Читать книгу Галерея женщин - Теодор Драйзер, Теодор Драйзер, Theodore Dreiser - Страница 2

Ее родители настолько не подходили друг другу, что их брак казался чем-то вроде времянки, сооруженной на скорую руку. Мягкосердечная, сентиментальная мать, без малейшей практической жилки, выглядела совсем не парой отцу-невротику голландских кровей. Худосочный росток на полусгнившей ветви фамильного древа, он являл собой жалкое зрелище, хотя, возможно, в иные времена и в ином месте мог бы что-то собой представлять. Здесь же (я имею в виду маленький городок на американском северо-западе) он был слесарем, и по любым меркам довольно бестолковым. Он имел привычку подкручивать кончики усов и пару раз в год облачался во фрак. Считал, что умеет играть на скрипке. Любил рассказывать непристойные истории и искренне радовался, когда удавалось привести в смятение своих детей. Среди знакомых снискал репутацию труса, который держит в страхе собственную жену, но сразу тушуется перед сильным полом. Будучи безалаберным по природе, он переложил бремя тягот реальной жизни на слабые плечи супруги, и она пыталась удержать семью на плаву, сдавая внаем меблированные комнаты.

Первое впечатление от человека в значительной мере предопределяет наше к нему отношение. Поначалу Рейна показалась мне глуповатой, но что-то все же мешало записать ее в полные дурочки. Маленькая лавандовая шляпка на льняных, коротко остриженных волосах (крашеных, разумеется) и лавандовый же шарфик в пару к ней свидетельствовали об отменном чувстве стиля, так же как и светло-серый костюм с юбкой всего на пару дюймов ниже колен. Она любила стоять по-мальчишески, широко расставив ноги и чуть запрокинув голову, блестя глазами, полными неподдельного интереса к жизни. Этого, по крайней мере, у нее не отнимешь – была она в высшей степени живой. Ну и невозможно было забыть ее бесконечные истории, безусловно вульгарные, но уморительные до крайности, так что оставалось только удивляться, как ей удавалось рассказывать их с абсолютно непроницаемым выражением лица. Могло показаться, что эти байки свидетельствуют о ее невзыскательном вкусе и порой даже о каком-то самоуничижении, однако в них не было ни малейшего следа пошлости, а скорее грубоватое, но здоровое чувство юмора простого человека. Можно сказать, она была неосознанно, а временами даже чарующе вульгарна, и тут нет никакого противоречия.

Рода, ее старшая сводная сестра, была бесспорной красавицей, образованной и утонченной. Несмотря на эффектную кинематографическую внешность, она оставалась милой и смогла сохранить очарование неподдельной простоты и естественности. В ней так и не появилось жесткости и напористого самодовольства, ее чувствительная натура нуждалась в умиротворяющей прочности родственных уз. Не следует забывать, что с тех пор, как Рода вышла замуж и покинула родной город, прошло почти пять лет. К этому времени и Рейна успела вступить в брак.

Не один месяц до нашего знакомства мне пришлось выслушивать, какая она замечательная, чтобы не сказать необыкновенная, девушка – юная, яркая, красивая, – какая она прекрасная наездница, как кипит в ней жизнь! Я прилежно внимал рассказам о ее любящем сердце и глубоких сестринских чувствах и терпеливо разбирался в перипетиях ее брака с молодым торговцем лесом.

Поначалу молодожены поселились в маленьком домике в одном из лесозаготовительных округов Вашингтона. Но Рейне, привыкшей к городским удовольствиям Спокана и Сиэтла, скоро прискучила глушь, и она сбежала, добравшись в служебном вагончике до железнодорожной станции в сорока милях от лесопилки.

Супруг, который, по-видимому, жить без нее не мог, разорвал все связи с местным лесозаготовительным бизнесом, приносящим ему четыре тысячи в год, и отправился за ней. За три года замужества она уходила от него еще дважды, каждый раз из-за недовольства способом заработка, какой он имел несчастье выбрать. Оба раза он немедленно оставлял работу и следовал за ней, в надежде вернуть обратно. Вероятно, по своей душевной организации он был склонен попадать в зависимость от женщин такого сорта. Узнав ее лучше и уже прекрасно сознавая, какой пустышкой в некотором отношении она была и какой чумой египетской во всех отношениях могла становиться для определенного типа мужчин, я все же мог понять его непреодолимое влечение к ней. Она была здорова, энергична, насмешлива, молода, в конце концов, и, вполне возможно, являлась для него олицетворением самих этих качеств как таковых. Но если дела не клеились, поддержки или утешения от нее было не дождаться, а вот критики и истерик – сколько угодно.

Я познакомился со Свеном, когда ему стукнуло двадцать пять. Это был молодой человек приятной наружности, амбициозный и в то же время деликатный и внимательный, хотя и без того лоска, который придает хорошее образование. Его отец, простой шведский крестьянин, не усматривал никакой пользы для своих детей даже в школьной грамоте; напротив, как мне рассказывали, считал школу баловством и пустой тратой времени. Свен, хотя и сбежал с фермы в пятнадцать, так и не избавился от грубого просторечия, к коему привык с малолетства. Его речь была густо пересыпана вульгаризмами, столь любимыми нашими грамматистами. Он, к примеру, мог сказать «лóжить» вместо «класть», «хочут» вместо «хотят», «кушать» вместо «есть» и тому подобное. Узнав, что его английский далек от совершенства, Свен стал больше молчать или подражал тем, в чьей грамотности был уверен, что было совсем не похоже на то, как повела бы себя в таких случаях Рейна. В своей области он был крепким профессионалом, прекрасно разбирался в лесе и на рынке древесины чувствовал себя как рыба в воде. Насколько мне известно, он был также умелым механиком, посвященным во все тайны автомобильных моторов, и при нужде вполне бы мог управлять гаражом. К тому же он принадлежал к тому типу юношей, которые многим готовы пожертвовать ради мира в семье.

Если у Свена с грамматикой было неважно, то у Рейны дела с ней обстояли совсем плохо. Ее речь заставила бы покраснеть шеридановскую миссис Малапроп. «Слышь, что вчера было-то. Отвал башки! Жаль, что тебя с нами не было. Я уж решила было, ну все, хана мне, ребяты. Ты щас со стула свалишься. Идем, значит, мы со Свеном по Седьмой авеню, и с кем, думаешь, сталкиваемся нос к носу? С Монти! Вот те крест! Со стариной Монти собственной персоной. Обалдеть! Весь такой из себя шикарный, в моднячем пальто, фу-ты ну-ты, ложки гнуты! Видать, деньжат откуда-то привалило. И вот наш Монти, простой такой, начинает клеиться ко мне как ни в чем не бывало. Вообще не втыкает, что я замужем. Парнишку жизнь ничему не учит: хвать меня своей лапой, глазом не моргнув: „А куда это ты намылилась? А что это за чувак с тобой?“ Свен вылупился на нас, будто сожрать собрался. Ну, я по-быстрому давай их знакомить. Во картина маслом, ага? Я-то Свену по ушам ездила, что передо мной все на цырлах ходят. И на тебе – такая засада. Но я выкрутилась!

„Ты чего, с дуба рухнул? – говорю. – Вишь, вспомнил детство золотое. По мордасам схлопотать захотел? Вот мой супружник, Свен, знакомься“. Он что-то просек наконец: сразу заегозил как уж на сковородке. Ну и Свен оттаял слегонца, когда я ему лапшу стала вешать, что у папаши Монти денег куры не клюют и Монти ищет, куда бы их пристроить. Так они и начали что-то перетирать меж собой. Упасть – не встать! Причем Свен ведь ревнивый, как черт. Ну и представь, как я у него за спиной Монти двумя глазами мигаю: „Обалдел? Чего творишь, паскуда?“ Будь уверен, он у меня понял, что лучше лишний раз варежку не разевать. Лос-Анджелес – это тебе не Спокан. Поначалу-то я со страху чуть не обделалась. Уж мне ль не знать, как у Свена крышу сносит от злости. Отвал башки! Но он поверил, что мы с Монти еще со школы приятели, так что пронесло, слава тебе господи».

Вот такие истории мне приходилось выслушивать месяц за месяцем, и попытки исправить ее речь успеха не имели. Языковые нормы не впечатывались в ее мозг ни с помощью правил, ни с помощью примеров, ни с помощью навязчивых повторений. Она была способна слушать беседу на совершеннейшем английском языке семнадцати виртуозов ораторского искусства и бесцеремонно влезть в нее с репликами типа: «А мы тут со Свеном парнишку одного видали, обалдеть…» или: «А я так со Свеном порешила…».

Рода, обладая незаурядной красотой, вышла замуж за выходца с Востока из северной части штата Нью-Йорк с довольно серьезным положением в обществе и неплохим образованием, но, оставив его в итоге, она выбрала, однако, куда более интересный жизненный путь. Но ее не переставала мучить совесть, что она бросила младшую сестру на произвол судьбы и та осталась неотесанной простушкой. Светскостью Рейна действительно не отличалась, с этим не поспоришь, но, бог мой, каким искрящимся, пылким, неистовым нравом она была наделена! Было несложно понять, почему мужчина, если он не борец за чистоту речи, может всерьез увлечься ею. У нее были дерзость и любознательность щенка колли или молодого вороненка. Ей до смерти хотелось роскоши и удовольствий, которые были доступны другим, но которые она сама едва пригубила. Вид маленькой старомодной квартирки сестры в Голливуде, с балкончиками, высокими французскими окнами, персидской кошкой и взбалмошной чау-чау, подействовал на нее, как стакан рома на запойного пьяницу. «Отвал башки!» – тут же вынесла она свой вердикт. И как из ведра посыпалось: «класс», «шик», «супер», «не кот начихал» – или даже «не кот нассал» (у меня язык не поворачивается повторить и десятую часть этих колоритных выражений).

