Читать книгу Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто - Тилар Маццео - Страница 3

Варшава, 21 октября 1943 года

Аллея Шуха. Ирена знала, куда они едут. Дверь захлопнулась, и черный тюремный автомобиль заурчал, готовый тронуться. На то, чтобы одеться, ей дали всего пару минут, и ее светлые, подстриженные «бобом» волосы были взлохмачены от подушки.

Янка Грабовская, выбежав из дома в последний момент, не обращая внимания на исходящую от солдат опасность, успела пихнуть ей туфли. Однако Ирена даже не подумала их зашнуровать. Она была сосредоточена на одной мысли: нужно оставаться спокойной. Никаких печальных лиц. Так наставляли еврейские матери своих детей, отдавая их на попечение незнакомцев. Ирена хоть и не была еврейкой, но отлично знала, что наставления эти были верны.

Они не должны думать, что у меня есть хоть какая-то причина бояться. Они не должны подумать, что я боюсь. Ирена безмолвно твердила это про себя. Если они заподозрят, что она чего-то боится, что-то скрывает, это сделает грядущее испытание еще более тяжелым.

Но Ирена и вправду боялась. Очень боялась. Осенью 1943 года в оккупированной Польше не было слов страшнее, чем «аллея Шуха». Быть может, во всей Европе военного времени не было слов страшнее. Здесь находилась штаб-квартира варшавского гестапо. Своим грубым и мрачным обликом это серое приземистое здание, казалось, идеально отражало то, что происходило в его стенах. Длинные коридоры словно навечно впитали в себя эхо криков сотен людей, которых допрашивали здесь. Те, кто выжил, вспоминали впоследствии затхлый запах мочи и страха. Дважды в день, сразу перед полуднем и ближе к вечеру, с пунктуальностью прибывали из тюрьмы Павяк черные грузовики, чтобы забрать в ее камеры избитые и израненные тела¹.

Ирена подумала, что сейчас, наверное, начало седьмого. Может быть, шесть тридцать. Скоро над Варшавой взойдет октябрьское солнце. Но Ирена бодрствовала уже несколько часов. Как и все здесь. Янка, ее доверенная связная и дорогая подруга, присоединилась к семейному празднованию именин Ирены. После торта ее мать, хрупкая, больная женщина, и тетя отправились спать. Янка уже пропустила комендантский час и потому осталась на ночь. Молодые женщины устроились в гостиной, коротая время за чаем с ликером. После полуночи девушек наконец одолел сон, и к трем часам они уже крепко спали на импровизированных кушетках в гостиной. Но в задней комнате мать Ирены, Янина, не спала. Она была так счастлива, слыша беззаботное воркование девичьих голосов! По нервным складкам у рта дочери Янина догадывалась, что та занимается чем-то опасным, и очень за нее волновалась. Боль мешала заснуть, и Янина хотела позволить мыслям унести ее вдаль. Но вдруг в темноте она услышала звук, которого здесь не должно было быть. Где-то на лестнице гулким эхом отдавался топот тяжелых сапог. Ирена! Ирена! Шепот матери проник в сон Ирены, и она проснулась. По тону она сразу поняла, что происходит. Эти несколько мгновений, нужные, чтобы прийти в себя, были границей между жизнью и смертью.

Затем она услышала, как стучат в дверь кулаки агентов гестапо. Страх отдавался во рту Ирены странным металлическим привкусом, и внутри словно пробежал электрический разряд. Несколько часов немцы оскорбляли их, потрошили подушки, отдирали углы и крушили кухонные шкафы. Ломали мебель и вскрывали полы².

Но так и не нашли списки детей.

Списки сейчас были единственным, что имело значение. Тонкие листки папиросной бумаги, чуть толще оберточной, часть личного архива Ирены. На них изобретенным ею шифром были записаны сотни имен еврейских детей, которых она с друзьями спасла от нацистских преследований, – детей, которые все еще скрывались в убежищах по всей Варшаве и за ее пределами. В последний момент перед тем, как дверь распахнулась, уступая кулакам и дубинкам, Ирена успела сунуть листы Янке, чтобы та с отчаянной храбростью спрятала их под мышкой, в своем необъятном бюстгальтере. Если они пришли сюда за Янкой, Господь свидетель, всему конец. Будет еще хуже, если они обыщут квартиру Янки, где скрывалось несколько евреев. Ирена не могла поверить своим глазам, но нацисты сами скрыли от себя самую опасную улику: маленькая сумочка с поддельными документами и нелегальными деньгами оказалась завалена обломками мебели. В этот момент ей хотелось упасть на колени. Когда она поняла, что гестапо не собирается трогать ни Янку, ни ее мать, ей захотелось петь и смеяться. Но Ирена понимала, что поднимающийся внутри приступ смеха был не чем иным, как истерией. Одевайся, приказала она себе. Быстро одевайся и уходи отсюда. Она надела поношенную юбку, которую несколько часов назад перебросила через спинку стула на кухне, как могла быстро, застегнула пуговицы пиджака, стремясь ускорить уход, пока агенты не передумали, и вышла из дома в холодное осеннее утро. Босиком. Она бы даже и не заметила, что вышла без обуви, если бы не выбежавшая в последний момент Янка.

Сейчас, пока машину покачивало на поворотах, у нее было время подумать над собственной дилеммой. Рано или поздно ее убьют, это несомненно. Ирена это уже поняла. Так закончится ее история. Люди не возвращались с аллеи Шуха или из Павяка, куда их бросали в перерывах между жестокими допросами. Они не возвращались из лагерей вроде Равенсбрюка или Освенцима, куда депортировали невиновных, выживших в Павяке. А Ирена Сендлер не была невиновна.

