Читать книгу Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс - Страница 5

Карла проснулась третий раз за ночь и, вздохнув, потянулась за ночным горшком. Луна сияла так ярко, что ее свет можно было перепутать с занимающейся зарей. Как обычно, болела поясница, ребра и много чего другого, зато боль, иногда отдававшая в ногу, утихла. Графиня де Ла Пенотье прижала ладонь к животу, в котором спал ребенок. Ей не хотелось еще раз его будить.

Она не сомневалась, что вынашивает сына. Повороты и толчки малыша – нетерпение поскорее выйти в большой мир – казались ей чисто мужскими. Она подумала о Матиасе, в сотый раз за день, и улыбнулась. Мальчик это или девочка, но ребенок унаследовал характер ее мужа. Женщина представляла их обоих, отца и ребенка, связанных через нее. Эти мысли помогали ей рассеивать грусть. Помогали переносить отсутствие Матиаса. Помогали сохранять его живой образ в сердце до того дня, когда она снова окажется в его объятиях, в его полной власти.

Карла отбросила простыню, влажную от пота, спустила ноги с кровати и с трудом села. Она привыкла считать себя сильной, но в последнее время вес ребенка казался ей огромным – как и выпирающий живот. Графиня не переставала удивляться изменениям, которые происходили с ее телом. Подтянув ночную рубашку вверх, она сунула ладонь под грудь, которая тоже заметно увеличилась. По ее подсчетам, шла тридцать восьмая неделя беременности. Опираясь на руки, Карла присела рядом с кроватью. Положение на корточках было одним из немногих, в которых ей было удобно. Потом женщина подвинула под себя ночной горшок и облегчилась. Мочи было немного. Наверное, через час придется снова вставать. Ей рассказывали, что некоторые женщины наслаждаются беременностью, но Карла не принадлежала к их числу.

Она снова задвинула ночной горшок под кровать, но осталась сидеть на корточках. Теперь графиня окончательно проснулась, потому что в животе у нее в очередной раз все напряглось. За последние несколько дней она привыкла к этим ощущениям: ребенок опустился глубже, и форма живота изменилась. Два дня назад она заметила на ночной рубашке розоватую слизь. Карла не собиралась рожать в Париже, но, видимо, придется. Она не волновалась, а, скорее, чувствовала радостное волнение и облегчение от того, что суровое испытание беременностью подходит к концу.

Здесь к ней хорошо относились. Симона была очень добра. Повитуха, принимавшая четырех детей хозяйки дома, была готова помочь гостье в любой момент. Известный хирург месье Гийемо, протеже Амбруаза Паре, приходил днем раньше и заверил, что вмешается в случае осложнений. Однако, по его же словам, Карла была сильной женщиной, а ребенок лежал правильно, и кроме того, ее предыдущие роды прошли без осложнений.

Приглашение выступить в качестве музыканта на балу королевы, которое показалось графине привлекательным, совпало с одним из периодов прилива сил и радостного настроения, несколько раз случавшихся с ней во время беременности. Карла думала, что Матиас вернется и будет ее сопровождать – приглашение было адресовано им обоим. Когда же он не вернулся, а за ней прибыл официальный эскорт – шесть всадников под командованием Доминика Ле Телье, – долг вежливости заставил ее пуститься в путь без мужа.

Путешествие организовали так, чтобы не переутомлять знатную итальянку, – отличные условия в местах ночевки, прекрасная погода. Она очень любила ездить верхом, а кроме того, выяснилось, что в седле ей удобнее, чем когда она стоит, сидит или лежит. Карла наслаждалась поездкой, и ей казалось, что ребенок тоже получает удовольствие от своего первого приключения. В Париже она жила уже десять дней.

Боль – не очень сильная – прошла, но Карла впервые заметила, что матка расслабилась не полностью. Значит, уже скоро. Это хорошо. Она встала, стянула мокрую от пота ночную рубашку и бросила ее на кровать. Легкие схватки разбудили ребенка. Карла не только чувствовала его, но и видела – он шевелился, и на животе появлялись выпуклости. Наверное, это ножка или плечико. Она засмеялась. А потом вдруг почувствовала себя одинокой – рядом не было Матиаса, чтобы вместе с ней насладиться этим зрелищем.