Репродукция «Горшка с базиликом»[1], украшавшая одну из стен, была «шикарной», хотя и подверглась критическому разбору:

– Ух ты! Да у нее ноги от ушей растут, класс. А платья такие сейчас никто не носит. Она, наверное, живет в дыре, где они еще в моде.

Обнаженная женская фигура на стенке аквариума тоже вызвала замечания:

– Вот это аквариум! Отвал башки! Видал такой когда-нибудь? А вот фигура у нее так себе. В Пантагесе актрисульки куда симпотнее.

– Дело в том, Рейна, – пояснил я, – что у художника не было достойной модели. Ему следовало бы поискать девушку, изящную, как ты.

– Ну и пришел бы ко мне. Я бы познакомила его с такими красотками, что он забыл бы родную маму.

То, что Роду раздражает наша с Рейной легкомысленная болтовня, даже если временами она кажется ей забавной, было ясно с самого начала. Она так много рассказывала мне о своей потрясающей сестре, которую не видела столько лет, а оказалось, что Рейна мало чем, а может быть, даже и ничем вообще не похожа на созданный Родой портрет. Скорее всего, образ, который услужливо подсовывала память, сформировался у нее в юные годы, когда ей и сравнивать Рейну было не с кем, тогда как теперь, набравшись жизненного опыта, она отточила способность суждения и стала, в общем-то, другим человеком. В результате Рода пришла в полное замешательство, не зная, как относиться к сестре, критиковать которую все еще не позволяли родственные узы и светлые воспоминания. К тому же ее не на шутку беспокоило, что я могу составить неверное представление о ней и ее семье, как оно отчасти и случилось.

Но с самого начала меня куда больше занимала загадка Свена. Как такой рассудительный и трудолюбивый человек мог не только увлечься девушкой типа Рейны, но даже жениться и следовать за ней по пятам, словно привязанный? Во всех передрягах он сохранял спокойствие, был полон решимости поладить с женой и обеспечить всем, чего бы она ни пожелала, несмотря на всю ее взбалмошность и капризы. И это не переставало меня удивлять.

До брака и некоторое время после Рейна водила дружбу с девушкой по имени Берта, которая была для нее чем-то вроде талона на питание и камеристки в одном флаконе. Дополнительную ценность ей придавали яркая внешность и популярность среди мужчин – женские качества, которые для Рейны всегда стояли на первом месте. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что Берта была дочерью зажиточного владельца прачечной, у которого та всегда могла стрельнуть деньжат. Она щедро делилась ими с Рейной, и этих денег, вместе с небольшими суммами, которые подкидывала Рейне мать, девушкам хватало на нехитрые развлечения. Так как их родной городок был маленьким и невзрачным, а до Спокана, Сиэтла и Такомы было рукой подать, подружки проводили дни, курсируя между этими населенными пунктами. Не сомневаюсь, что зачинщицей всех авантюр являлась Рейна, которой было не занимать дерзости и отваги. Но почему все это позволяли их родители, было выше моего понимания. Я попытался выспросить об этом Рейну (как ее будущий историограф – ну, вы понимаете), и в конце концов она призналась, что, когда они оставались на ночь в Спокане, или Сиэтле, или Такоме, ее мать думала, что она ночует у Берты, ну а Берта для своих родителей просто выворачивала эту выдумку наизнанку.

Почти полтора года, включая и время перед свадьбой со Свеном, Рейна и Берта были практически неразлучны. Они вместе развлекались с кавалерами, хоть Рейна и уверяла, что лично она не преступала рамок приличия, ограничиваясь увеселительными автомобильными поездками, походами в рестораны, грошовыми подарками и другими грошовыми удовольствиями. За Берту она, однако, ручаться не стала. Часто обе они попадали в такие рискованные ситуации, выпутаться из которых стоило немалого труда. «Опасные похождения Полины»[2] в сравнении с их выходками показались бы невиннее детской возни в песочнице. Как я понял, особенно рискованными эти приключения делала склонность девиц усаживаться в машины к незнакомым юнцам и ехать с ними в уединенные, чтобы не сказать заброшенные места, где, разумеется, они получали предложения, которые Рейна (если относиться с доверием к ее словам) не имела желания принимать. Так, однажды ночью, направляясь в такси из Такомы в Сиэтл, а это около тридцати миль, на пустынном отрезке дороги они были атакованы водителем и его другом, подсевшим к ним по пути. Уловка, с помощью которой им удалось сбежать, не для печати, но само происшествие, связанное с нешуточным риском, представляет определенный интерес. Правдами и неправдами выбравшись из машины, они рванули с дороги в темную лесную чащу, побежали на свет из окна одинокого коттеджа в глубине леса и спрятались неподалеку. Шофер с другом, рыская по лесу в их поисках, прошли в футе от того места, где они схоронились, и едва о них не споткнулись. Девушки прятались у коттеджа всю ночь и только утром осмелились продолжить путь в Сиэтл.

Именно из-за щедрости Берты и ее неподдельного восхищения, а также из-за развлечений и безделушек, перепадавших Рейне в их эскападах, у нее в голове сложилось представление о жизни как о немудрящей игре, в которой всегда найдется кто-то, кто позаботится о ее благополучии. Ее интерес к Свену, когда он только появился на горизонте, частично базировался на этой философии. Но она так увлеклась им, что он смог сначала вклиниться в их с Бертой дружбу, а потом и вовсе разрушить ее. Тем не менее даже спустя три года, уже во времена нашего с ней знакомства, каждый раз, когда что-то приходилось ей не по нутру, она поминала Берту и старые добрые деньки их закадычной дружбы. Я думаю, именно Берту Свен не любил и страшился больше всего на свете.

Как типичная представительница адептов так называемой «сладкой жизни», Рейна представляла для меня немалый интерес. За ней стоило понаблюдать, когда она лениво обдумывала какую-нибудь будущую эскападу. Предоставленная самой себе, она могла часами валяться в необъятном плюшевом кресле или сидеть перед трельяжем сестры, полируя ногти, укладывая волосы в замысловатые прически, подкрашивая губы, румяня щеки, накладывая тени на веки или выщипывая брови. А то вдруг начинала примерять шляпки и платья Роды, вертясь перед высоким напольным зеркалом и время от времени подзывая меня или кого-нибудь еще для оценки очередного наряда. «Шикарно, да?» или «Классно, правда?».

Она могла проваляться в постели все утро, не обращая внимания на то, что делают остальные, и появиться в гостиной лишь после обеда или даже ближе к вечеру, готовая к развлечениям, которые должны были организовать Рода, или Свен, или ваш покорный слуга. Изредка, когда не получалось отвертеться, она принималась помогать Роде в приготовлении ужина, но была при этом настолько неловкой, что больше мешала, словно для того, чтобы предупредить дальнейшие просьбы.

Однако, как правило, у Роды не подавали ужинов, предпочитая проводить вечера в ресторанах. По правде говоря, Рейна любила рестораны гораздо сильнее, чем Рода. И именно Рейна, не имея за душой ни гроша, предлагала поужинать в ресторане. «Что скажете об этом местечке? Бывают ли там танцы? Говорят, отличный, просто шикарный ресторан». Что ж, ориентируясь на эти намеки, я и выбирал заведение.

По окончании ужина, несмотря на то что в то время они со Свеном находились в крайне стесненных обстоятельствах, переехав в этот город исключительно потому, что Рейна умудрилась разрушить карьеру Свена во всех других местах, она запросто могла предложить отправиться в театр, или в бассейн, или на концерт. То, что для этого были нужны деньги, которых у них нет, по-видимому, ничуть ее не беспокоило. Кто-нибудь да заплатит. И вообще, для чего нужны мужчины, если не для того, чтобы платить. Раз уж они смогли заполучить такую девушку, как она, так ведь? «Стопудово!»

Следуя своим принципам, она изо всех сил стремилась распотрошить мой кошелек. Надо отдать ей должное, меня она немало развлекала, хотя и ставила при этом Свена, который предпочитал вовсе не принимать приглашение, если не мог платить на равных, в весьма неловкое положение. Но все эти его душевные терзания вообще не принимались Рейной в расчет. Она жаждала развлечений, и до тех пор, пока они исправно поступали, она закрывала глаза на их источник.

Пока все это была, так сказать, преамбула, знакомство с нашими героями. Сама история, свидетелем которой я стал, началась, когда молодая пара поселилась в Лос-Анджелесе. Очаровательная голливудская квартирка Роды стала для Рейны источником раздражения и зависти. Ей не нравилось ничего, что мог предложить ей Свен, а предложить в то время он мог очень немногое. Рейна сделалась постоянной гостьей в доме Роды, не особенно заморачиваясь по поводу приглашений с ее стороны. Ибо разве не была Рода ее сестрой? А для чего еще нужны сестры, скажите на милость? К ее счастью, Рода относилась к тому типу людей, для которых кровное родство было отнюдь не пустым звуком, и ей в голову не приходило, что Рейна нуждается в каком-то приглашении. Когда бы Рейна ни явилась в гости, ее встречали с распростертыми объятиями, и, по моему мнению, это было большой ошибкой. Потому что нельзя было сбрасывать со счетов чувства Свена. Как ни крути, а Рейна определенно кое-что ему задолжала. Однако о Свене она думала меньше всего. Не считаясь с его желаниями, собственными брачными обязательствами и несмотря на очевидное отсутствие той совершенной красоты, которая делала ее сестру столь востребованной на многочисленных съемочных площадках, именно она, а не Рода решила, что просто создана для работы в кино. Сестра с энтузиазмом ее поддержала. Ну а почему бы и нет? Разве она не нравится мужчинам? Или она глупее остальных? На съемках Рода зарабатывала две или три сотни в неделю, а иногда и больше. Почему бы ей, Рейне, тоже не припасть к этому живительному золотому источнику? Между ней и ее мечтой стояли только, во-первых, Свен, вернее, ее супружеские и домашние обязанности, которые она и так никогда не выполняла, и, во-вторых, мелкие трудности, с которыми когда-то пришлось столкнуться и Роде. А значит, как и Роде, ей придется начать с самого низа, скорее всего, в дополнительном составе, а это семь с половиной в день, а не сорок и пятьдесят, как теперь получает Рода. Необходимо будет вставать спозаранку, в шесть или в семь, и быть в студии не позже чем в восемь тридцать, полностью готовой к выходу. Ну и самой обеспечивать себя одеждой и косметикой, не забывая демонстрировать горячий интерес к любой самой завалящей роли.

