Читать книгу WTF? Гид по бизнес-моделям будущего - Тим О’Рейли - Страница 3
Предисловие: экономика WTF?
ОглавлениеЭтим утром на кухне я дал устное указание устройству стоимостью $150 проверить, прибудет ли мой рейс вовремя, и попросил его вызвать Lyft, чтобы добраться до аэропорта. Спустя несколько минут машина появилась, и мой смартфон издал сигнал, чтобы оповестить меня о ее прибытии. А спустя несколько лет, возможно, эта машина сможет прекрасно обойтись и без водителя. У того, кто видит все это впервые, есть все основания воскликнуть: «Что за черт?» Иногда «что за черт» – выражение удивления. Но множество людей, читая новости о таких технологиях, как искусственный интеллект и беспилотные автомобили и дроны, испытывают чувство сильного беспокойства и даже тревоги. Они переживают, будет ли у их детей работа или же все рабочие места заберут роботы. Они тоже восклицают: «Что за черт?», но с совершенно другой интонацией. Как бранное выражение.
Удивление вызывают телефоны, которые советуют лучший ресторан поблизости или самый быстрый маршрут до работы; искусственный интеллект, который транслирует последние новости или рекомендует докторов; 3D-принтеры, которые делают протезы для людей; редактирование генома, которое способно исцелить болезнь или оживить вымершие биологические виды; новые формы корпоративной организации, которые мобилизуют тысячи рабочих таким образом, что клиенты могут запросить услуги одним нажатием кнопки в приложении.
Чувство тревоги вызывает страх, что роботы и устройства с искусственным интеллектом займут рабочие места, окажутся более выгодны своим владельцам, а бывшие работники среднего звена превратятся в представителей низшего класса; беспокойство за десятки миллионов рабочих мест здесь, в Соединенных Штатах, где платят ниже прожиточного минимума; малопонятные финансовые инструменты и алгоритмы поиска прибыли, которые способны уничтожить всю мировую экономику и оставить миллионы людей без крыши над головой; «общество слежки», которое фиксирует каждое наше движение и хранит эту информацию в корпоративных и государственных базах данных.
Все прекрасно, все ужасно, и все происходит слишком быстро. Мы очертя голову несемся к модели мира, сформированной под влиянием технологий, которых мы не понимаем, и у нас есть множество причин для страха.
Что за черт? Google AlphaGo, программа с искусственным интеллектом, обыграла лучшего игрока в мире среди людей в го. Многие специалисты предсказывали, что это событие наступит по меньшей мере через двадцать лет – пока это не случилось в 2016 году. Если AlphaGo смогла появиться на двадцать лет раньше, что еще может поразить нас раньше, чем мы того ожидаем? Для начала: ИИ компьютера Raspberry Pi стоимостью 35 долларов победил тренера ведущих летчиков-истребителей ВВС США в симуляторе реального боя. Крупнейший в мире хедж-фонд объявил, что хочет, чтобы ИИ принял на себя три четверти управленческих решений, включая прием на работу и увольнение. По оценкам исследователей из Оксфордского университета, до 47 % выполняемых людьми задач, включая множество обязанностей белых воротничков, всего через двадцать лет могут быть выполнены машинами.
Что за черт? Uber оставила без работы множество таксистов, заменив их обычными людьми, которые предлагают подвезти на своих собственных машинах, и создав миллионы рабочих мест с неполной занятостью по всему миру. Кроме того, в конечном итоге компания Uber намерена заменить и этих водителей на полностью автоматизированные транспортные средства.
Что за черт? Не владея ни единым гостиничным номером, компания Airbnb предлагает путешественникам больше номеров, чем некоторые крупнейшие гостиничные сети в мире. В Airbnb работает меньше 3000 сотрудников, а в Hilton – 152 000. Новые формы корпоративной организации вытесняют компании, использующие лучшие наработки, которым всю жизнь следовали ведущие представители деловых кругов.
Что за черт? Алгоритмы социальных сетей, возможно, повлияли на результаты президентских выборов в 2016 году в США.
Что за черт? В то время как новые технологии делают некоторых людей очень богатыми, доходы обычных людей не меняются. Впервые в развитых странах проявилась тенденция – дети зарабатывают меньше, чем в свое время их родители.
Что общего между ИИ, беспилотными автомобилями, предоставлением услуг по требованию и неравенством доходов? Эти явления сообщают нам, громко и четко, что нас ждут большие перемены в работе, бизнесе и экономике.
Но наше понимание того, что будущее станет кардинально иным, не означает, что мы действительно знаем, как оно будет развиваться или когда какие процессы будут запущены.
Возможно, восклицание «Что за черт?» на самом деле переводится как «Что нас ждет в будущем?». Куда приведет нас развитие технологий? Изумит ли оно нас или ужаснет? И, что самое важное, какова наша роль в моделировании этого будущего? Какие решения нам нужно принять сегодня, чтобы они способствовали созданию мира, в котором мы хотим жить?
