная фигура. Олимпийский чемпион. Надо полагать, что даром этот инцидент не пройдет. Если быстро не найдут виновника, мало никому не покажется.

Алик размышлял, как человек бывалый, битый жизнью. Сорока еще нет, а виски щедро украсило черненым серебром. Такая инкрустация говорила о многом. Алик понимал, что это скорее всего хулиганка, банальная уличная хулиганка. Но пострадать может общее дело и лично каждый, в первую очередь он сам. А это в его планы никак не входило.

На этот счет у Алика были кое-какие соображения.

Поздно вечером в комнату общежития, где проживала студентка Катя, постучали. Девушка поправила ворот халата, подтянула поясок и вышла в прихожую. Дверь, недовольно скрипнув, впустила тишину. Казалось, тишина собирает в мешок недобрые шорохи… Катя вернулась в комнату.

– Джони, это к тебе.

– Кто?

– Твой земляк… Кажется Алик.

Джони выглянул в окно. Ночной город дышал прохладой, пульсировал мерцанием огней: фонари, окна домов, блуждающие фары машин.

– Пусти его, – бросил Джони, подавив тревогу.

На пороге, лениво крутя четки, появился Алик.

– Салам алейкум!

– Алейку… сал!.. Как ты меня нашел?

– Добрые люди помогли. Чаем не угостишь?

В углу загудел электрический чайник.

Алик достал папиросу. – Будешь?

– Нет, – отказался Джони. – Не сейчас… Голова болит.

– Э-э… да ты на измене, брат, – деликатно пошутил Алик. – Правда есть от чего… Неприятные новости, – раскурил он папиросу и разогнал рукой дым. Посмотрел на Катю. – Ничего, что я?..

Катя открыла форточку.

– Она понимает… Зачем пришел? Чаю попить? Что за новости? – резковато проговорил Джони. Что больше его раздражало – Алик или сама ситуация – он не понимал.

– Джавида менты повязали.

Джони коршуном зыркнул на Алика.

– Не может быть… За что?

– Не знаю, брат. Говорят – подрезал какого-то пловца… олимпийского чемпиона… гордость России.

У Джони помутилось в глазах. Загудело в голове… Такого он не ожидал. Не мог представить и в страшном сне – Джаву, его брата-близнеца, повязали.

Джава учился в московском институте. А по мнению Джони так просто протирал в аудиториях штаны. Джава вел добропорядочный образ жизни. А Джони считал, что брат из-за мягкого характера предпочитает компании ботаников и маменькиных сынков. Джава готовился стать юристом. Вот это Джони одобрял, тут ему нравилась цитата из гангстерской саги: «Один законник с портфелем в руках награбит больше, чем сто невежд с автоматами». Короче говоря, насколько они были похожи внешне, настолько отличались по характеру.

– Когда повязали? – пришел в себя Джони.

– Третьи сутки в ИВС парится.

– Как взяли?

– Прям из института… его опознали… и свидетели, и терпилы.

– Его отпустят!

– Это еще почему?

– Я подрезал этого чемпиона.

– Как это ты?.. – удивленно повел бровью Алик. – Кто тебе поверит?

Джони показал нож-бабочку.

– Вообще-то от палива надо сразу избавляться. Но сейчас даже лучше, что есть нож. – Алик покрутил улику в руках. – Как получилось?

– Да как-то само собой. На точке впрягся за наших. Этот амбал на меня попер. Руки у него, как у меня ноги. Я выдыхаться начал. Достал из заднего кармана бабочку…

Алик неодобрительно помотал головой.

– Ты накуролесил, ты и отвечай. Это будет правильно. А Джава не при делах, – заключил Алик. – Когда пойдешь сдаваться?

– Сейчас и пойду.

– Подожди. Не торопись. Сейчас начальства нет. Джаву не отпустят, а тебя посадят. Лучше завтра. Все равно Джава провел там несколько дней. Одной ночью больше, одной меньше…

Джони пребывал в оцепенении. Голова не соображала. Шорохи, собранные тишиной в мешок, рассыпались в голове, не давая сосредоточиться. Одолевал страх перед неизвестностью, ходил по извилинам мозга и хлопал дверьми. Моментами пробивала и передавалась конечностям трясучка. Жизнь Джони кардинально поменялась в тот момент, когда он полез в карман за ножом. Но понял он это только сейчас.