Читать книгу Законы прикладной эвтаназии - Тим Скоренко - Страница 5

Накамура, старший лаборант группы Иосимуры, смотрит на своих соседей по казарме немного свысока. Всё-таки его повысили, а они всё ещё ходят в младших. Впрочем, никто не обижается. Маньчжурский отряд 25202 – лучшее место для карьеры. Название сменилось ещё в начале года, для конспирации, но «731-й» как-то привычнее.

Накамура идёт через весь корпус «ро», через всё это огромное здание, мимо крематория, к камерам.

«Отбор», – говорит он часовому, и волшебное слово срабатывает. Часовой отдаёт под козырёк, Накамура проходит в арестантский блок.

Поворот направо, в секцию «ха», ещё один часовой, решётка – и вот он, ряд камер.

Камеры – примерно по десять квадратных метров, с земляным полом, лежанкой и парашей. Двери железные, двойные, с окошечком. Через окошко подают пищу. «Брёвна» кормят очень хорошо – свежее мясо, хлеб, сыр, зелень, овощи и фрукты. Нужно, чтобы они были здоровыми и сильными – для чистоты эксперимента.

Собственно, на базе вообще кормят прекрасно. Если бы Накамура мог, он пересылал бы матери не только деньги, но и еду – он просто не может столько съедать. Свинины – сколько угодно, сладкие пироги, фрукты. Только иногда – варёный гаолян для очищения желудка.

Накамура подходит к нужной камере – № 14, за поворотом. Тут содержится Изуми. Она живучая. Она сумела победить чуму, и больше её пока не трогают – нужно, чтобы она полностью восстановилась для следующих экспериментов. Она восстанавливается слишком быстро: Накамура умоляет её болеть чуть дольше, он просовывает ей слабительное через отверстие в двери, пусть её лучше несёт несколько раз день, зато точно не заберут на исследование тифа или риккетсий.

Он открывает окошко.

«Изуми», – шепчет он.

Её лицо перед лицом Накамуры. Она очень красива, хотя измождена. Она намеренно поддерживает себя в таком состоянии. Лишнюю еду она передаёт Накамуре. И ещё она много курит. Заключённым выдают по одной пачке в три дня, но Накамура снабжает её сигаретами, крепкими, американскими «Лаки Страйк». И ещё он передаёт ей купленное в магазинчике при базе нихонсю – чтобы вызывать похмелье. Всё это для того, чтобы она могла жить.

Она кладёт руку на полочку, куда ставится еда. Он накрывает её руку своей.

Изуми на удивление хорошо говорит по-китайски. Её взяли, потому что она показалась подозрительной, на улице Харбина. Схватили и отвели к какому-то подполковнику, который долго её расспрашивал, а потом отдал на поругание солдатам. «Шпионка! – сказал он. – Изменница!» Накамура не знает, чему верить. «Я просто жила в Китае, потому что мне так хотелось», – говорила она. «Во время войны?» – спрашивал он. «А почему бы и нет?»

Эта её безрассудная смелость бросила её в железные объятия отряда 731. Она всё делала неправильно. Она плюнула в лицо тому подполковнику, она не отвечала на вопросы, она проявила характер. Что ж, вот он, твой характер, девочка, тонет в чуме и тифе.

Она могла бы не стараться выглядеть больной. Она могла бы кричать: я здорова, пытайте меня дальше, вводите мне свою дрянь, я сдохну, пусть я сдохну. Но она не делала этого – потому что был Накамура, и он просил её жить. Ради этой просьбы она ела слабительное и курила по три пачки в день.

«Здравствуй», – говорит Накамура.

Она слабо улыбается. В этой улыбке – приветствие.

Она не любит его, но у неё нет никого другого. Накамура этого не замечает.

«У нас пара минут». – «Ты платишь чьей-то жизнью за право увидеть меня ещё раз».

Он не может просто выйти отсюда, миновать часового, вернуться в лабораторию или в казарму. Он может выйти только с конвойным, чтобы оправдать своё присутствие. Это дорогого стоило – втереться в доверие к Иосимуре, причём настолько, что тот стал посылать лаборанта за «брёвнами».