Графиня не могла не думать о муже. Чем бы она ни занималась, тревога за него ни на минуту не покидала ее, но после отъезда в Париж Карла больше не сердилась, что он все не возвращается. Именно гнев на него заставил ее принять предложение французского двора. Но ведь она выходила за Матиаса, прекрасно зная род занятий и азартную натуру этого человека. Три года ее второй муж пытался войти в роль деревенского жителя и учился управляться с арендаторами, скотом, садами и виноградниками, поначалу с удовольствием учась у нее новому делу. Но неспешный круговорот природы – женщина это видела – начинал его раздражать. В сердце Матиаса природа заложила более быстрые ритмы коммерции и войны. В конце концов он стал похож на медведя на цепи, и Карла, понимая, что им предстоят долгие разлуки, все-таки убедила мужа заняться тем, что ему по душе. Тем не менее его последняя поездка сначала обидела ее, потом разозлила, а теперь начала беспокоить. Но сделав над собой усилие, Карла отогнала от себя эти мысли.

Она подошла к окну, выходившему во двор.

Оба створных окна итальянка держала открытыми, надеясь, что летние муслиновые занавески защитят ее от мошкары. Луна была почти полной. Она парила в западной части неба среди многочисленных звезд, заливая серебристо-зеленым светом густое черное пятно Вилля. Интересно, подумала Карла, правда ли, что полная луна может свести человека с ума? Глядя на ночное светило, она почувствовала, что к ней подступают галлюцинации. Ее комната находилась на третьем этаже. Оттуда была видна башня Сен-Жак. С заходом солнца весь город погружался во тьму, но в местах наибольшего скопления людей светились желтые точки.

Когда Карла, привыкшая к деревенской жизни, оказалась в Париже, она физически ощущала тяжесть присутствия огромного количества людей, даже когда оставалась одна в комнате. Словно их души сливались в единое существо, как капли воды, собираясь вместе, образуют море. Это было волнующее и одновременно пугающее ощущение. Что произойдет с ее лодкой в этом человеческом море: затянет ее под воду и разобьет или вознесет на гребень волны, где она останется в одиночестве? Впрочем, через десять дней присутствие массы людей ощущалось уже не так остро. Не случилось ни кораблекрушения, ни одиночества – волны просто приняли женщину к себе.

Париж одновременно отталкивал и очаровывал итальянку, причем постепенно очарование брало верх. Через четыре дня она перестала чувствовать запахи, несмотря на то что поливала свою одежду духами. Жители Парижа, независимо от положения в обществе, жили так жадно, словно каждый день мог стать для них последним. Энергия города завораживала, а небрежная жестокость вызывала смятение. Больше всего Карла волновалась за Орланду, своего сына. Он был где-то там, в ночи, и она не знала где.

Встреча с ним наполнила ее радостью, какой она не знала последние несколько месяцев. Главной причиной поездки в Париж была вовсе не королевская свадьба – предоставившая повод и эскорт, – а желание обнять сына. Целую неделю они проводили вместе по несколько часов в день. Орланду почти все время ночевал здесь, в особняке д’Обре, хотя из желания продемонстрировать свою мужественность он всегда спал в саду за домом, вместе с Алтаном Савасом.

Карла была потрясена и даже немного разочарована, обнаружив, что ее сын превратился в настоящего мужчину. Он отсутствовал всего год, но самостоятельная жизнь в столице изменила его гораздо сильнее, чем просто время. Орланду не утратил восторженности, от которой его лицо буквально светилось и которую его мать так любила, но этот свет померк, словно пламя свечи, заслоненное стеклом. В юноше появилась некая задумчивая серьезность, которой не было прежде. Возможно, причиной такой перемены стала безжалостность большого города, хотя Орланду почти ничего не рассказывал о своей жизни за рамками коллежа и занятий. Наверное, это нормально. Карла и сама не раскрывала душу перед родителями. Но больше всего ее беспокоило то, как похож становился сын на своего отца Людовико – не просто крепким телосложением и обсидиановыми глазами, но и мрачной глубиной своего ума.

Последний раз Карла видела Орланду в пятницу днем, когда он пришел к ней в сильном волнении и сообщил о покушении на адмирала Колиньи и об отмене бала королевы. Графиня предложила ему провести вечер с ней – награда более ценная, чем бал, – но сын сказал, что у него срочные дела, и пообещал вернуться, как только сможет.