Все эти соображения подействовали на Рейну как ушат холодной воды. Увы, она была из тех людей, что не способны ни на какие конструктивные усилия, паразиткой по самой своей натуре, а от этого недуга, похоже, не существует лекарства. Ее разум не был созидательным ни в малейшей степени, словно бы в ней вовсе отсутствовала потребность в творчестве, в создании чего-то на благо себе или окружающим. В ее мире вещи не были произведены на свет с помощью сознательных усилий, они просто случались. И самой важной вещью была удача, удача и множество подарков, которые приходили вместе с ней. У Рейны в голове не укладывалось, что кто-то может по собственной воле пытаться достигнуть чего-то путем скучного, утомительного труда. Кто поверит в такую чепуху? Все это лишь трескучие фразы! Жизнь должна состоять из солнечного света, лазурного моря, пляжных ажурных тентов, мороженого, ужинов на веранде, автомобильных прогулок, нарядов по последней моде, танцев до рассвета и жизнерадостных друзей. Все, что не похоже на вечный праздник, не что иное, как грязный трюк либо со стороны природы, либо со стороны мужчины, что бывает гораздо чаще. Мужчина, который удостоился брака, должен предоставить все вышеперечисленные пустяки незамедлительно, в противном случае он бесполезен и глуп как пробка. Состоятельным родственникам тоже пристало делиться благами, иначе в чем вообще смысл родства? Богатенькие счастливчики должны в лепешку расшибиться, чтобы доставить радость своим родным и близким, особенно тем, кому не так повезло. В этом и заключалась философия Рейны; она выражала ее открыто, и слова у нее не расходились с делом. Хотя надо признать, когда все шло, как ей того хотелось, она могла вести себя обворожительно.

Но несмотря на эти особенности характера, стоило Рейне выразить желание проявить себя на поприще, на котором подвизалась сестра, та немедленно предложила организовать встречи со всеми знакомыми режиссерами и ассистентами. Хотя и предупредила, что карьера в киноиндустрии отнимает много времени и, если не приложить специальных усилий, может разрушить ее брак. Ну, что касается Свена, Рейна никогда не считала его препятствием ни для чего, так что совет сестры она пропустила мимо ушей. Рода также пыталась внушить ей, что знакомства с серьезными людьми в кинобизнесе – это золотой ключик для того, кто хочет сделать карьеру в кино, и Рейне стоит выложиться по полной. Тем не менее, за исключением одного или двух утренних посещений студии вместе с Родой, когда Рейне не пришлось просыпаться для этого ни свет ни заря, увещевания сестры были ею проигнорированы. Такие до ужаса ранние подъемы были выше ее сил. Кроме того, хотя она была предупреждена, что ей придется сталкиваться с пренебрежением, обидной критикой, а возможно, и откровенной грубостью и попытками грязных манипуляций со стороны тех, кто хоть каким-то боком причастен к большой киноиндустрии, начиная с шестого помощника швейцара, до Рейны, похоже, это так и не дошло. Ей на пальцах объяснили, к примеру, что если кто-нибудь из режиссеров или актеров, да кто угодно из кинотусовки, решит строить ей куры, то наобещает с три короба, чтобы снискать ее расположение, но не стоит обращать на это ни малейшего внимания. Можно попробовать отделаться шутками от назойливых ухаживаний, но если не получится и это станет совсем уже невыносимым, что ж… придется делать ноги. Понадобилось несколько эпизодов, довольно рискованных для Рейны, чтобы она наконец полностью излечилась от иллюзий.

– Что? Чтобы я бегала за кем-то из этих уродов? Вот еще! Целый день просидишь в приемной, прежде чем хоть кого-то увидишь. Ну уж нет, со мной этот фокус не пройдет. Я сразу объяснила им, кто я такая и от кого пришла, и что ты думаешь, помогло мне это? Черта с два! Этот маленький мерзавец у ворот «Метро Студио» выпучил на меня глазенки и не сподобился даже записать мое имя. Заявил, что мистер N занят. И тот зазнайка в Ласки повел себя тем же макаром. В жизни не сталкивалась с подобной наглостью!

Она еще долго живописала, что бы сделала с любым из них, пожелай они на самом деле с ней развлечься. Эти недомерки думают, что им что-то обломится из-за их жалких связей в студии? Как же, держи карман шире! Ну, если человек ведет себя как нормальный парень, относится к девушке с уважением, пытается умаслить ее, пригласив поужинать или покататься на автомобиле, да к тому же клево выглядит, тогда, конечно, другое дело. Иногда такие парни могут оказаться очень даже ничего…

Слушая Рейну, я помирал со смеху и нарочно подначивал ее, вызывая настоящий фейерверк чувств и эмоций: ярость дикой кошки, вулканические выбросы страсти, фантазии, выходящие за все разумные границы, и за всем этим чувствовалась неуемная, какая-то варварская жажда жизни.

От одного своего решения она все-таки не отступила, разумеется от самого безрассудного. Свену было объявлено, что он должен снять квартиру в Голливуде. И не имело значения, что аренда за крохотную меблированную квартирку варьировала здесь от семидесяти пяти, за фактически конуру, до двух, а то и трех сотен за что-то более приличное. Свен, который, полагаю, немало натерпелся от ее капризов в прошлом, как раз собирался снять небольшую квартиру в центре города, где квартплата была не в пример меньше и можно было пристойно жить даже на его зарплату в сорок долларов в неделю. Он подыскивал другую работу, получше, но пока служил ночным сторожем в гараже.

Я присутствовал при том, как он предупреждал жену через сутки после их прибытия:

– Не забывай, Рейна, у нас сейчас не так уж много денег, и мы должны быть осмотрительными. Нам не сдадут квартиру в Голливуде за спасибо.

Само собой, место, где они поселились, было совершенно не в ее вкусе. Ну что за унылое убожество? Неужели Свен не мог найти что-нибудь поприличнее? Мужчина он, в конце концов, или нет? Зачем он вообще женился?

Она лишь краем глаза успела увидеть Голливуд и сразу поняла, что должна здесь остаться, а он обязан ей это обеспечить – любым путем. В противном случае пусть не рассчитывает на сладкие улыбки.

Пытаясь заработать, Свен бился как рыба об лед, Рейна же пальцем о палец не ударила, чтобы облегчить финансовые тяготы семьи. Не зная, на ком выместить досаду, она уныло слонялась по голливудской квартире сестры, пока та пропадала в студии. Ночами, когда Рейна спала, Свен мыл и ремонтировал машины и следил за гаражом, который был открыт круглые сутки. А это значит, что на сон у него оставались лишь дневные часы.

Можно было ожидать, что Рейна станет с большим сочувствием и теплотой относиться к самоотверженно работавшему мужу. Однако такое трудолюбие не вызывало у нее ничего, кроме раздражения, поскольку она приписывала его тупости и упрямству.

Ну почему он не сподобился устроиться на дневную работу? Какой прок от мужа, пропадающего на службе по ночам, когда все вокруг трудятся днем? Ему вообще незачем было устраиваться в гараж, ведь он умеет делать множество других вещей. А если не умеет, то должен научиться.

Тщетно усердный и миролюбивый Свен пытался объяснить, что из-за неотложной нужды в деньгах ему пришлось ухватиться за первую попавшуюся возможность. Она наотрез отказывалась это понимать.

Время не ждет, по крайней мере, Рейне ждать не хотелось. Свен должен поторопиться и обеспечить ей наконец достойную жизнь. Она и так изнывала от зависти к обеспеченной сестре. А тут еще вся голливудская ночная жизнь проходит мимо, потому что Свен должен тащиться на работу. Утром же, когда так сладко спится, он вваливается в квартиру, и весь сон с нее как рукой снимает. Тот факт, что он в силу своей деликатности возвращался домой уже после завтрака, вообще не принимался во внимание. Он сам выбрал ночную смену, причем за сущие гроши, вместо того чтобы, как все вокруг, работать днем. Пора найти место, где можно заработать больше. Вот и весь разговор.

Как-то, в самом начале их жизни в Лос-Анджелесе, беседуя с Родой, он упомянул, что именно из-за Рейны ему пришлось согласиться работать за такую скудную плату. Она просто ни в какую не хотела жить там, где он мог получать приличные деньги. Ей и в голову не приходило потерпеть, пока он приобретет достаточную квалификацию и заведет собственное дело, на что он возлагал большие надежды.

В результате Рода, сочувствуя Рейне – ведь та была так молода и так хотела радоваться жизни, но никогда не имела для этого достаточно средств – и в то же время переживая за Свена, всей душой стремилась наладить их семейную жизнь и просто завалила полезными советами. Рейна должна быть более внимательной к Свену. Свен, в свою очередь, должен попытаться найти дневную работу: неправильно оставлять жену одну на всю ночь. Чтобы облегчить им жизнь, она даже презентовала Рейне сотню долларов на булавки, а Свену предложила в долг сумму, которая бы позволила им продержаться, пока он не найдет хорошего места, желательно в сфере торговли лесом, где он был большим специалистом. Она также уговорила его снять квартиру получше, пообещав компенсировать разницу. А если он разыщет стоящую компанию, в которую можно вложить деньги, она с радостью войдет в долю. Ну и, встав на ноги, он должен обязательно приобрести автомобиль, чтобы они смогли увидеть мир, который внезапно стал их домом.