Всю свою карьеру я был ИТ-пропагандистом, издателем книг, организатором конференций и инвестором, который бился над подобными вопросами. Моя компания O’Reilly Media работает над идентификацией важных инноваций и распространением информации о них, над усилением их влияния и ускорением их внедрения. И мы всегда пытались предупредить о том, что неправильное понимание того, как технологии меняют правила бизнеса или общества, ведет нас по ложному пути. Мы наблюдали многочисленные взлеты и падения технологий и видели, как компании, казавшиеся непобедимыми, становятся неактуальными, в то время как технологии, которые на ранней стадии никто не воспринимал всерьез, продолжали менять мир.
Если заголовки – это все, что вы читаете, возможно, у вас сложилось ошибочное мнение, будто ключом к пониманию того, какие технологии действительно важны, является тот факт, насколько высоко инвесторы оценивают компанию. Мы постоянно слышим, что Uber стоит 68 миллиардов долларов, что больше, чем General Motors или Ford; Airbnb стоит на 30 миллиардов долларов больше, чем Hilton Hotels, и почти столько же, сколько Marriott. Столь огромные цифры могут создать видимость несокрушимости компаний и того, что они уже добились успеха. Но только после того, как бизнес становится прибыльным, а не субсидируемым инвесторами, мы можем быть уверены, что компания уже никуда не денется. Ведь и спустя восемь лет с момента своего основания Uber продолжает ежегодно терять по 2 миллиарда долларов в погоне за статусом компании мирового масштаба. По сравнению с этой суммой потери таких компаний, как Amazon, кажутся ничтожными (за первые пять лет компания Amazon потеряла 2,9 миллиарда долларов, прежде чем в 2001 году получила свою первую прибыль). Теряет ли компания Uber деньги, как компания Amazon, которая стала чрезвычайно успешной, преобразовавшей розничную торговлю, издательское дело и вычислительные процессы в рамках предприятий, или как одна из моделей интернет-компаний, которой суждено потерпеть неудачу? Является ли энтузиазм ее инвесторов признаком коренной перестройки характера работы или признаком инвестиционной мании, подобной той, что предшествовала банкротству интернет-компаний в 2001 году? Как нам понять разницу?
Понятно, что стартапы, оцененные более чем в миллиард долларов, привлекают много внимания, тем более после того как в Кремниевой долине им присвоили новый термин: компании-единороги. Журнал Fortune начал вести список компаний с таким высоким статусом. Новостной сайт Кремниевой долины TechCrunch постоянно обновляет список «Лидеров среди единорогов».
Но даже если эти компании добьются успеха, они, возможно, не станут самым надежным проводником в будущее. В O’Reilly Media мы научились улавливать самые разные сигналы, наблюдая за новаторами, которые прежде всего подарили нам Интернет и открытое программное обеспечение, которые сделали это возможным. Они сделали то, что сделали, из любви и из любознательности, а не из желания сколотить состояние. Мы увидели, что такие радикально новые отрасли возникают не тогда, когда творческие предприниматели встречаются с венчурными капиталистами. Они начинаются с людей, увлеченных, казалось бы, невероятными идеями.
Те, кто меняет мир, – это люди, которые преследуют «единорога» совершенно иного вида, гораздо более важного, чем тот, что оценивается в миллиард долларов в Кремниевой долине (хотя некоторые из них также будут очень высоко цениться). Это подлинный прорыв, который, случившись в один прекрасный момент, становится настолько повсеместным явлением, что в конечном итоге воспринимается как нечто обыденное.
Том Стоппард красноречиво описал такой вид «единорога» в своей пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»:
«Человек, прерывающий свое путешествие из одного места в другое в третьем месте, лишенном названия, отличительных признаков, населения и вообще значения, видит единорога, который пересекает его тропинку и исчезает… «Господи, – восклицает другой человек, – должно быть, я сплю, потому что, кажется, я видел единорога». В этот момент добавляется размерность, которая придает происходящему крайне тревожный оттенок. Третий же свидетель, вы же понимаете, не добавляет дополнительной размерности, а как бы растягивает ее, делает ее тоньше; а четвертый свидетель – еще тоньше, и чем больше свидетелей, тем скорей событие становится столь же тонким, как реальность, или тем, что называется общественным мнением».
Сегодня мир полон вещей, которые когда-то заставляли нас восклицать «Что за черт?», но сейчас они уже уверенно становятся частью повседневной жизни.
Операционная система Linux была «единорогом». Казалось просто невозможным, что децентрализованное сообщество программистов может создать операционную систему мирового класса и отдать ее бесплатно. Теперь ею пользуются миллиарды людей.
Всемирная паутина была «единорогом» несмотря на то, что она не сделала Тима Бернерса-Ли миллиардером. Я помню, как, демонстрируя работу Всемирной паутины на конференции по технологиям в 1993 году, я нажал на ссылку и сказал: «Эта фотография только что пришла по Интернету из Гавайского университета». Люди не поверили в это. Они решили, что мы это выдумали. Теперь все знают, что можно кликнуть по ссылке, чтобы в любой момент найти любую информацию.