Карла уперлась ладонями в бедра и выгнула спину. Ребенок в ее животе повернулся. Женщина улыбнулась – к внезапной смене настроения она уже привыкла. Страдания по поводу старшего сына подождут. Ей не хотелось никого будить – ни детей в соседней спальне, ни Симону этажом ниже, – но она чувствовала, что ей нужно размяться. Итальянка скучала по ежедневным прогулкам – здесь это было невозможно. Просторные комнаты особняка д’Обре выходили на две стороны, а сам дом был построен в новом стиле, по проекту месье Серсо, и второе окно в дальнем конце спальни находилось прямо над улицей Рю-дю-Тампль. Карла пересекла комнату и облокотилась о подоконник, чтобы ослабить тянущую боль в пояснице. Заметив через полупрозрачную занавеску какое-то движение на улице, она отодвинула легкий муслин.

На земле, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене дома напротив, сидела девочка. Она не шевелилась – ее маленькое бледное личико оставалось совершенно неподвижным, – и в то же время тело малышки как будто подергивалось, причем туловище казалось слишком большим для головы такого размера. Карла моргнула, думая, что ей просто померещилось или что это еще одна странность беременности. Потом она снова посмотрела на девочку. Что-то отделилось от ее тела и метнулось прочь.

Графиня отвернулась, вздрогнув от отвращения.

Тело девочки было покрыто крысами.

Почувствовав мурашки на коже, женщина обхватила ладонями живот. Кажется, ее страх не передался ребенку. Тогда она осмелилась взглянуть за окно снова. Так и есть. Подергивание маленькой парижанки объяснялось живой шубой из крыс. Однако, к своему облегчению, Карла обнаружила, что они не нападали на девочку. Наоборот, та пребывала в полном согласии с этими существами. Более того, голова девочки была откинута назад, словно в экстазе. Ее руки скользили среди животных, гладили их коричневые шкурки – так гладят домашнего питомца или возлюбленного. Графиня отошла от окна и сглотнула, чтобы подавить подступающую тошноту. Стакан воды – вот что ей теперь было нужно.

Мысли о крысах прервали двое мужчин, вынырнувших из переулка с той стороны дома, где сидела девочка. Карла еще немного отступила от окна, продолжая наблюдать.

У одного из мужчин были такие огромные плечи и голова, что он раскачивался при ходьбе, словно пытался сохранить равновесие. Карла вспомнила о титанах из греческих мифов, детях Геи, которые когда-то правили миром, а потом были свергнуты богами. На мужчине были зеленые штаны и желтая рубаха, а лицо его оставалось в тени. Второй незнакомец был тощим, как палка, с волосами, собранными на затылке в «конский хвост». У обоих за поясом виднелись ножи.

Судя по поведению этих людей, они задумали что-то недоброе. От них исходила такая бурная энергия, что с ней не могла бы сравниться даже любовная страсть. Такую энергию излучали разве что хирурги у операционного стола. Во время осады Мальты Карла видела сотни людей в таком состоянии – военачальников, минеров, тех же хирургов…

Похоже, мужчин ребенок с крысами не беспокоил.

Девочка вскочила. Поток грызунов устремился вниз с ее тела и растворился в темноте со скоростью прерванного сна, оставив после себя лишь странную ауру. «Титан» заговорил с девочкой, указывая на небо над особняком д’Обре.

У Карлы все похолодело внутри.

Объектом их планов был дом, в котором она находилась.

Любительница крыс подняла голову и посмотрела на крышу прямо над окном итальянки, так что той захотелось проследить за ее взглядом. Потом девочка энергично затрясла головой и сказала: «Нет». Мужчина с «конским хвостом» закричал на нее и отвесил ей пощечину такой силы, что та упала. Карла скривилась. Потом ей пришлось снова поморщиться, когда «титан» схватил своего спутника за «конский хвост» и ударил его головой о стену. От падения этого человека удерживала только рука силача. «Титан» что-то прошептал ему на ухо и отпустил.

Девочка встала, выслушала инструкции «титана» и на этот раз кивнула. После этого она вытащила из-за пояса маленький нож и протянула ему. Мужчина с «конским хвостом» взял ее под тонкую, как хворостинка, руку, и они двинулись по улице на юг.