Свен, преисполненный искренней благодарности, из кожи вон лез, пытаясь как следует использовать неожиданную удачу. Дневные часы, предназначенные для сна, он стал тратить на поиск и изучение всех рекламных предложений в своей области. В конце концов он смекнул, как провернуть весьма хитроумное дельце с немалой выгодой для себя. За инвестированную сумму в тысячу долларов наличными и успешную продажу некоторого количества акций, а также покупку в рассрочку каких-то акций для себя Свен мог претендовать на правовой титул и вступить в должность секретаря лесозаготовительной компании. В случае успеха он получал дубовый письменный стол и табличку с собственным именем на двери кабинета, а также зарплату в шестьдесят пять долларов и мог приступить к своим обязанностям без промедления. Получив одобрение Роды, Свен с энтузиазмом взялся за работу, сосредоточившись на выполнении своей части контракта. Надо сказать, он был просто создан для дел такого сорта, так что сразу проявил в них изрядную сноровку. Он тут же начал планировать строительство серии небольших жилых домов, чтобы продать их по три тысячи, что принесло бы ему и его компании почти тысячу прибыли. Свен не сомневался, что реализация этого плана сулит ему с Родой солидный барыш. Она никогда не пожалеет, что помогла ему. И я уверен, что тогда Свен в этом ничуть не сомневался.

Жаль, что вы не видели Рейну, когда планы Свена из стадии обдумывания перешли в стадию осуществления или сразу после того, как он приступил к обязанностям секретаря и они переехали в трехкомнатные апартаменты в район с беседками и подстриженными газонами. Ах, что за виды из комнат! А какой вокруг воздух! Рода просто упивалась новым для нее чувством уверенности и превосходства. Свен теперь стал секретарем и совладельцем лесозаготовительной компании. Они жили в просторной квартире с балконом на самой границе с Голливудом. И у них был маленький автомобиль, подержанный, но вполне приличного вида, потому что Свен собаку съел во всяких автомобильных делах. И вот представьте себе, вместо того чтобы хоть как-то разделить интересы мужа, единственное, что занимало Рейну, – это как они будут развлекаться. Сперва они, конечно, должны прокатиться в Санта-Барбару, потом – в Биг-Бэр-Лейк, а также в Риверсайд, а также в Сан-Франциско, ну и разумеется, в Бейкерсфилд. И разве не было бы чудесно обзавестись пианино или новой виктролой?[3] Ах, и Рода может прийти в гости и привести кого-нибудь из своих друзей, и можно будет протанцевать всю ночь!.. И прочее в таком же духе. Все, как обычно, для Рейны – и ничего для Свена. Однако я никогда в жизни не видел человека счастливее его в то время. По признанию Рейны, он вставал с петухами и возвращался домой затемно, зато всего за несколько недель смог продать немалое количество акций. К тому же у него была способность быстро просчитывать выгодные варианты отгрузки и отправки, пока другие, не торопясь, продавали древесину, заказанную у компаний с севера. Его единственной ошибкой, если это вообще можно назвать ошибкой, было желание погасить свою долю акций как можно быстрее, чтобы они с Рейной ни в чем не нуждались в следующем году. Самонадеянно было полагать, что Рейну можно убедить или уговорить, апеллируя к доброте душевной, помочь или хотя бы не мешать ему в его начинаниях.

Совершенно очевидно, что это были бы пустые мечты. Мне никогда не приходилось встречать молодую жену, которая помогала бы своему амбициозному мужу меньше, а требовала бы от него больше, чем Рейна. Киношный дух Голливуда и сладкое летнее настроение безделья Лос-Анджелеса в целом, казалось, проникли в ее кровь и сделали не способной ни к чему, кроме поиска удовольствий. Вся ее жизнь свелась к посещению модных магазинов рядом с домом или поездке в гости к сестре, где она если не придумывала, куда пойти развлечься вечером, или не вертелась перед зеркалом, наводя красоту, то сидела за пианино и с мелодраматическим надрывом пела сентиментальные песенки вроде: «Мой старый добрый друг, почему ты молчишь?», «Макушлы», или «Авалона», или другой слащаво-романтической чепухи. Нередко, пока муж вкалывал на работе, с сестрой, а то и со мной в качестве сопровождающего она беспечно отправлялась в бассейн, на верховую прогулку, в приморский ресторан или покататься на автомобиле. О Свене она в таких случаях не вспоминала, а если кто-то упоминал его имя, махала рукой и строила скучающую гримасу, словно в ее жизни он не имел никакого значения.

Но стоило упрекнуть ее в этом, как и вообще в пренебрежительном отношении к мужу и браку, она начинала с жаром все отрицать. Сначала она просто уверяла, что вовсе не равнодушна к нему, потом сменила тактику и стала жаловаться на его ворчливость и зацикленность на своем скучном мирке. Все, что ему нужно, – это работа, только работа, и никаких развлечений! Ну почему он не может выкроить время для того, в чем нуждается она, – для отдыха и веселья? Наконец она признала, что оба они сильно изменились. Свен уже не был таким неунывающим и неугомонным, как раньше. Он погряз в служебных делах, и они заменили ему весь мир, стал скрягой, привык считать, что ее единственное предназначение – дожидаться его возвращения со службы. В ответ на мою ремарку, что он пытается завоевать для них место под солнцем, а это совсем непросто при сложившихся обстоятельствах, она принялась с жаром расхваливать его трудолюбие и, казалось, была склонна обвинять в семейных неурядицах себя. Она «догадывалась», что не создана для брака, потому что не способна вынести всю эту скучную обыденность. Иногда ей казалось, что она обожает Свена, просто с ума по нему сходит, а иногда – что ненавидит его лютой ненавистью. Порой он бывал очень противным, уверяла Рейна. Однажды они поругались, и он угрожал ее ударить или даже ударил, а она швырнула в него чем-то и повредила глаз. В другой раз он ее ударил, когда они поссорились из-за того, что она куда-то пошла, невзирая на его запрет. Теперь он хочет, чтобы она жила по его правилам, пока он не встанет на ноги, а ее это совершенно не устраивает.

Бессмысленность постороннего вмешательства в любовные неурядицы несчастных супругов была слишком очевидной – в комментариях их отношения не нуждались. Я не отваживался давать советы и не пытался уговаривать и, пожалуй, не был сильно удивлен, когда однажды утром на пороге дома Роды возникла Рейна и объявила, что они со Свеном «расплевались» и у нее больше нет никаких сил жить под одной крышей с этим старым занудой. Уж лучше она заложит свои кольца и уедет к матери в Спокан, куда та недавно переселилась. Там они с Бертой всегда найдут чем заняться. Как я подозревал, она втайне надеялась, что Рода этого не допустит. И она не ошиблась. Встревоженная Рода предложила на несколько дней поселиться у нее или остановиться в гостинице, а Свену намекнуть, что она уехала на север, и посмотреть, что он предпримет. Рейна должна была написать письмо и отправить из Сан-Франциско, словно бы по пути на север. На самом же деле Рода выделила ей небольшую сумму для оплаты номера в ближнем отеле. Когда Свен вернулся домой, он обнаружил письмо, какое только Рейна и могла сочинить: поразительную нелепицу, состряпанную в присутствии Роды. В нем Рейна сообщала, что ушла от него и никогда не вернется. Что забрала все свои вещи. Что нет нужды беспокоить Роду, потому что к ней она не поедет. Думаю, этим письмом Свен был не на шутку обижен, а сама Рейна, очевидно, понятия не имела, чего хочет.

Тем не менее Свен побеспокоил Роду, причем незамедлительно. По натуре он был доверчив как ребенок и совершенно не понимал женщину, на которой женился. Как ни удивительно, но, несмотря на причуды этой глупой, взбалмошной девицы и на очевидное равнодушие к его благополучию, Свен сохранил привычку заботиться о ней. Разумному человеку от такой нелепицы оставалось только хвататься за голову.

Свен нанес визит Роде вечером и попытался выяснить, не у нее ли прячется Рейна. Я видел по его глазам, что он очень на это надеется. В свойственной ему прямолинейной манере он изложил все, в чем провинился. Он любит Рейну, всегда любил и всегда будет любить, но ей ведь известно состояние его финансов. Она знает, как много он трудился перед приездом в Лос-Анджелес и по какой причине мало чего достиг. Каждый раз, когда дела у него на новом месте начинали налаживаться, в нее словно бес вселялся и она от него уходила. В этот раз все произошло точно так же. Не успел он найти дело по душе, как она сбежала. Главное сейчас было выкупить его акции, чтобы проценты с них достались ему, а не пошли на уплату его долгов. Проблема была в том, что он попытался покрыть все расходы из своей зарплаты в шестьдесят пять долларов, а этого оказалось недостаточно. Рейна имела привычку в мановение ока тратить все, что он зарабатывал, и даже сверх того, тогда как ему хотелось сохранить что-то на черный день.

Лично мне было его жаль. К тому же я относился к нему с уважением, как, впрочем, и Рода. К моему глубокому удовлетворению, она ухватила суть дела и явно ему сочувствовала. Хотя родственные узы значили для нее немало, ей хотелось, чтобы Свену помогли и чтобы помогла ему именно Рейна. Взяв на себя сложную задачу по поиску компромисса, она вступила в долгую и утомительную беседу со Свеном. И речи быть не может, чтобы Свен оставил нынешнее место работы, которая подходит ему, как никакая другая. Но если он хочет, чтобы Рейна к нему вернулась, он должен пообещать, что будет мягче с ней обращаться. У нее никогда в жизни не было ничего своего, страшно представить, каково это для девушки. Понятно, что в Голливуде, с его показной роскошью, ее душит зависть и она чувствует себя глубоко несчастной. Не мог бы Свен снять квартиру еще немного просторнее?