Карты Google были «единорогом». Недавно в автобусе я видел, как один старичок показывал другому, как маленькая голубая точка в Картах Google следует за нами по мере движения автобуса. Новичок в этой технологии был поражен. Большинство из нас теперь считает обычным, что наши телефоны точно знают, где мы находимся, и не только могут шаг за шагом точно проложить маршрут к месту нашего назначения – на машине, на общественном транспорте, на велосипеде или пешком, – но также могут найти рестораны или заправочные станции поблизости или сообщить нашим друзьям наши координаты в режиме реального времени.
Изначально, еще до появления App Store годом позже, iPhone был «единорогом», полностью изменившим рынок смартфонов. Как только вы испробовали технологию касания и прокрутки экрана и поняли, насколько это просто по сравнению с крошечной клавиатурой, пути назад не было. Изначально сотовый телефон до эпохи смартфонов сам по себе был «единорогом». Как и его предшественники, телефон и телеграф, радио и телевидение. Мы забываем. Мы быстро забываем. И мы забываем все быстрее по мере роста темпов появления инноваций.
Личные помощники, управляемые ИИ, такие как Alexa интернет-магазина Amazon, Siri фирмы Apple, Google Assistant и Microsoft Cortana – «единороги». Uber и Lyft тоже «единороги», но не из-за их стоимости. «Единороги» – это те приложения, которые заставляют нас воскликнуть «Что за черт?», в хорошем смысле.
Помните ли вы, как впервые поняли, что можете получить ответ практически на любой вопрос с помощью быстрого поиска в Интернете или что ваш телефон может проложить для вас маршрут в любое место? Как это казалось круто, прежде чем вы начали считать это обыденным? И как быстро вы перешли от восприятия этого как должного к жалобам в случае не совсем корректной работы?
Слой за слоем мы добавляем новые виды магии, которые медленно растворяются в обыденности. Подрастает целое поколение, которому кажется, что нет ничего особенного в том, чтобы заказать такси или еду при помощи смартфона, или купить что-либо на Amazon и получить свою покупку через пару часов, или сказать что-нибудь персональному помощнику с искусственным интеллектом на своем устройстве и ждать от него ответа.
Именно такому виду «единорогов» я посвятил свою карьеру в сфере технологий.
Итак, каковы отличительные признаки настоящего «единорога» этого удивительного вида?
Сначала это кажется невероятным.
Это меняет устройство мира.
Это приводит к появлению экосистемы новых услуг, рабочих мест, бизнес-моделей и отраслей.
Мы говорили о «поначалу невероятной» составляющей. Как насчет изменения мира? В ответ на вопрос «Кем бы Вы хотели, чтоб стали Ваши клиенты?» Майкл Шредж пишет:
«Успешные новаторы не просят покупателей и клиентов делать что-то по-другому; они просят их стать кем-то другим… Успешные новаторы предлагают пользователям принять или, по крайней мере, свыкнуться – с новыми ценностями, новыми навыками, новым поведением, новой лексикой, новыми идеями, новыми ожиданиями и новыми устремлениями. Они меняют своих клиентов».
К примеру, Шредж отмечает, что компания Apple (а теперь и Google, и Microsoft, и Amazon) предлагает своим клиентам «стать теми людьми, которые не будут думать дважды, прежде чем поговорить со своим телефоном как с разумным слугой». Конечно, уже существует новое поколение пользователей, которые не задумываясь произносят:
«Сири, зарезервируй мне столик на двоих на шесть вечера в Camino». «Алекса, сыграй мне Ballad of a Thin Man».
«ОК, Google, напомни мне купить смородину в следующий раз, когда я буду в магазине Piedmont Grocery».
Корректное распознавание человеческой речи само по себе сложно, но восприятие с последующим выполнением запрашиваемых сложных действий – для миллионов пользователей одновременно – требует невероятной вычислительной мощности, предоставляемой крупными центрами обработки данных. Эти центры обеспечивают все более сложную цифровую инфраструктуру.
Что касается Google, чтобы напомнить мне, чтобы я купил смородину в следующий раз, когда я пойду в свой местный супермаркет, он должен всегда знать, где я нахожусь, отслеживать конкретное место и сделать напоминание, опираясь на эти данные. Что касается Siri, чтобы забронировать мне столик в Camino, она должна знать, что Camino – это ресторан в Окленде и что он открыт сегодня вечером, и она должна поддерживать функцию переговоров между устройствами, чтобы мой телефон мог сделать запрос на столик через систему ресторанного бронирования при помощи такого сервиса, как OpenTable. А затем она может обратиться к другим сервисам, на моих устройствах или в облаке, чтобы добавить уведомление о резервировании в мой календарь или чтобы уведомить друзей, чтобы уже другой электронный помощник смог напомнить всем нам, что пришло время отправиться на ужин.