«Титан» же еще раз окинул взглядом особняк д’Обре. Карла не видела его лица – только очертания огромного, гладко выбритого подбородка. Он поднял голову. На долю секунды графине показалось, что мужчина смотрит прямо на нее. Она сделала еще один шаг назад. Незнакомец повернулся и исчез в переулке. Освещенная луной улица опустела, но гигант оставил после себя самого жуткого из всех возможных гостей. Не просто страх, а предчувствие катастрофы.

Карла принялась расхаживать по комнате, изо всех сил стараясь успокоиться. Она убеждала себя, что подсмотренная сценка может быть всего лишь фрагментом жизни этого неспокойного города. Но «титан» не просто смотрел на особняк д’Обре: он изучал дом. Карла поспешила к окну, выходящему во двор, и выглянула наружу.

Из имения Ла Пенотье ее сопровождал Алтан Савас. Серб, бывший раб на галерах, выкупленный Матиасом у мальтийских рыцарей четыре года назад. Подобно самому Матиасу, он когда-то был янычаром у турецкого султана и теперь пользовался абсолютным доверием своего господина – такой чести удостаивались немногие, причем из живых больше никто. Несмотря на трехнедельное совместное путешествие с юга в столицу, Карла понимала, что практически не знает Алтана. Этот человек жил в своем мире. Он молился аллаху, хотя знали об этом немногие. Графиня почти не слышала, чтобы телохранитель говорил по-французски, хотя с Матиасом они могли часами беседовать по-турецки. По просьбе самого Саваса постелью ему служил соломенный матрас в саду. Если Карла правильно поняла его объяснение, наполовину состоявшее из слов, а наполовину – из жестов, он сказал: «Если лев спит в помещении, он не может учуять свою добычу».

Выглянув из второго окна, женщина увидела, что матрас пуст.

Она надела платье цвета бледного золота, сшитое по ее теперешней фигуре. Сердце билось так быстро, что мысли у нее путались. Пытаясь взять себя в руки, итальянка принялась заплетать волосы в косу – одно из странных желаний, появившихся у нее во время беременности. Это занятие успокаивало ее, а коса словно придавала сил – она сама не знала почему. Обнаружив, что беременна, Карла перестала стричь волосы – еще один странный каприз, – и теперь они доходили ей до пояса.

Она открыла дверь и вышла в коридор верхнего этажа. Окна освещали две лестницы, спереди и сзади. Ступеньки вели на чердак, в крошечную спальню, где жила экономка с мужем – Дениза Дидье, бедная родственница Симоны. По другую сторону коридора находилась детская спальня. Карла открыла дверь и заглянула внутрь. Четверо детей д’Обре – Мартин, Люсьен, Шарите и Антуанетта – спали на двух кроватях. Раньше Мартин и Люсьен занимали отдельную комнату: они уступили ее Карле.

Женщина закрыла дверь. Она снова почувствовала схватки и, тяжело дыша, прислонилась к стене. На этот раз боль была особенно сильной. Карла задумалась о том, что на самом деле происходит у нее внутри. Теперь, глубокой ночью, все воспринималось острее, чем днем. Она видела странных людей на улице. Но в Париже таких легион. Стоит ли будить Симону, спавшую этажом ниже, и пугать ее? И где Алтан Савас? Схватки закончились, оставив после себя слабость.

Карла вернулась в свою комнату и закрыла дверь. Она выпила воды, а затем еще раз подошла к окну, выходящему на улицу. Рю-дю-Тампль была пуста. Итальянка решила спуститься в сад и уже повернулась к двери, как вдруг услышала грохочущий звук – откуда-то сверху, с фронтона дома. Она бросилась к двери, но сдавленный крик – страх вперемешку с яростью – остановил ее. В камин посыпались кусочки шлака, а затем хлынула лавина сажи. Через секунду из дымохода показались руки, а за ними – локоны волос и голова.

Из дымохода выскользнуло маленькое, тощее тельце, обнаженное ниже талии.

Карла удивленно уставилась на крысиную подружку.

