Читать книгу В СВОЁ ВРЕМЯ. Воспоминания о современниках - Терентiй Травнiкъ - Страница 12

«Плывёт в глазах холодный вечер»

Оглавление

Так и хочется начать писать о Бродском с его строки «Плывёт в тоске необъяснимой…», но далее не продолжать, потому как далее речь пойдёт совсем о другом.

Оказывается, есть гениальная поэзия, напрочь лишённая любви. Кто хочет в этом убедиться, пусть читает Бродского. Так бывает, если позволить интеллекту править душой. Каким-то образом Бродскому удалось не только, «не выбирая ни страны, ни погоста», раздвинуть рамки гармонии и зарифмовать всю литературу в свой личный поэтический формат, но и доказать, что такая поэзия очень даже живуча. О таких стихах преступно говорить, что они не нравятся, но сказать, что нравятся, пожалуй, было бы странным. Тем не менее Бродский принят литературным миром, особенно его снобистской надстройкой. На сегодня в России он – один из немногих мастеров, кому подражают, и это факт. Подражают неудачно – а впрочем, всякая копия остаётся не более чем копией. Вся современная молодёжная поэтическая школа – это Бродский и ещё раз Бродский. Нет Солы Моновой, но есть Бродский, почти нет Веры Полозковой, а есть все тот же Бродский. Увы, нет эстетствующего херсонца Андрея Орловского, но есть то, о чём говорят, как о писанном под Бродского. Я не говорю, что мне не нравится творчество Полозковой, но мне приходится в нем её же и отыскивать. Слава Богу, что нахожу.

Безусловно, Иосиф Александрович масштабен, а потому трудно, думая в его сторону, не попасть в его же манеру и стиль, промазав разве что в мастерстве. Вообще-то Бродский вместе со своими стихами – это сплошная претензия, переданная по этапу и дошедшая до нашего поэтического молодёжного форума. Если хотите попробовать исполнить, то есть прочитать его стихи, то читайте их с небрежением в голосе, устало, надменно и независимо. В своё время у одного из моих друзей где-то с полгода жил Михаил Козаков. Они вместе в то время делали программу, в которой актёр читал Бродского под саксофон Игоря Бутмана. Мне посчастливилось слушать чтение мастера приватно: прямо на кухне у своего друга в одной из московских квартир. Помню, как Михаил спросил у меня: «Терентий, а тебе нравится Бродский»? Я прямо ответил, что нет. Маэстро – как-то задумчиво – отреагировал: «А зря… Тебе ещё предстоит с ним столкнуться лоб в лоб…». И предложил выпить… Потом он читал стихи, читал изумительно, читал так, словно бы хотел прямо сейчас услышать от меня обратное, но я молчал: мне действительно Бродский тогда не нравился… И по-прежнему, теперь уже слушая эти стихи в исполнении Козакова, я видел в них ту же самую задумчивую отрешённость с претензией на собственную исключительность. А может, так и надо? Не могу сказать точнее, но без декадентства в этой поэзии не обошлось, а потому, видимо, и подхватила его манеру написания современная молодая поэтическая индустрия. В нынешнем обществе, расщепленном превозношением денег без какой-либо духовной ориентации, Бродский, как никто, уместен, и это несмотря на то, что в наследии советских поэтов есть много не менее выдающихся произведений, достойных для подражания.

Бродский не дожил до своего посттриумфа, но его стихи, перемолотые обстоятельствами времени и места, остались на устах у многих. А в завершение – немного прекрасного из Бродского, где все же чуточку, но позволено быть любви:

Плывёт в тоске необъяснимой

среди кирпичного надсада

ночной кораблик негасимый

из Александровского сада,

ночной фонарик нелюдимый,

на розу жёлтую похожий,

над головой своих любимых,

у ног прохожих.


Плывёт в тоске необъяснимой

пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.

В ночной столице фотоснимок

печально сделал иностранец,

и выезжает на Ордынку

такси с больными седоками,

и мертвецы стоят в обнимку

с особняками.


Плывёт в тоске необъяснимой

певец печальный по столице,

стоит у лавки керосинной

печальный дворник круглолицый,

спешит по улице невзрачной

любовник старый и красивый.

Полночный поезд новобрачный

плывёт в тоске необъяснимой.


Плывёт во мгле замоскворецкой,

пловец в несчастие случайный,

блуждает выговор еврейский

на жёлтой лестнице печальной,

и от любви до не веселья

под Новый Год, под воскресенье,

плывёт красотка записная,

своей тоски не объясняя.


Плывёт в глазах холодный вечер,

дрожат снежинки на вагоне,

морозный ветер, бледный ветер

обтянет красные ладони,

и льётся мёд огней вечерних,

и пахнет сладкою халвою;

ночной пирог несёт сочельник

над головою.


Твой Новый Год по темно-синей

волне средь моря городского

плывёт в тоске необъяснимой,

как будто жизнь начнётся снова,

как будто будет свет и слава,

удачный день и вдоволь хлеба,

как будто жизнь качнётся вправо,

качнувшись влево.


Читаю и слышу её, ту самую любовь. Но куда-то же она потом исчезла! Может, обиделась? О, это может быть, ибо есть на что: к тому времени Бродскому уже дважды – зимой 1964 года – пришлось лежать на так называемом «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Бродский принимает решение об отъезде… И любви не стало…

Скоро можно будет отмечать шестьдесят лет с тех пор, как в СССР появился указ о борьбе с тунеядством. Согласно этому указу лица, не работавшие более 4 месяцев в году и живущие на нетрудовые средства, подлежали уголовной ответственности. Самым громким процессом, связанным со статьёй о тунеядстве, стал суд над Иосифом Бродским. Именно после него Анна Ахматова воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему!»

В этом году мне исполняется 55 лет… Столько же было Бродскому, когда он ушёл из жизни. Рано ушёл поэт, у которого сначала отняли Родину, а потом эта Родина забрала у него любовь… Сегодня кого-то это может удивить, но меня тоже в своё время хотели привлечь за тунеядство по причине того, что я просрочил неделю, не успев устроиться на новую работу после ухода со старой. После этого меня просто-напросто никуда больше не брали – за исключением места ночного грузчика на станции Москва-сортировочная… Мне, как и Бродскому в день суда, было 23 года.

В СВОЁ ВРЕМЯ. Воспоминания о современниках

Подняться наверх