Кроме того, существуют оповещения, о которых я не просил, например предупреждения Google:
«Выходите из дома сейчас, чтобы добраться до аэропорта вовремя. 25-минутная задержка на Бей Бридж».
Или:
«Впереди пробка. Существует более быстрый маршрут».
Все эти технологии являются аддитивными и вызывают привыкание. Когда они объединяются друг с другом и накладываются друг на друга, они становятся все более мощными, все более волшебными. Как только вы привыкаете к какой-то новой суперсиле, жизнь без нее будет казаться такой, как если б ваша волшебная палочка снова превратилась в обычную палку.
Эти сервисы были созданы людьми-программистами, но все чаще для их разработки будет применяться искусственный интеллект. Это страшное для многих людей слово. Но это следующий шаг в развитии «единорога» от удивительного к обыденному. Хотя термин «искусственный интеллект», или ИИ, предполагает по-настоящему автономный интеллект, мы далеки от этой возможности. ИИ по-прежнему остается инструментом, находящимся под управлением человека. Характер этого управления и то, как мы должны его использовать, является ключевой темой этой книги. ИИ и другие технологии-«единороги» имеют потенциал к формированию лучшего мира, подобно технологиям первой промышленной революции, обогатившим общество такими новациями, которые два столетия назад и представить было невозможно. ИИ по сравнению с предыдущими методами программирования представляет то же самое, что двигатель внутреннего сгорания относительно парового. Это гораздо более универсальный и мощный инструмент, и со временем мы расширим сферу его использования.
Используем ли мы его для создания лучшего мира? Или с его помощью мы еще больше усугубим худшие черты современного мира? Похоже, до сих пор в вопросе «Что за черт?» преобладают оттенки тревоги.
«Все прекрасно», и все же мы очень напуганы. Шестьдесят три процента американцев считают, что занятость стала менее стабильной, чем двадцать-тридцать лет назад. В соотношении два к одному люди убеждены, что там, где они живут, трудно найти хорошую работу. И многие из них обвиняют в этом развитие технологий. В новостях нам постоянно говорят, что в будущем все более умные машины будут выполнять все больше работы за людей. Боль уже ощущается.
Впервые прогноз ожидаемой продолжительности жизни в Америке действительно снижается. А территории, когда-то бывшие ее богатыми промышленными центрами, слишком часто приходят в упадок.
Ради всех нас мы должны выбрать другой путь.
Сокращения рабочих мест и экономического потрясения можно избежать. Имеет место серьезная деградация воображения, и это во многом определяет современную экономику. На каждого Илона Маска, который хочет перестроить мировую энергетическую инфраструктуру, создать революционно новые виды транспорта и отправить людей на Марс, приходится слишком много компаний, которые попросту используют технологии для сокращения издержек и для того, чтобы их акции росли в цене, обогащая тех, кто имеет возможность инвестировать в финансовые рынки за счет все увеличивающейся группы людей, которые никогда не будут в состоянии этого сделать. Политики выглядят беспомощно, поскольку полагают, что курс развития технологии – это процесс скорее неконтролируемый, чем нуждающийся в упорядочивании.
И это подводит меня к формулировке третьей характеристики истинных «единорогов»: они создают ценность. Не только финансовую ценность, но и ценность для общества в реальном мире.
Рассмотрим чудеса прошлого. Можем ли мы перемещать товары столь же легко или быстро без использования современного землеройного оборудования, позволяющего прокладывать тоннели сквозь горы или под городами? Объединенная суперсила людей и машин дала возможность построить города, в которых проживают десятки миллионов людей, позволила крохотной части нашего населения производить продукты питания, которыми питаются все остальные, и создать множество других чудес, которые сделали современный мир самым процветающим в истории человечества.
Технологический прогресс собирается отнять наши рабочие места! Да. Так было всегда, и это действительно дезориентирует и причиняет боль. Но он будет и создавать новые виды рабочих мест. История учит нас, что технология убивает профессии, но не убивает рабочие места. Мы найдем, над чем работать, мы будем делать то, чего раньше не могли, а теперь – при помощи сегодняшних удивительных технологий – можем.
Возьмем, к примеру, лазерную офтальмологию. Я был практически слепым без очков с толстенными стеклами. Двенадцать лет назад зрение исправил мне хирург, который никогда не смог бы справиться с этой задачей без помощи робота и который теперь может сделать то, что ранее было невозможно.
После более чем сорока лет ношения очков, настолько сильных, что без них я был абсолютно беспомощен, я смог ясно видеть самостоятельно. Я продолжал повторять сам себе и несколько месяцев спустя: «Я вижу своими собственными глазами!»