Тюремный автомобиль резко взял вправо, когда они направились к юго-востоку через спокойно спящий город. Самый короткий путь пролегал через широкие довоенные варшавские проспекты, огибающие сначала на западе, а затем на востоке то пепелище, что когда-то было еврейским гетто. В первые годы нацистской оккупации Ирена иногда по три-четыре раза в день входила и выходила оттуда, пытаясь помочь своим старым школьным друзьям, профессорам… и тысячам детей. Сейчас, в конце 1943 года, от него остались лишь руины и горы обожженного кирпича. Это было место убийства и бесконечное кладбище. Гетто сровняли с землей при подавлении весеннего восстания, и в том аду исчезла ее подруга, Ала Голуб-Гринберг. В подполье ходили слухи, что она все еще жива и сейчас находится в трудовом лагере в Понятове, планируя вместе с группой заговорщиков побег. Ирена надеялась, что после окончания этой варварской войны Ала вернется за своей дочерью Рами и заберет девочку из приюта, куда ее устроила Ирена.

Повернув на север, тюремная машина миновала несколько корпусов того, что когда-то было Свободным польским университетом. Еще одна из потерь войны. Ирена получила образование социального работника в Варшавском университете, но в 1930-х годах она часто бывала в кампусе Свободного университета, и именно здесь сформировалась, благодаря Хелене Радлиньской, ее ячейка Сопротивления. Почти все ее участники накануне оккупации были «девочками доктора Радлиньской», а ныне превратились в хорошо организованную и дерзкую сеть, на что их вдохновила в том числе и профессор. Эта сеть стала объектом пристального внимания тех, кто вез ее сейчас на допрос. Ирене едва перевалило за тридцать, так что ее невинный девичий облик был обманчив. Гестапо схватило одну из самых крупных фигур польского подполья, и Ирене оставалось лишь надеяться, что немцы этого еще не знают.

Втиснувшись на сиденье рядом с ней, солдат в высоких сапогах со скрученной плетью на бедре и дубинкой клевал носом. Его ночная смена была окончена. Ирена сидела на коленях еще одного новобранца, которому на вид было лет восемнадцать-девятнадцать. Оба они, похоже, дремали. Внешне Ирена оставалась спокойной, но ее ум лихорадочно просчитывал варианты. Так много нужно было учесть, а времени оставалось так мало.

Янка отлично знала, как важны были списки – и как опасны. Если их найдут, это запустит маховик преследований. Гестапо станет охотиться за еврейскими детьми, убьет всех поляков, мужчин и женщин, согласившихся спрятать их у себя. Зофью и Станислава. Владиславу и Изабелу. Марию Палестер. Марию Кукульскую. Ягу. Они убьют даже мать Ирены, хотя почти прикованная к постели больная женщина даже не представляет масштабов подпольной деятельности своей дочери. В таких случаях немцы строго следовали правилу коллективной ответственности. Целые семьи расстреливали за преступление одного. Ирена в очередной раз почувствовала, какой она была плохой дочерью. Она всегда больше походила на своего порывистого отца-идеалиста.

Если же списки затеряются или Янка уничтожит их из предосторожности, тут возникнет еще одна проблема. Когда Ирена умрет, восстановить их будет некому. Она была генералом своей армии, и только она знала все детали. Она обещала отцам и матерям, которых отправляли в Треблинку, передать их детям, что они любили их. Когда она умрет, некому будет сдержать это обещание.

Был еще один мучивший ее вопрос: кто расскажет Адаму? Адам. Ее Адам. Бывший муж Ирены Митек Сендлер находился где-то в Германии, в лагере для военнопленных, и, возможно, пройдут недели или даже месяцы, прежде чем до него дойдет весть о ее казни. Если, конечно, он еще жив. Но с Митеком они расстались еще до войны, и она давно уже любила Адама, который сейчас под другим именем скрывался у друзей. Один из немногих выживших в Варшаве евреев, Адам был в постоянной опасности.

Рокот машины гестапо далеко разносился по тихим утренним улицам Варшавы. С каждым поворотом солдаты немного взбадривались. Ирене нужно было подготовиться к тому, что случится дальше. К тому, чтобы не сказать ни слова, и не важно, сколь жестокими будут пытки. От ее молчания зависела участь тысяч жизней, и она не раз рисковала своей, спасая детей, чьих имен иногда даже не знала. Сейчас она была настроена более решительно, чем когда-либо, унести, если потребуется, все тайны с собой в могилу. Но что, если она окажется не такой сильной? Что, если боль будет невыносимой и она предаст Адама? Она думала о том, сколько сможет вытерпеть. Когда спустя несколько дней ей сломают ногу дубинками и металлическими трубами, эта мысль станет преследовать ее неотступно.

Утро было прохладным, но Ирена дрожала не только от холода. Машина теперь повернула к востоку и покатила вдоль широкого проспекта, набирая скорость на последнем отрезке пути. Скоро они будут у проспекта Шуха и ее последнего пункта назначения. Там ее разденут, обыщут, будут избивать, вновь и вновь тащить на допросы. Угрожать и запугивать. Сечь плетью, пытать так, как сейчас она еще и представить не может. Впереди ее ждали вещи пострашнее самого лютого холода. На мгновение Ирена сунула руки в карманы пиджака, чтобы хоть немного согреть их.

Ее сердце замерло, едва пальцы коснулись чего-то тонкого и шуршащего. Папиросная бумага. Ирена внезапно вспомнила, что забыла вчера выложить из кармана часть списка. На нем был адрес одного из убежищ. В этот момент она сжимала меж своих замерзших пальцев чью-то жизнь.