Свен всегда относился к Роде с симпатией, восхищался ее здравым смыслом и красотой, кроме того, был безмерно благодарен ей за помощь. Он обещал, что, если Рейна вернется и станет относиться к нему нежнее, он, в свою очередь, тоже постарается вести себя лучше. Он найдет другую квартиру и даже купит новую машину. Он как раз приметил подходящую – «бьюик», который можно было бы сторговать за пару тысяч долларов, и тогда они с Рейной смогут путешествовать с большим комфортом. Возможно, он далеко не идеальный муж, но он старается делать карьеру именно ради нее, Рейны. Свен ушел, полный надежд на будущее, хотя Рода так и не призналась, что знает, где скрывается сестра.

Не успел Свен удалиться, как прибежала Рейна, которой не терпелось услышать, что сказал муж. Поначалу вид у нее был довольно вызывающий, но когда она поняла, что в этот раз Рода не на ее стороне, с нее вмиг слетела бравада. Ее мозг, казалось, был способен вместить только одну мысль: пока Свен у нее на коротком поводке, она сможет вытирать о него ноги, как о дверной коврик, сколько пожелает.

– Возьму и запретю ему… – начала она. – Пусть не думает, что может вести себя так, будто я дешевка какая.

– Не «запретю», а «запрещу», Рейна!

– Ой, ну ладно, запрещу. Мерзкие, убогие комнаты у черта на куличках! Жратва из кафетериев! Я просто не могу этого больше выносить. Раз он теперь зашибает хорошие деньжата, может и раскошелиться. А то вообразил, что я всю жизнь буду прозябать в нищете.

Но поскольку в этой ссоре симпатии Роды явно принадлежали Свену, а Рейна как-никак полностью зависела от ее расположения, компромисс был достигнут. Иначе пришлось бы выполнять угрозу и уезжать из Голливуда, то есть сделать как раз то, чего она всеми силами старалась избежать.

После непродолжительной и насквозь фальшивой сцены, которая должна была убедить Свена, что Рейна действительно направлялась в Сан-Франциско и лишь мольбы Роды ее от этого удержали, Рейна вернулась к мужу, и счастливый супруг отныне изо всех сил старался ей угодить. Свое воссоединение они отпраздновали на обеде у Роды, где вели себя как пара воркующих голубков.

Но как только интерес Рейны к новому жилищу поугас, она опять стала коротать время в голливудской квартире Роды, по большей части, как и раньше, витая в эмпиреях. Рода работала на износ, чтобы повысить актерское мастерство, расписывая дни буквально по часам: занималась танцами по Дельсарту, посещала уроки вокала, обучалась искусству макияжа и созданию сценического образа, обивала пороги киностудий. А Рейна проводила дни в грезах, игре на фортепьяно в ожидании вечера, когда они с Родой смогут пойти в ресторан.

Я часто задавался вопросом, что обо всем этом думает Свен? Разумеется, Рода, заботясь о благополучии парочки, делала все, что могла, пытаясь сгладить шероховатости. Всякий раз по возможности она приглашала Свена к себе на ужин, или на автомобильную прогулку, или отдохнуть на уик-энд в каком-нибудь уютном пансионате, несмотря на то что Свен яростно отказывался от всего, на что не смог бы ответить равным образом.

Было совершенно очевидно, что, хотя Рейна и продолжала требовать от Свена блага, которыми, при всем старании, он пока не мог ее обеспечить, свою часть сделки, то есть супружеские обязанности, она выполнять не спешила. Внимание других представителей мужского пола – вот что занимало ее куда больше, а также деньги, которые они могли бы на нее потратить. Бывали вечера, когда Свен задерживался в офисе, и если Рода была свободна, Рейна могла убедить ее куда-нибудь прогуляться, обычно – в плавательный бассейн, где толпа скучающих ловеласов не скупилась на внимание к девушке в привлекательном купальном костюме. Как правило, не приходилось долго ждать, пока Рейна начнет флиртовать с каким-нибудь смазливым юнцом или мужчиной постарше, пользуясь счастливой возможностью продемонстрировать свою далеко не заурядную фигуру. И если Рода не возмущалась, она могла даже исчезнуть из бассейна на час или два, чтобы посидеть с очередным поклонником в ресторане или кафе-мороженом. Роде не хотелось ссориться с сестрой из-за этого; она чувствовала, что Рейна боится, не сделала ли она ошибку, вернувшись к Свену, и просто ищет возможности расслабиться. Но все же, как показало время, все это повлияло на ее отношение к сестре. Я думаю, Рода убедила себя, что Рейна просто не создана для брачных уз.

Тем не менее в основном, конечно, благодаря Роде, ее очарованию, уютной атмосфере, которая ее окружала, положению в кинематографическом мире, а также, не в последнюю очередь, из-за ее финансовой помощи в его бизнес-начинании Свен какое-то время игнорировал, а вернее, терпел пренебрежение, с которым к нему относились. Но однажды даже его чаша терпения переполнилась. Поздним субботним вечером в семье Бергстром разразилась буря, и в тот же вечер Рейна появилась в жилище сестры, трясясь от истерических рыданий.

– Что случилось?

Оказалось, Свен устроил скандал из-за ее позднего возвращения, хотя и сам задержался на работе допоздна, он сказал… Ну и так понятно, что он мог сказать. Но среди прочего он заявил, что, если ее поведение не изменится, причем радикально, все кончено. Она может идти, куда пожелает, а он пойдет своим путем. Он устал быть посмешищем. Кто из них подаст на развод, ему безразлично. Пусть решает сама. Но если она незамедлительно не даст твердого обещания, что станет вести себя по-другому, то может катиться на все четыре стороны, или он…

Воспоминания о прошлых победах были еще свежи в ее памяти, все эти разрывы и воссоединения в один миг промелькнули у нее перед глазами, и она сделала то, что всегда делала в таких случаях, – разумеется, убежала, чтобы он еще раз убедился, что не сможет без нее обойтись. Она-то знала, что не сможет. Помчится за ней как миленький, умоляя, чтобы она вернулась.

Но в этот раз от Свена не последовало никаких панических телефонных звонков с попытками выяснить, не у сестры ли Рейна. Более того, пауза затянулась, так что в поведении Роды все сильнее стали чувствоваться напряжение и недовольство, а Рейна все никак не могла успокоиться и трещала без умолку: Свен такой-сякой, и сказал не то, и сделал не так. Я поверить не мог, что кто-то может настолько плохо разбираться в человеческой природе, чтобы думать и действовать, как она, а потом обвинять в чем-то своего ближнего.

К счастью, Рода теперь стала вести себя совсем по-другому. Кровные узы кровными узами, но она наконец поняла, что Свен далеко не во всем был не прав. Рода не прозрела именно в тот вечер, но спустя несколько дней, в течение которых Рейна индифферентно валялась в постели, ожидая, когда с повинной головой явится Свен, она осторожно завела с сестрой разговор о планах на будущее. Либо Рейна должна решить, что будет делать дальше, либо пусть оправляется к матери. Все вокруг зарабатывают на жизнь, с чего бы ей быть исключением?

– Ты не должна надеяться, что, раз я твоя сестра и я люблю тебя, – пыталась втолковать ей Рода, – я могу тебя содержать. Я не могу и не стала бы, даже если б могла. Не думаю, что это пошло бы тебе на пользу. Ты достаточно взрослая, чтобы решить, чем заниматься. Раз ты не намерена жить со Свеном, придумай, какого сорта работу ты хочешь выполнять, и попытайся ее найти. Я помогу тебе в этом с радостью. Главное, чтобы ты не бездельничала в ожидании, пока за тобой приедет Свен.

Рейна со злостью возразила, что она вовсе не ждет Свена и ничто на свете не заставит ее вернуться к нему. Она засобиралась на север, даже написала Берте и матери. Дни тянулись за днями, а Свен не появлялся. Рода относилась к ней со всем терпением, которое один человек может проявить по отношению к другому. Она выдержала еще неделю и опять попыталась убедить сестру, что глупо дожидаться мужчину, который явно в тебе не заинтересован. Раз она обращалась с ним неважно, то не стоит надеяться, что он будет ей всецело предан. Она должна найти работу или устроить так, чтобы Свен ее каким-то образом обеспечил, по крайней мере до тех пор, пока она не сможет обеспечивать себя сама.

Каково же было мое удивление, когда после всего, что произошло, и при, казалось бы, наплевательском отношении к случившемуся, я услышал, как Рейна, дождавшись, пока Рода выйдет из комнаты, звонит в Северную и Южную лесозаготовительную компанию и спрашивает, может ли она поговорить с неким Свеном Бергстромом. Свена на месте не оказалось, и Рейна, совершенно не заботясь, что я о ней подумаю, позвонила через некоторое время еще, а потом еще и еще, пока наконец он не взял трубку. Насколько я понял из ее сбивчивых реплик, она хотела с ним встретиться, но выражала свое желание весьма замысловатым образом. После, по-видимому, легкого поощрения с его стороны и бесконечных намеков и экивоков она все-таки выдавила из себя, что где-то в районе шести вечера собирается прокатиться в центр города и, если он окажется в тех краях, будет рада с ним повидаться. Телефонный разговор завершился, и я насмешливо припомнил ей, как решительно она собиралась бросить мужа и сколько шпилек отпустила по его адресу. Она спокойно ответила, что мнения своего не изменила, но ей нужны деньги, а он может их предоставить. И легко он от нее не отделается. Пусть платит, пока она не найдет работу.