Но для того, чтобы устранить мою потребность в «протезах» для глаз, хирург полагалась на собственные «протезы», выполняя операцию на моей роговице при помощи управляемого компьютером лазера. В ходе этой операции, помимо поднятия лоскута, который она вручную отрезала от поверхности моей роговицы и, разгладив, положила на место, после того как был настроен лазер, ее задача заключалась в том, чтобы сохранять мои глаза открытыми, поддерживать мою голову, подбадривать меня и иногда очень настойчиво напоминать мне, чтобы я продолжал смотреть на красный свет. Я спросил, что произойдет, если мой взгляд сместится и я потеряю лазерный луч из фокуса. «О, лазер остановится, – пояснила она. – Он работает только тогда, когда ваши глаза следят за точкой».
Человек, с его неуклюжестью, никогда не смог бы провести столь сложную хирургическую операцию. Человеческие возможности моего превосходного доктора в сочетании со сверхчеловеческой точностью сложных машин – этот гибрид XXI века – освободили меня от вспомогательных приспособлений, изобретенных восемь веков назад в Италии. Благодаря революции в сенсорах, компьютерах и методах контроля многие повседневные виды деятельности XX века начинают казаться странными, поскольку, один за другим, получают переосмысление в XXI веке. Это истинная суть технологии: она расширяет человеческие возможности.
В спорах о технологии и о том, каким станет будущее, легко забыть, как много технологий уже вошло в нашу жизнь, насколько они уже изменили нас. Поскольку момент первого изумления проходит и растворяется в обыденности, мы должны заставить технологии работать над решением новых задач. Мы должны стремиться к созданию чего-то нового, странного для нас в прошлом, но потенциально эффективного, если мы возьмем на себя обязательство довести это до реализации.
Мы должны постоянно задавать вопрос: что из того, что ранее было невозможным, позволит нам создать новая технология? Поможет ли она создать такое общество, в котором мы хотели бы жить?
В этом состоит секрет переосмысления экономики. Как сказал главный экономист Google Хал Вариан: «Мой дедушка не считает то, что я делаю, работой».
Что собой представляют новые рабочие места двадцать первого века? Дополненная реальность – наложение компьютерных данных и изображений на то, что мы видим, – может дать нам ключ к разгадке. Определенно, эта технология проходит WTF-тест. Когда мой знакомый венчурный капиталист впервые увидел в лаборатории одну неизданную платформу смешанной реальности, он сказал: «Если бы ЛСД был акцией, я бы сыграл на понижение». Это «единорог».
Но больше всего в этой технологии меня восхитил не ЛСД-фактор, а то, как дополненная реальность может изменить наши подходы к работе. Вы можете себе представить, какую возможность использовать труд «неквалифицированных» рабочих может предоставить дополненная реальность. Особенно мне нравится идея усовершенствования модели благотворительной организации «Партнеры по здоровью» с использованием комбинирования реальности и телеприсутствия. Организация предоставляет бесплатное медицинское обслуживание людям, живущим за чертой бедности. Модель там простая: работники общественного здравоохранения, набираемые из населения, проходят обучение в оказании первой медицинской помощи. По мере необходимости в конкретной ситуации могут быть привлечены и врачи, но основную часть помощи оказывают обычные люди. Работника медицинского сообщества, который использует очки Google Glass или какое-то следующее поколение устройств, можно будет спросить на расстоянии: «Доктор, посмотрите, пожалуйста, что это?» (Поверьте мне, очки вернутся, когда Google поймет, что надо сфокусироваться на работниках общественного здравоохранения, а не на моделях.)
Легко представить, как переосмысление всей нашей системы здравоохранения в этом направлении может снизить затраты, улучшить как медицинское обслуживание, так и удовлетворенность пациентов, а также создать рабочие места. Представьте, что вызовы на дом снова входят в моду. Добавьте к этому наблюдение за состоянием здоровья с помощью дистанционных датчиков, медицинские консультации от ИИ, ставшие доступными как Siri, Google Assistant или Microsoft Cortana, плюс предоставление услуг по требованию, в стиле Uber, и вы начнете различать контуры одного из сегментов экономики следующего поколения, подаренного нам технологиями.
Это всего лишь один пример того, как мы могли бы переосмыслить привычную человеческую деятельность, создавая новые чудеса, которые, если нам повезет, в конечном итоге войдут в повседневную жизнь, точно так же как это произошло с чудесами из прошлого века, такими как самолеты и небоскребы, лифты, автомобили, холодильники и стиральные машины.
Несмотря на их потенциальную чудесность, многие технологии будущего, с которыми мы сталкиваемся, сопряжены с неведомыми опасностями. Я получил классическое образование, и пример падения Рима мне близок. Первый том «Истории упадка и разрушения Римской империи» Э. Гиббона был опубликован в 1776 году, в том же году, когда началась американская революция[1]. Несмотря на мечты Кремниевой долины о будущей сингулярности, невиданном синтезе умов и машин, которые ознаменуют конец истории, какой мы ее знаем, история учит нас тому, что не только компании, но и экономика и нации могут потерпеть фиаско. Рушатся великие цивилизации. Технологический прогресс может повернуться вспять. После падения Рима способность создавать монументальные сооружения была потеряна почти на тысячу лет. То же может случиться и с нами.