Сейчас нужны две женщины – китаянка и, желательно, русская. Если нет – можно кого-то из монголок, их три или четыре. Накамура вспоминает девушку, которую увёл некогда с собой Исии Сиро. Высокую, с чёрными волосами и кругами под глазами. Её нет в общих камерах. Может, её нет вообще нигде. Её прах – в общей могиле, без имени.

Женщин нужно привести не в лабораторию № 5, а вывести на северный двор. Предстоит поездка к «ящику смерти». Всё это довольно необычно, поскольку для «ящика смерти» чаще всего используют отходы. Искалеченные «брёвна», не годные для обычных экспериментов.

«Прости меня», – говорит Накамура.

«Ничего».

Изуми знает, что никто не вытащит её из камеры – ни Накамура, ни сам Господь Бог.

«Война скоро окончится. Говорят, что Япония терпит поражение», – говорит Накамура.

Она улыбается.

«Моя смерть – вклад в нашу победу». – «Я не хочу победы».

Ты врёшь себе, Накамура? Чего ты хочешь, победы или любви?

Он не отпускает её руку. Через отверстие виден кусок стены камеры. К стене прикреплена сигаретная пачка, на которой висит потёртая куртка Изуми.

«Чем ты её приклеила?»

«Рисовыми зёрнами».

Перед глазами Накамуры встаёт Изуми, которую вскрывают заживо. Сначала заражают тифом, а потом кладут на операционный стол и вскрывают, чтобы смотреть, как болезнь проходит внутри организма. Человек живёт так ещё несколько дней.

В Средневековье существовало поверье о живом компасе. Собаке наносили рану холодным оружием. Оружие оставалось в портовом городе, а собаку держали в трюме корабля, причём ране не давали зажить. Оружие, лежащее на круглой подставке, всегда показывало направление, в котором шёл корабль. Оно рвалось закончить своё дело, добить зверя.

Двадцатый век вернул это поверье в лаборатории 731-го отряда. В цивилизованную высокотехнологичную Японию. Незаживающая рана на теле человека – она же незаживающая рана на теле страны. На теле человечества.

«Пора».

Они могут прикоснуться губами к губам – нужно просто нагнуться. Но нет – Изуми уже исчезает в глубине камеры, Накамура идёт дальше.

Он выбирает двух женщин. Русских, как назло, нет. Приходится брать монголоидную девушку лет двадцати, крепкую, цепкую, злую. С помощью часового он надевает на неё наручники. Китаянка покорна, она идёт сама.

Часовой открывает двери камер и помогает довести «брёвна» до выхода. В принципе, за заключёнными должны идти двое, но Накамура уже не раз доказывал, что спокойно справляется один. Доверие Иосимуры ему на руку.

Он проходит лабораторный блок насквозь. Тут его ждёт открытый джип. За рулём, как ни странно, Мики.

«Надо поторопиться, остальные уже в пути».

«А где шофёр?»

«В госпитале».

Слишком много заболевших среди солдат и вольнонаёмных. Нельзя работать со штаммами опасных болезней и быть абсолютно чистым. Однажды в лаборатории разбилась пробирка с возбудителем газовой гангрены в питательной среде. Трое пострадали: у одного – спина, у другого – ноги, у третьего – лицо. Последний смотрел на себя в зеркало – уже после лазарета – и не мог жить. Он повесился в казарме, когда там никого не было, на рукаве собственной рубахи.

Накамура не решается спросить, далеко ли ехать. Он солдат, его работа – выполнять приказы.

Джип выезжает из северных ворот и сворачивает на восток.

«Бывал там?» – спрашивает Мики дружески.

«Нет».

Он только слышал о «ящике смерти». Последнее пристанище выживших.

Джип едет довольно быстро, свежий ветер из окон раздувает волосы женщин. Они сидят в заднем отсеке, отделённом от пассажирского салона решёткой. На них наручники, глаза завязаны, во рту у каждой кляп.

Асфальт исчезает, дорога становится песчаной, а затем практически исчезает. Джип едет по полю, впереди виднеется частично обрушившийся забор из красного кирпича. Местами он густо покрыт плющом, местами в проломах растут кусты. Ворот нет, хотя когда-то они были: ржавые металлические решётки валяются в траве по обе стороны большого пролома в стене.