Чтобы передать весь сумбур, нелепость и нелогичность ее рассуждений, мне пришлось бы посвятить сто страниц дословной расшифровке бесед между ней и Свеном, который всеми силами пытался их избежать. Суть этих бесед, точнее по большей части ее монологов, была простой: хоть на Свена ей наплевать и возвращаться к нему она не хочет, ей нужно на что-то жить, и лучше бы он помог ей, не дожидаясь, пока она подаст на развод. Но по тому, как она это говорила, каждому должно было стать ясным, что в глубине души ей совсем не наплевать на Свена, а ее уверения в обратном – неуклюжая уловка. Менялся даже ее голос: в нем появлялись воркующие, уговаривающие и даже умоляющие интонации, что, по ее мнению, должно было подействовать на Свена должным образом. И тут же, сразу после воркования по телефону или немного спустя, она могла заявить, что испытывает к мужу лютую ненависть. К тому же она завела привычку беззастенчиво флиртовать с мужчинами, которые проявляли к ней интерес, следовали за ней в своих машинах и просили о свидании. Время от времени, к большому огорчению Роды, ее высаживал у порога дома какой-нибудь франт импозантной наружности, с которым она явно неплохо провела вечер. Ссоры между сестрами после подобных эскапад были весьма бурными, недвусмысленно указывая на то, что прежней Роды больше нет. Однажды Рейна отправилась в контору мужа и осталась там на ночь, после чего Рода, превратно истолковав ее отсутствие, просто выставила ее из дома. Рейна долго объясняла сестре, что была со Свеном, и даже предложила той позвонить ему, что, кстати, незамедлительно и было проделано.

Только после подтверждения со стороны Свена Рейна была пущена обратно, да и то от нее потребовалось признание, что она привязана к Свену и собирается к нему вернуться.

И она к нему вернулась – по правде говоря, это был самый простой выход из ситуации. Невероятно, но Свен был в восторге от ее возвращения. В это трудно поверить, но из песни слов не выкинешь. И опять появились новая, более удобная квартира и новый дорогой автомобиль.

Было что-то безнадежно компульсивное в поведении этой пары, как будто, вопреки своему чутью или здравому смыслу, каждый из них считал невозможным порвать с другим, и это не было потребностью в какой-то поддержке. Думаю, ей хотелось им командовать, и она никак не могла взять в толк, что ничего из этого не выйдет. Он же не хотел больше ей подчиняться, но и расстаться с ней был не в силах.

Но даже этому хрупкому равновесию пришел конец. А началось все с автомобильной аварии, которая произошла где-то за неделю до их окончательного разрыва. Новая машина, которую Рейна обожала и в которой непременно выезжала раз или два в день, столкнулась с трамваем и серьезно пострадала. Починка обошлась не меньше чем в четыре сотни долларов и заняла почти четыре недели. Хуже того, купленная взамен машина была гораздо более дешевой, потому что на дорогую денег уже не осталось. К тому же возникли проблемы со страховкой, потому что в аварии, как оказалось, был виноват не только второй водитель, но и Свен. Он сам в этом признался, оправдываясь тем, что был в тот момент встревожен и рассеян. Ко всему прочему машина была застрахована только частично, так как Свен все не мог выбрать время, чтобы должным образом заняться этим вопросом. К вящему неудовольствию Рейны, ей пришлось пересесть на более заурядное средство передвижения. Я часто спрашивал себя, повлияло ли это на финальную катастрофу. Как бы то ни было, Рейна превратилась в настоящую фурию, обвиняя Свена в бестолковости и даже в самой аварии. Она не переставала громогласно стенать по поводу рухляди, на которой вынуждена ездить. И все же Свен, на мой взгляд, был вежлив, внимателен и временами даже, казалось, чувствовал себя виноватым. Он выглядел довольно печальным, когда объяснял, как все произошло. О чем-то задумавшись, он рассеянно повернул перед носом у следовавшего за ним трамвая, водитель которого просто не успел затормозить. Это откровенное признание, даже в дружеской компании, привело Рейну в ярость. Она сочла его полнейшим безумием. По ее мнению, Свен должен был полностью отрицать свою вину и подать в суд на компанию, требуя, как пострадавшая сторона, возмещения ущерба. Однако ничего этого он делать не стал, продолжая заниматься делами в обычном порядке.

Однажды вечером он позвонил ей и предупредил, что не вернется домой раньше одиннадцати или даже двенадцати. Как ни странно, вместо того чтобы, по своему обыкновению, наведаться к Роде, она решила провести вечер в одиночестве за чтением. Наступила полночь, а Свена все не было. Утром, удивленная и обеспокоенная, она позвонила в офис и выяснила, что с половины шестого вечера его никто не видел. Ничего больше не добившись, она побежала к сестре за советом. Время шло, но Свен как сквозь землю провалился.

На первый взгляд его финансовые дела были в порядке, однако позже выяснилось, что незадолго до своего исчезновения он понаделал кучу долгов, набрав ссуд на покупку машины, мебели, платьев и украшений для Рейны. Кредиты были выданы под его жалованье и акции, до сих пор им не выкупленные. Также часть акций была продана за наличные, которые больше нигде не фигурировали. Удивительно, но владельцы компании, казалось, были этим не очень обеспокоены, желая только, как они объяснили Роде при личной встрече, чтобы Свен вернулся. Такого ценного сотрудника, как он, им терять совершенно не хотелось. По их словам, в последнее время Свен места себе не находил, и они боялись, что его беспокойство могло быть связано с женщиной. Кто-то видел, как в его кабинет поздно вечером входила молодая особа. Какое-то время это заставило Рейну побегать за призраком, но таинственной незнакомкой, образ которой разжег в ней адское пламя ревности, оказалась она сама.

Следовать за всеми причудами воображения этой девушки стороннему наблюдателю было нелегко, и я чувствовал себя словно в центре водоворота. Осознав, что своим безрассудством и равнодушием она оттолкнула от себя человека, способного зарабатывать неплохие деньги, и осталась у разбитого корыта, Рейна попеременно погружалась то в страх, то в ярость, разрываясь между желанием поплакать и желанием отомстить, между злостью на то, что он не соизволил с ней даже попрощаться, и на то, что она переоценила силу своей власти над ним. Но обиднее всего ей показалось, что мы с Родой, в большей степени я, конечно, посчитали, что Рейна получила по заслугам.

Сначала она решила, что со Свеном произошел несчастный случай. Но тот факт, что он позвонил ей, прежде чем исчезнуть, не вписывался в эту теорию. К тому же в день своего исчезновения он переоформил на нового владельца не только разбитый автомобиль, починка которого была уже частично оплачена, но и вторую маленькую машину, на которую брал ссуду. Ну и аннулирование его личного небольшого банковского счета не оставляло никаких сомнений в том, что он ее бросил. Да и то, как равнодушно он отреагировал на их последнюю размолвку, должно было послужить ей предупреждением, что перемены не за горами, а почти на пороге.

После того как прошел первоначальный шок, наступил период размышлений и выводов, сопровождаемый такими странными психическими эффектами, что поставили бы в тупик любого психиатра. Такие вещи сплошь и рядом случаются в реальной жизни, но редко или даже никогда не попадают в романы.

В связи с предпринятыми в истерике поисками на сцене появился детектив, странный, чудаковатый, самоуверенный франт из офиса окружного прокурора, и немедленно влюбился в нее. Все, чего он хотел, – это доказать, что Свен – преступник, но не для того, чтобы наказать его, а только чтобы строго запретить приближаться к Рейне. Она довольно ловко взяла в оборот этого фрика, не потому, что хоть как-то благоволила ему, а для того, чтобы пользоваться его машиной, наличными, обедать и ужинать за его счет и продолжать расследование. За глаза она ядовито прохаживалась по его поводу, уверяла, что бросит сразу по окончании дела, а если он станет ерепениться, нажалуется его начальству.

Апатичная и непричесанная, она часами наигрывала печальные мелодии на фортепьяно и казалась полностью погруженной в тоскливые мысли, а то вдруг разражалась гневными тирадами в адрес сбежавшего супруга, словно бы не понимая, что это ее расточительность и сумасбродство стали причиной его мелких растрат, если их можно так назвать. Примечательно, что, когда детектив обратился в компанию, где работал беглец, там отказались предъявлять какие-либо обвинения.

После того как она наконец бросила мистера Морелло, своего незадачливого сыщика, велев ему не показываться больше на глаза, у нее не осталось никаких идей, что делать дальше. Необходимость поиска работы маячила перед глазами и вызывала у нее такое же отвращение, как и раньше, в этом можно было не сомневаться. Но пока она пребывала в меланхолии, сестра работала, и это начало тяготить ее. Неожиданно, и вопреки любезным уговорам Роды, Рейна перебралась вместе с вещами в комнату в самом сердце города, объявив, что отныне будет жить там. К тому же она наконец решила начать что-то делать: «Первое, что подвернется под руку». Причем она не собиралась слоняться по киностудиям, пытаясь просочиться на съемочную площадку. Ей был нужен стабильный заработок.

В общем, несмотря на уговоры сестры, она ушла, и после этого мы встречались, только когда Роде удавалось уговорить ее погостить, что, признаться, случалось не так уж редко. Но Рейна взялась-таки за первую предложенную работу – лифтера в административном здании.

Вскоре до нас стали доходить туманные слухи о ее дружбе с девушками, стоявшими настолько ниже на социальной лестнице, чем круг, в котором вращалась ее сестра, что это вызывало беспокойство, хотя, надо сказать, такие подруги идеально соответствовали настроению и состоянию ума Рейны в то время. Они принадлежали к тому типу невежественных или просто неопытных дурочек, для которых секс и завоевание мужчины – альфа и омега всех земных интересов. Мне не верилось, что они или их жизнь по-настоящему нравились Рейне, но она теперь жила среди них, и для того, может быть, чтобы не умереть от скуки, занимала себя их проблемами и, казалось, пребывала в большем мире с собой, чем раньше. В разговорах с сестрой она, однако, описывала новых подруг как повернутую на сексе «банду», а их ухажеров называла шантрапой без гроша в кармане, разъезжающей на «жестянках Лиззи», дешевых «фордиках», и промышляющей контрабандой виски. Иногда эта компания прискучивала Рейне до смерти, и она появлялась в квартире Роды с лицом, на котором было написано, что ей хотелось бы остаться здесь навсегда, но предложение вернуться встречалось ею в штыки.