Мы все чаще сталкиваемся с тем, что планировщики называют «злостными проблемами» – проблемами, которые «трудно или невозможно решить из-за неполных, противоречивых и меняющихся потребностей, которые зачастую трудно распознать».
Даже у глубоко укоренившихся технологий обнаруживаются недостатки. Автомобиль был «единорогом». Он подарил простым людям свободу передвижения, стимулировал создание инфраструктуры для перевозки товаров, что способствовало процветанию, и сделал возможным формирование экономики потребления, когда товары могут производиться вдали от того места, где их потребляют. Однако дороги, которые мы построили для автомобилей, изрезали причудливыми узорами и испещрили города, привели к более малоподвижному образу жизни и сильно способствовали возрастанию угрозы изменения климата.
То же самое можно сказать о дешевых перелетах, контейнерных перевозках, всемирной электрической сети. Все это были колоссальные движущие силы процветания, которые привели к непредвиденным последствиям, проявившимся только спустя много десятилетий печального опыта. И к этому времени любое решение представляется невозможным, поскольку изменение всего курса повлечет за собой огромный урон. Сегодня мы сталкиваемся с тем же самым рядом парадоксов. Современные магические технологии и те общественные ценности, которые мы определили много лет назад, ведут нас по пути, полному непредвиденных обстоятельств, скрытых опасностей и решений, которые мы принимаем, даже сами того не осознавая.
В частности, ИИ и робототехника заложили множество острых проблем, которые вызывают тревогу у руководителей предприятий и профсоюзных лидеров, политиков и ученых. Что произойдет со всеми теми людьми, которые зарабатывают на жизнь в качестве таксистов, когда машины станут беспилотными? ИИ может управлять самолетами, рекомендовать наилучшие методы лечения, писать новостные статьи о спорте и финансах и подсказывать всем нам, в режиме реального времени, кратчайший путь до работы. Он также указывает работникам, когда им приходить и когда уходить, основываясь на оценке спроса в режиме реального времени. Раньше компьютеры работали на людей, теперь все чаще люди работают на компьютеры. Алгоритм – это новый начальник смены.
Каким будет бизнес будущего, когда технологические сети и рынки позволят людям выбирать, когда и сколько они хотят работать? Каким будет образование будущего, когда обучение по запросу превзойдет традиционные высшие учебные заведения в поддержании актуального уровня квалификации? Какими будут средства массовой информации будущего и будущая общественная жизнь, когда алгоритмы начнут решать, что нам смотреть и читать, делая свой выбор исходя из того, что принесет наибольшую прибыль их владельцам?
Какой будет экономика будущего, когда разумные машины смогут делать все больше и больше работы за людей или же работа будет выполняться только профессионалами в тандеме с этими машинами? Что будет с рабочими и их семьями? И что будет с компаниями, которые зависят от способности потребителей покупать их продукцию?
Когда человеческий труд рассматривается просто как расходы, которые необходимо сократить, это приводит к ужасным последствиям. По данным компании McKinsey Global Institute, от 540 до 580 миллионов человек – от 65 до 70 % семей в 25 развитых странах – имели доходы, которые снизились или остались на неизменном уровне в период с 2005 по 2014 год. В период с 1993 по 2005 год в аналогичной ситуации оказались менее чем 10 миллионов человек – менее 2 %.
За последние несколько десятилетий компании приняли сознательное решение повысить зарплаты руководителей и «суперзвезд» до немыслимых размеров, в то время как зарплата обычных работников рассматривалась как расходы, которые нужно минимизировать или сократить. В настоящее время топ-менеджеры США получают в 373 раза больше среднего работника, тогда как в 1980 году они получали лишь в 42 раза больше. В результате того выбора, который мы сделали как общество, относительно того, как распределить плоды экономического роста и повышения производительности за счет внедрения технологий, разрыв между богатыми и бедными значительно увеличился, а средний класс практически исчез. Недавно опубликованное исследование экономиста Стэнфордского университета Раджа Четти показывает, что для детей, родившихся в 1940 году, вероятность того, что они будут зарабатывать больше, чем их родители, составляла 92 %; для детей, родившихся в 1990 году, этот шанс снизился до 50 %.
Снижая заработную плату, предприятия влияют на потребительскую экономику, поощряя людей брать кредиты: в Соединенных Штатах задолженность домашних хозяйств составляет более 12 триллионов долларов США (80 % ВВП в середине 2016 года), а задолженности студентов составляют 1,2 триллиона долларов США (при наличии более семи миллионов заемщиков, нарушивших свои обязательства). Мы также использовали правительственные субсидии, чтобы сократить разрыв между человеческими потребностями и тем, что фактически предоставляет наша экономика. Но, конечно, более высокие государственные субсидии должны оплачиваться за счет более высоких налогов или за счет более высокого государственного долга, и то и другое малоприятно и заводит в политический тупик. Это неминуемый путь к катастрофе.