За забором – заброшенные здания складов. Грязные, с облупившейся краской, с проваленными крышами.

Мики, не снижая скорости, въезжает в чёрный провал ворот в одном из зданий. Огромное помещение, на бетонном полу – лужи, серые колонны, оскаленная арматура. Мики останавливает джип у маленькой двери, теряющейся в массиве стены. Вокруг – солнечные зайчики. Они отражаются от луж и переливаются всеми цветами радуги.

Дверь – перекошенная, с облезшей краской. Мики и Накамура выводят женщин из джипа. Мики достаёт ключ и вставляет в едва заметную замочную скважину, открывает. За дверью – аккуратный ухоженный коридор, будто они снова на территории базы отряда 731.

Мики идёт первым, толкая перед собой китаянку. Монголку ведёт Накамура. Он осматривается по сторонам – ничего особенного. Двери, двери, двери.

Мики сворачивает направо: лестница. Два этажа вниз. Монголка пытается побежать назад, оттолкнув Накамуру, но получает сильный тычок в живот, сгибается.

Лаборатория сильно напоминает комнату № 5. Накамура осматривает помещение. Вот смотровое стекло, вот пульт управления. В комнате – десять человек. Сам Иосимура, два лаборанта, оператор с кинокамерой, Накамура с Мики, два простых солдата Квантунской армии и ещё два незнакомых офицера.

Иосимура знаком показывает на зарешёченное помещение на другом конце лаборатории. Там за стальными прутьями – подопытные, четыре человека. Трое – измождённые, кожа да кости, один – без рук. Обрубки кое-как замотаны тряпками, но крови нет: руки он потерял давно. Исследование обморожения конечностей – так это называется. Женщин вталкивают к ним.

Накамура снова превращается в робота. Полчаса назад – с Изуми – он был человеком. Сейчас он – механизм, аппарат по проведению эксперимента. «Брёвна» – расходный материал.

Одного из измождённых китайцев выводят из клетки. Иосимура о чём-то тихо говорит с незнакомым офицером. Проскакивают отдельные слова: концентрация, чай, жёлтый, синий.

Накамура понимает, о чём речь: это газы. Чай – цианистый водород, синий – фосгеноксим, жёлтый – иприт или люизит.

Стеклянная камера – маленькая, метр на полтора, не больше. В неё ведут узкие рельсы, на которых стоит вагонетка. Измождённого сажают в вагонетку – он почти не сопротивляется, привязывают к поручням. Откуда-то из боковой комнатки (Накамура не успевает заметить, откуда) появляется человек с двумя спеленатыми, но живыми голубями. Он привязывает их за лапки к тому же поручню, отпускает. Голуби легко сбрасывают тряпки, стягивавшие им крылья, начинают биться на привязи.

Вагонетку вкатывают в стеклянную комнатку, закрывают дверь, проверяют герметичность. Двое солдат молча стоят и ждут команды.

Незнакомый офицер что-то говорит Иосимуре, тот вращает вентиль. Судя по всему, регулируют концентрацию. Иосимура резко говорит: «Пошли!» Солдаты с видимым усилием тянут на себя что-то похожее на рукоять. Камера постепенно наполняется газом. Оператор снимает. Секундомер отсчитывает время.

Человек в вагонетке смотрит на своих мучителей мутными глазами, а затем открывает рот и вдыхает полной грудью. Его раздирает кашель. Голуби бьются. На лбу подопытного взбухают вены, его лицо багровеет. Оператор снимает.

Накамура нигде не видит художника. Он уже знает, зачем тот нужен. Кинокамера не передаёт цвета, цветные фотографии тоже часто искажают реальность, да и цветной плёнки постоянно не хватает. Задача художника – в точности передать цвет холодных ожогов при обморожении, химических травм и так далее.

Человек бессильно облокачивается на борт вагонетки. Цвет его лица напоминает цвет сырого мяса. Один голубь тоже мёртв, второй ещё шевелит крылом – это агония.

«Четырнадцать с половиной».

Меньше четверти минуты, а кажется, целая вечность.

Накамура смотрит на остальных подопытных. Рот монголки заткнут, но в глазах её – не страх, а ненависть. Такая ненависть, что Накамуре самому становится страшно.