И все же со временем решимость доказать Роде, что она способна идти собственным путем, несколько ослабела; Рейна стала больше ценить дружбу сестры, да и гнев на бывшего мужа несколько поутих, так что пару раз она даже признала, что делала в жизни ошибки.

– Беда в том, – без обиняков сказала она мне однажды, сидя перед зеркалом в будуаре сестры и накладывая на лицо ее крем, – что пока я жила в достатке, то не понимала, что Свен не такой уж никчемный парень. Куча мужиков гораздо хуже, точно. Теперь-то я это вижу.

– Это ж надо, – рассмеялся я, – неужели ты стала смотреть на Свена другими глазами?

– Похоже, что так, – честно признала она. – Свен был не так уж плох. Скупердяй, конечно, но пронырливый по части бизнеса. Если бы не я, он набил бы нам кубышку еще в Вашингтоне. Да и гаражные дела в Сиэтле вроде тоже в гору поперли. Что за, прости господи, дурехой я была тогда! Ничего мне было не по нутру. А все потому, что и представить себе не могла, как это можно – застрять на всю жизнь в одном месте. Когда я услышала, что Рода здесь как сыр в масле катается, то подумала, что тоже не лыком шита. И заставила Свена сюда приехать.

– Думаешь, теперь бы у вас все пошло по-другому?

– А то! Я дни напролет его вспоминаю. Ведь в Сиэтле я по нему с ума сходила. И даже когда мы приехали сюда, на меня временами такое накатывало, жуть. Но я, видать, слишком много хотела, а он всегда шел у меня на поводу. Ни в жизнь не даст отпора. Лучше понакупит мне, что я захочу, даже если это ему не по карману.

Я молча взглянул на нее, слишком обрадованный таким чистосердечным признанием, чтобы вставлять собственные ремарки. «Вот так оно и бывает, голубушка, – подумал я тогда. – Прозрение наступает слишком поздно, и уже ничего не исправить». О Свене, по моим сведениям, до сих пор не было ни слуху ни духу.

Несмотря на воспоминания о былой привязанности, Рейна продолжала жить безалаберной жизнью, стараясь брать от нее все, что можно. Хотя как-то в порыве откровенности она призналась мне, что, если бы встретила другого «парня», рассудительного, трудолюбивого и честолюбивого, как Свен, она бы «вцепилась в него изо всех сил».

– Не сомневайся, теперь я дурака не сваляла бы. Ученая.

Мысль о том, что пора остепениться и снова выйти замуж, видимо, укоренилась в ее ветреной голове. Ну или хотя бы найти стоящего любовника с деньгами и умением их зарабатывать. Она даже начала намекать сестре, чтобы та представила ее кому-нибудь из своего круга, с деньгами и положением, о чем, конечно, ей не стоило бы и заикаться. Выражения типа «мы хочем», «я ложу» наверняка отпугнули бы самых снисходительных из потенциальных поклонников.

Когда Рейна убедилась, что Рода не приглашает старых друзей и не спешит знакомить сестру со своими деловыми партнерами, она решила взять дело по поиску кандидатов в мужья в собственные руки.

– Слушай, – обратилась она однажды ко мне. – Назови какую-нибудь книженцию, какую образованные парни считают как бы о’кей. Хочу таскать с собой что-нибудь такое, чтобы казаться умнее. Прикольно, да? – И она засмеялась. Она умела улыбнуться так, что растопила бы лед, и это, а также ее бесшабашная откровенность на многих, включая и меня, действовали безотказно.

– Считай, она у тебя в кармане, – усмехнулся я, потянувшись к «Путям всякой плоти»[4], в то время лучшей книге на моей полке.

– Точно знаешь, что это заставит какого-нибудь умника поверить, что я шарю в классных книжках? – требовательно осведомилась она.

– Ну, если это не сработает, то не сработает ничего. Тут главное – правильно рассуждать о прочитанном. Если чего-то не понимаешь, лучше молчи, понятно?

– Не волнуйся, не проколюсь. Как-нибудь справлюсь с твоими мудреными штуками. Ясен пень, сначала прочту, а потом, если что недотумкаю, спрошу у тебя. – Она снова улыбнулась, блеснув зубами.

Именно в такие моменты эта девушка становилась совершенно очаровательной, и именно ради них с ней и стоило поддерживать знакомство.

В течение следующего года она работала сначала лифтером, затем телефонисткой на коммутаторе (запускать лифт вроде как слишком просто, да ведь?) и, наконец, приемщицей в фотоателье, потому что это было еще круче. И она просто фонтанировала историями о собственных приключениях.

По какой-то причине – возможно, из-за Роды – она была полна решимости найти мужчину выше среднего уровня, который переплюнул бы даже Свена, чтобы при встрече друзья не подумали, что своим выбором она себя роняет, наоборот, чтобы сразу было понятно, что у нее все в ажуре.

Теперь наши разговоры проходили так:

– Отвал башки! Видел бы ты того парня, которого я подцепила в Каталине в прошлую субботу, я и Мари. Парень что надо! Не шелупонь на ржавой колымаге, с вечным трепом про контрабанду и все прочее. Нет, это был реальный такой парень, серое твидовое пальто, роговые очки. А машина у него – «пейдж» с калифорнийским верхом! Я заметила, как он ставил ее в гараж. И он читал книгу – взаправду, а не так, чтобы передо мной выпендриться. Слыхал о книге «Божеская комедия» или что-то типа того? Это вроде как роман, верно?

– Верно, Рейна. Это роман.

– И парня, который ее сочинил, зовут вроде как Данти?

– Опять верно. Он известный автор, Генри А. Данти. Ты найдешь его книги в каждой библиотеке. Он у нас самый популярный писатель. Все его читают. По куче его книжек наснимали фильмов.

– Правда? А ты, часом, по ушам мне не ездишь?

– Обижаешь. Да спроси у любого библиотекаря. Генри А. Данти, автор «Божеской комедии».

– Точно, это тот самый. Так вот, я теперь знаю – он рассказал мне, – про что эта книжка. Люди умерли и попали в ад, понимаешь? И черти их там мучают. Отвал башки! Интересно, жуть! А потом там было про парня, который умер, и еще там…

Дальше следовала ее версия агонии Паоло и Франчески, наказанных за свою преступную любовь и обреченных вечно кружиться в стигийском вихре.

Потом был другой достойный господин, в твиде и реглане, который ехал в офис дождливым утром.

– О, парень просто шик! И чтоб ты знал, он генеральный агент по фрахтовым операциям в одной из этих огромных пароходных компаний, которые перевозят грузы отсюда в Южную Америку. И он был ужасно милым, не сомневайся. Все выспрашивал, где я живу да чем занимаюсь. Ну ужасно милый! И мы с ним потрепались («Поговорили, Рейна!»), ну хорошо, мы с ним поговорили о кораблях, как они возят кофе, шкуры, шерсть, сахар и кучу других вещей. И он рассказал мне, как все это отправляют вниз по горам в маленьких вьючных поездах, состоящих из таких ми-и-и-лых осликов. И как индейцы мало получают. Отвал башки! Это было та-а-к интересно, ты не представляешь.

– Ничуть не сомневаюсь. Я бы и сам с удовольствием с ним побеседовал.

– Причем у меня была та книжица, которую ты мне дал, сечешь? Так все и началось. Он зыркнул на книжицу («Посмотрел, Рейна!»), ну, стало быть, посмотрел, а я вертела ее туда-сюда, чтобы он мог лучше ее разглядеть. И когда мы доехали до центра, он спросил, можно ли со мной встретиться как-нибудь и пригласить поужинать. Стал нести, какая я милая девушка и всю эту чепуху. Но он мне понравился ну очень. Симпатичный, здоровенный такой, серьезный такой парень, и глаза большие и грустные. Совсем не похож на всю эту мелкую шушеру, которая гоняется за тобой без гроша в кармане. Такой парень может изучить многому («Научить, Рейна!»). Ну, значит, научить.

Я припоминаю штук тридцать таких случайных встреч, и это далеко не полный перечень, но ни одна из них, очевидно, ни к чему не привела. Рейна была «повернута», по ее собственному выражению, на идее найти мужчину, который бы действительно чего-то стоил.

Наконец она нашла человека, обладающего, по-видимому, определенными способностями. Насколько я понял, это был «один-из-экспертов-по-эффективности-здесь-и-сейчас». По словам Рейны, ему было около пятидесяти, и он был связан с конторой, предлагающей услуги по повышению технической и финансовой эффективности фирм. Я видел его всего раз, да и то мимоходом: солидный мужчина, с внешностью завзятого спорщика и сутяги. Мне показалось, что эгоцентричное и вызывающее выражение его лица может скорее пресечь, чем поощрить, попытки сближения социального или любовного характера. Тем не менее Рейна с ним подружилась, и вскоре ее можно было увидеть за рулем элегантного автомобиля, который, по ее словам, принадлежал ее новому другу. Иногда рядом с ней восседал владелец машины собственной персоной, в сером летнем костюме и таком же кепи, респектабельный и самодовольный.

Позднее эта дружба была, по-видимому, подкреплена множеством весьма значительных и солидных подарков: парой нефритовых серег, серой шубкой из натурального беличьего меха, несколькими пелеринами со шляпками в тон, туфлями, перчатками, бельем… но дальше память меня подводит. Так или иначе, внезапно Рейна стала очень нарядно и при этом не слишком вызывающе одеваться, позволив себе вещи, о которых так долго мечтала.

И вот однажды, откинувшись на спинку кресла все той же машины и сияя от удовольствия, она прикатила в Голливуд, чтобы объявить, что собирается в путешествие по Селкерку в северо-западной части Канады – посмотреть озеро Луиза, Банф, тотемные деревни и тому подобное.