Тем временем, в надежде, что «рынок» обеспечит рабочие места, центральные банки вливают все больше денег в систему, уповая на то, что это каким-то образом разблокирует инвестиции. Но их надежды не оправдываются: корпоративные прибыли достигли максимума, невиданного с 1920-х годов, а корпоративные инвестиции сократились, и более 30 триллионов долларов находится в пассиве.
Магия рыночной торговли не работает.
Мы переживаем очень опасный момент истории. Концентрация богатства и власти в руках мировой элиты разрушает власть и суверенитет национальных государств, в то время как охватывающие весь мир технологические платформы позволяют контролировать при помощи алгоритмов фирмы, учреждения и общественность, определяя и образ мышления миллиардов людей, и то, как делится экономический пирог. В то же время неравенство доходов и темпы изменения технологий формируют реакцию масс, включающую неприятие науки, недоверие к институтам власти и страх перед будущим, что еще больше препятствует решению проблем, которые мы создали.
У этой ситуации есть все отличительные черты классической коренной проблемы.
Такие проблемы отсылают нас к идеям эволюционной биологии, утверждающей, что для любого организма существует фитнес-ландшафт, количество экологических ниш в его фазовом пространстве. Так же как у природного ландшафта, у фитнес-ландшафта есть пики и долины. Проблема заключается в том, что вы можете добраться от одного пика – так называемого локального максимума – до другого, только спустившись обратно вниз. В эволюционной биологии локальный максимум может означать, что вы становитесь одним из долгоживущих стабильных видов, не меняющихся в течение миллионов лет, или это может означать, что вы стали вымирающим видом, потому что не можете приспособиться к изменившимся условиям.
И в нашей экономике условия быстро меняются. За последние несколько десятилетий цифровая революция трансформировала средства массовой информации, индустрию развлечений, рекламный бизнес и розничную торговлю, поставила с ног на голову многовековые компании и бизнес-модели. Теперь она реструктурирует каждое предприятие, каждое рабочее место и каждый слой общества. Ни одна компания, ни одна профессия – и в конечном счете ни одно правительство, ни одна экономика – не защищены от разрушения. Компьютеры будут управлять нашими деньгами, контролировать наших детей и держать нашу жизнь в своих «руках» так же, как они уже управляют нашими беспилотными автомобилями.
Самые большие изменения еще впереди, и каждая отрасль, и каждая организация в ближайшие несколько лет должны будут различным образом трансформироваться или исчезнуть. Нам нужно спросить себя, переживут ли основные системы социальной защиты развитого мира переходный период и, что более важно, на что мы их заменим.
Эндрю Макафи, соавтор «Второй эры машин», во время нашего разговора за завтраком об угрозе захвата человечества искусственным интеллектом указал на последствия бездействия: «Люди восстанут прежде, чем машины».
В этой книге рассматривается один маленький фрагмент этой сложной головоломки: роль технологических инноваций в экономике и, в частности, роль WTF-технологий, таких как ИИ и услуги по требованию. Я говорю о трудном выборе, с которым мы сталкиваемся, когда технология открывает двери новых возможностей, в то же время закрывая двери, которые, как когда-то казалось, наверняка ведут к процветанию. Но что более важно, я стараюсь предоставить основные идеи для размышлений о будущем, которые я выработал в ходе многолетней работы с передовыми технологиями, наблюдая и прогнозируя их изменения.
Книга ориентирована на США и на технологии. Это не обзорное представление всех сил, формирующих экономику будущего, многие из которых сосредоточены за пределами Соединенных Штатов или действуют иначе в других частях мира. В книге «No Ordinary Disruption» Ричард Доббс, Джеймс Маниика и Джонатан Уоецел из компании McKinsey совершенно справедливо указывают, что технология является лишь одной из четырех основных разрушительных сил, воздействующих на мир. Демография (в частности, изменения в продолжительности жизни и уровне рождаемости, радикально изменившие возрастную структуру населения мира), глобализация и урбанизация могут играть по меньшей мере такую же значительную роль, как и технологии. И в этот список еще не вошли катастрофические последствия войн, болезней или разрушение окружающей среды. Эти пробелы объясняются не убежденностью в том, что Кремниевая долина является частью инновационной экономики в целом или что Соединенные Штаты имеют большее значение, чем остальные страны; просто книга основана на моем личном и деловом опыте, который сформировался в этой области и в этой стране.
Книга разделена на четыре части. В первой я расскажу о некоторых техниках, которые моя компания использовала для осмысления и прогнозирования волн инноваций, таких как коммерциализация Интернета, появление открытого программного обеспечения, а также ключевые факторы, определившие возрождение Интернета после «пузыря» доткомов, и перехода на облачную обработку данных, движение «мейкеров» и многое другое.
Я надеюсь убедить вас в том, что понимание будущего требует отказаться от привычного образа мышления, отбросить идеи, которые кажутся естественными и даже нерушимыми. Во второй и третьей частях я буду применять те же самые техники, чтобы заложить основу для размышлений о том, как технологии, такие как предоставление услуг по требованию, сети и платформы, а также искусственный интеллект меняют характер бизнеса, образования, государственной власти, финансовых рынков и экономики в целом.