– И это еще не все! – Рейна триумфально блеснула глазами. – Глянь сюда! – Когда она торжественно вытащила толстый кошелек и достала из него пачку сто- и пятидесятидолларовых банкнот, от удивления я потерял дар речи. – А главное, что он от меня без ума. Он говорит, что если я пойду в школу и поработаю над своей грамматикой, то буду выглядеть не глупее остальных. Так я и сделаю! Вечно, что ли, мне в дурочках ходить? Что-то я уже знаю, дай мне годик или два, и я буду знать еще больше. Во всяком случае, главное – первый шаг, как ты считаешь?

– Абсолютно с тобой согласен, Рейна. Ты просто прелесть. Если сильно чего-то хочешь – все обязательно получится, так ведь?

– Точно. Буду теперь паинькой, деньги стану копить, выйду замуж за приличного человека и, может быть, через несколько лет чего-то добьюсь.

– Золотые слова. Но, думаю, ты уже и так чего-то добилась. Не каждый может похвастать тем, что едет в июле отдыхать на озеро Луиза.

– Что верно, то верно.

Роде нечего было к этому добавить. Ее отношение к Рейне лучше всего выразилась в словах, сказанных в отчаянии после очередной сестринской выходки:

– Что ж, я ничего не могу изменить, ведь так? Я уже сделала все, что могла. Она моя сестра, и я не могу не любить ее, но ответственности за нее не несу. Она все равно меня не слушает и даже не пытается встать на мою точку зрения. Пусть живет своей жизнью, вот и все. Мне ее жаль, конечно, но ведь ни мама, ни Свен тоже ничего не смогли с ней поделать.

Но вернемся к нашему разговору. За все время, пока Рейна распускала хвост, Рода не проронила ни звука. Наконец Рейна не выдержала:

– Ну и в чем дело? Ты не считаешь, что все это просто прекрасно – мои наряды, путешествие, все такое?

– Может быть, если ты на самом деле хочешь поехать и он тебе действительно небезразличен, – довольно жестко заметила Рода. – Надеюсь, ты ему и правда нравишься и все это не выльется в очередную глупую авантюру, о которой ты будешь потом сожалеть. Знаешь, ведь ты когда-нибудь можешь повстречать человека, которого действительно полюбишь.

– Ох, да понимаю я. Но он мне действительно нравится. И он сказал, что не встречал никого, кто заинтересовал бы его так же сильно, как я. К тому же он собирается послать меня в школу, в какой-то санаторий. Разве это не здорово?

– Крематорий, Рода, крематорий, – вставил я.

– Ой, да ладно, помолчи. Без тебя знаю.

Не в силах больше сдерживать эмоций – потому что привязанность к сестре была у Рейны, при всей ее несуразности, искренней и неизменной, – она бросилась ей на шею и расцеловала на прощание. Даже слезы хлынули из глаз коротким, но бурным потоком.

– Я по гроб жизни тебе обязана, Рода. И не говори, что это не так. Ты всегда была добра ко мне. Если бы не ты, разве я б сюда приехала? И не было бы у меня всего этого.

Еще несколько слезинок. Рассказанная напоследок забавная история. Взрыв смеха. И поспешный выход, сопровождаемый изумленным взглядом Роды. И я сам, гадающий, где, в какой строке длинного каталога фантастических редкостей можно поместить эту девушку. В водевиле театра «Орфей»? В ярмарочном балагане?

Но Рода… Я повернулся к ней. Она плакала.

– Забудь, – вот и все, что я мог посоветовать. – Ты ничего не в силах изменить, не так ли? Она такая, какая есть. Если ты собираешься рыдать обо всех несовершенствах мира, ты никогда не остановишься. Кроме того, ты испортишь макияж.

Но он был уже непоправимо испорчен.

Вернемся к Рейне. Как-то раз, недель за шесть до своего отъезда, они с приятельницей зашли в квартиру Роды за какой-то принадлежащей ей вещью. Роясь в коробке, где хранились их со Свеном письма, она начала перебирать их одно за другим. Пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями, Рейна стала рассказывать подруге о ссорах, которые сопровождали ее семейную жизнь, как она уходила от Свена три или четыре раза, а он всегда следовал за ней.

Потом, не смущаясь моим присутствием, Рейна попросила подругу прочитать письмо, которое она написала Свену во время одной из этих ссор. Подруга сказала, что письмо «крутое».

– Я и сама так считаю, – призналась Рейна. – Но я его тогда так и не отправила, потому что подумала, что, может быть, все это неправда. Хотя Свен всегда западал на такие штуки. Вот я и написала ему.

Против воли прислушиваясь к их болтовне, я увидел, как она бросила письмо обратно в коробку.

– Разве ты не возьмешь его с собой, Рейна?

– Конечно нет. Оно мне теперь без надобности.

– Вроде бы ты говорила, что скучала по Свену?

– Ну скучала – немного. Но письмо-то все равно не отправила. Прочти, если хочешь, а потом выброси в мусорную корзину. Ты, конечно, посмеешься надо мной, но я тогда писала, что думала.

Позже мне пришло в голову, что письмо может осветить какие-то потаенные уголки души автора, и я извлек его из корзины для мусора, куда оно было небрежно брошено. Предоставляю его на суд читателя.

Дорогой Свен,

сегодня такая прекрасная ночь, и я не могу уснуть, а просто наслаждаюсь ею и думаю о тебе. Кажется, за два года наша супружеская жизнь совсем развалилась, Свен. Жаль, конечно. И ты пытался что-то исправить, и я пыталась, но что ушло, так это наша настоящая любовь друг к другу, а ведь ни один живой человек не может быть счастлив без любви, правда? Я знаю, ты думал, что причина во мне, но ты должен понять, почему я бывала сердитой и раздражительной.

В последний раз, когда мы опять стали жить вместе, так это потому, что я думала, будто мне не наплевать на тебя. Желание быть с тобой я не могла объяснить, так странно это и жутко, что я непременно должна была заполучить тебя. А теперь я знаю, что скучала по тому счастливому человеку, каким ты был раньше, и нигде не могла найти его, и мне было ужасно грустно, и я не могла без тебя такого жить.

Я знаю, ты разочаровался во мне, но это к лучшему, не все люди созданы для брака, и ничего тут не поделаешь.

Когда-то не было женщины счастливее меня. Я была как сумасшедшая от твоей любви и думала, что так будет всегда. Уверена, ты чувствовал то же самое, но иногда жизнь идет как будто наоборот. Я всегда верила тебе, Свен, пока ты не начал таиться от меня и врать почем зря. Что бы там ни было, ты выбрал один путь, а я – другой. Может быть, дело в этом. А может, в том, что мы никогда не были по-настоящему вместе. Теперь ты поймал свой шанс, а я все еще ищу свой.

Почему один человек может заставить другого так страдать, если это не из-за ненависти или недомыслия? Когда я капризничала, в душе мне хотелось, чтобы ты меня обнял, и твои поцелуи я никогда не забуду. Но я скорее буду жить одна и вспоминать любовь, которая у меня была, чем вернусь к тебе, чтобы мы опять ненавидели друг друга.

Я знаю, тебе тоже тяжело. Не думай, Свен, что у меня нет сердца, хотя иногда это выглядит именно так. Я сочувствую тебе и помогла бы с радостью, если бы могла. Я знаю, что на самом деле ты лучше, чем думаешь о себе, и кто-то должен помочь тебе это осознать.

Я так рада, что твоя работа приносит тебе радость, а значит, нет причин, чтобы ты не достиг любой вершины, как и другие мужчины, которые смогли добиться того, чего хотели, и я надеюсь, так же будет с тобой.

На самом деле хорошо, что ты теперь свободен от семейной жизни, потому что на пути к твоей вершине больше нет препятствий. Мы еще молоды, и ты обязательно найдешь кого-нибудь, кто станет для тебя самым лучшим, тогда придет время вспомнить, что мы были правы, когда порвали друг с другом и позволили судьбе привести нас к настоящей любви.

Пожалуйста, Свен, постарайся понять меня, потому что лучше нам жить, словно мы никогда и не встречались, если нам не наплевать, что с нами будет дальше.

Объясни своим родителям, Свен, когда вернешься домой, почему все так вышло и что я всегда считала их за своих родных отца и мать, и передай им мое почтение. Я уверена, что они не станут меня осуждать, то есть надеюсь, что не станут.

Я уверена, Свен, что все несчастливые часы, которые ты провел со мной, будут забыты и я тоже начну новую жизнь с чистого листа прямо сегодня. Развод будет, когда я накоплю на него денег, и мы сможем вычеркнуть из жизни два года нашего горемычного брака.

Я написала это, чтобы все уложилось в голове, было тяжело, но я это сделала.

Так что прощай, Свен, это мои последние слова тебе. Пожалуйста, прости и забудь – это единственный путь для нас. Заканчиваю свое письмо искренними пожеланиями тебе светлого будущего, я буду уважать тебя как своего мужа до конца дней.

Пусть Бог простит нас, как всегда.

Рейна.

Через пять месяцев после отъезда Рейны из Лос-Анджелеса от Свена к Роде пришло письмо. На почтовом штемпеле можно было разобрать: Калгари, Канада, – но обратного адреса на конверте не было.

Дорогая Рода,

ты удивишься, наверное, получив от меня весточку, но я должен тебе тысячу, и вот она. Пожалуйста, ничего не говори Рейне. Я знаю, что ты не станешь, и спасибо тебе за это. Мне даже думать тяжко о прошлой жизни. После автомобильной аварии я был словно не в себе. Будто все вокруг ополчились против меня, и поэтому я все бросил. Но сейчас моя жизнь наладилось. Вот почему я посылаю тебе это письмо. А первый год был для меня тяжелым. Хотел бы я снова увидеть твою милую маленькую квартиру и поговорить с тобой. Я объяснил бы тебе свои чувства. Не думай обо мне слишком плохо. Рейне было плевать на меня, и когда я это понял, то больше не видел смысла с ней оставаться. Я желаю тебе удачи и надеюсь, что у Рейны все будет хорошо. Наверняка так оно и случится. Надеюсь, и у меня тоже.

Свен.