Я расскажу об увеличении количества больших, охватывающих весь мир, цифровых платформ, управляемых алгоритмами, и о том, как они изменяют наше общество. Я проанализирую, что мы можем узнать об этих платформах и алгоритмах, которые ими управляют, от Uber и Lyft, Airbnb, Amazon, Apple, Google и Facebook. И я расскажу об одном главном алгоритме, к которому мы настолько привыкли, что не замечаем его. Я попытаюсь выяснить, что такое алгоритмы и ИИ, и показать, что они не просто присутствуют в новейших технологических платформах, но уже формируют бизнес и нашу экономику в гораздо большей степени, чем считает большинство из нас. И я приведу доводы о том, что многие работающие на алгоритмах системы, которым мы поручили руководить нашими компаниями и нашей экономикой, были разработаны, чтобы принизить значимость людей и возвысить машины.
В четвертой части книги я рассмотрю варианты выбора, который мы должны сделать как общество. Будем ли мы задавать вопрос «Что за черт?» с оттенком удивления или с тревогой – не предопределено. Это зависит от нас.
Легко обвинять технологии в проблемах, которые возникают в периоды больших экономических преобразований. Но и проблемы и решения – результат человеческого выбора.
Во время промышленной революции плоды автоматизации сначала использовались исключительно для обогащения владельцев машин. Рабочих часто воспринимали как винтики в механизме, которые можно использовать и выбросить. Но викторианская Англия при этом вышла на возможность обходиться без детского труда и сократить рабочие часы, и их общество стало более процветающим.
В XX веке мы могли увидеть то же самое здесь, в Соединенных Штатах. Сейчас, оглядываясь назад, мы рассматриваем добротные рабочие места среднего класса послевоенной эпохи как нечто аномальное. Но они возникли не случайно. Со стороны рабочих и активистов потребовались поколения борьбы, а со стороны капиталистов, директивных органов, политических лидеров и избирателей потребовалась большая мудрость. В конечном итоге как общество мы сделали выбор в пользу более широкого распределения плодов производительности.
Мы также сделали выбор в пользу инвестиций в будущее. Этот золотой век послевоенной производительности стал результатом огромных инвестиций в дороги и мосты, универсальную электроэнергетику, водоснабжение, улучшение санитарных условий и коммуникации. После Второй мировой войны мы выделили огромные ресурсы на восстановление земель, разрушенных войной, но мы также инвестировали в фундаментальные исследования. Мы инвестировали в новые отрасли: аэрокосмическую отрасль, химическую промышленность, компьютеры и телекоммуникации. Мы инвестировали в образование, чтобы дети могли подготовиться к жизни в мире, который они унаследуют от нас.
Прогресс происходит скачками, и часто самое светлое будущее рождается в самые темные времена. Из пепла Второй мировой войны мы создали процветающий мир. Благодаря сделанному выбору и напряженной работе, а не по воле судьбы. Первая мировая война только усугубила смятение предыдущего поколения. В чем была разница? После Первой мировой войны мы наказали проигравших. После Второй мировой войны мы вложили в них средства и помогли им снова встать на ноги. После Первой мировой войны Соединенные Штаты довели до нищеты своих вернувшихся ветеранов. После Второй мировой войны мы отправили их в колледж. Технологии военного времени, такие как цифровые вычисления, стали достоянием общественности и смогли превратиться в материал для строительства будущего. Богатые платили налоги на благо общества.
Однако в 1980-х годах в Соединенных Штатах возобладала идея о том, что «жадность – это хорошо», и мы повернулись к процветанию спиной. Мы согласились с идеей, что то, что хорошо для финансовых рынков, хорошо для всех, и выстроили нашу экономику таким образом, чтобы поднять цены на акции еще выше. Мы убеждали себя, что рынок акций, облигаций и деривативов – это то же самое, что рынок Адама Смита, то есть реальных товаров и услуг, которыми обмениваются обычные люди. Мы проделали дыру в реальной экономике, оставили людей без работы и урезали их заработную плату ради прибылей корпораций, которые обращены ко все более тонкой прослойке общества.
Мы сделали неправильный выбор сорок лет назад. Нам не нужно его придерживаться. Та данность, при которой в развивающихся странах мира миллиарды людей вырываются из тисков нищеты, в то время как в большинстве развитых стран доходы простых людей снижаются, должна убедить нас, что где-то мы допустили ошибку.
WTF-технологии XXI века обладают потенциалом вывести производительность всех наших отраслей на новый супермощный уровень. Но сделать то, что мы делаем сейчас, более продуктивным – это только начало. Мы должны делиться результатами этой производительности и использовать их разумно. Если мы позволим машинам отнять у нас работу, это случится из-за недостатка воображения и отсутствия желания сделать будущее лучше.
1
Большинство источников датой начала американской революции называют 1775 г. (Прим. ред.)