Девочка встала на четвереньки в камине и закашлялась. Грубая шерстяная блуза скользнула вниз, прикрыв ее бедра, покрытые свежими царапинами. Незваная гостья была грязной – впрочем, наверное, немногим грязнее обычного. При спуске она ободрала локти. Длинные вьющиеся волосы были такими сальными, что к ним даже не прилипла сажа. Похоже, они были темно-рыжего цвета, но Карла не была в этом уверена. Девочка опомнилась очень быстро, как животное, и сплюнула черную слюну на ковер.

Повернувшись, она увидела хозяйку комнаты.

На перемазанном сажей лице сверкнули серые глаза.

Графиня замерла в изумлении, но, вдохновленная примером юной парижанки, быстро взяла себя в руки:

– Ты не ушиблась?

Крысиная подружка молча встала. Она была очень худой, кожа да кости – вероятно, недоедала, – но оказалась гораздо старше, чем думала Карла, лет девяти или десяти. Она опять закашлялась. Женщина подошла к столу, налила стакан воды и шагнула вперед, протянув его девочке. У той забегали глаза – она бросила быстрый взгляд на Карлу, потом оглядела комнату, потом посмотрела на стакан.

– Если попробуешь меня остановить, я убью твоего ребенка, – предупредила любительница крыс.

– Я не буду тебя останавливать.

Девочка схватила стакан, залпом выпила воду и вернула стакан Карле.

– Ты спустилась по дымоходу вниз головой? – поинтересовалась та.

– Гоббо сунул меня вниз головой, и я уже не могла вылезти.

Маленькая грабительница подошла к окну и выглянула наружу. Она явно боялась – но не Карлы.

– Я попала не в ту комнату, – пробормотала она с досадой.

Дымоходы на этой стороне крыши вели в спальню Карлы, в гостиную этажом ниже и в кабинет на первом этаже. Летом камины нигде не топили. Вторая группа дымоходов обслуживала детскую спальню, комнату Симоны и кухню. Итальянка задумалась, сколько может унести такой маленький воришка, но потом догадалась, что девочка собиралась грабить этот дом не одна:

– Тебя спустили в дымоход, чтобы ты открыла парадную дверь своим друзьям.

– Заднюю дверь.

– Гоббо – это тот великан?

– Нет. Его зовут Гриманд, Инфант Кокейна[12].

Маленькая парижанка произнесла нелепый титул с такой истовой серьезностью, словно Карла, услышав его, должна была затрепетать от страха. Не увидев ожидаемой реакции, она оскалилась, сжала кулаки и завыла. Графиня невольно рассмеялась. В девочке было что-то от эльфа, и итальянка была очарована этим. Угрозы воришки ее не тревожили – это лишь отражение мира, в котором та жила.

– Не смейся надо мной. Когда придет Гриманд, тебе будет не до смеха, – огрызнулась крысиная подружка.

– Я не хотела тебя обидеть. Просто если бы ты посмотрела на себя в зеркало, то тоже рассмеялась бы.

– А у тебя есть зеркало?

– Я позволю тебе им воспользоваться, если скажешь, как тебя зовут. Я Карла.

– Эстель.

– Мне нравится твое имя – очень красивое.

– Гриманд называет меня Ля Росса[13]. Ему нравятся мои волосы.

– Не сомневаюсь, что они тоже красивые, когда чистые. Почему бы тебе не остаться у меня, Эстель? Я помогу тебе вымыть волосы, найду чистую одежду. Потом можно будет позавтракать, если ты голодна.

Девочка задумалась – невинность и хитрость странным образом соединялись в выражении ее лица. Но в конце концов страх победил голод. Она покачала головой:

– Я должна идти. Не пытайся меня остановить!

Раздался громкий стук дверь, и голос с акцентом произнес:

– Мадам?

– Входи, Алтан.

Эстель в панике оглянулась. Ее взгляд остановился на камине.

– Нет. Не бойся, – сказала Карла. – Я никому не позволю тебя обидеть.

Дверь распахнулась. Вошедший серб поклонился, одновременно глядя на неожиданную гостью своей госпожи. На поясе у него висел меч в ножнах, кинжал был прикреплен к предплечью. Девочка бросилась к камину. Выхватив кинжал, Савас шагнул к ней:

– Прошу прощения, мадам.

– Не обижай ее, – велела графиня.

Ля Росса стала карабкаться вверх по дымоходу, но серб схватил ее за талию и стащил вниз. Она извивалась в его руках, пытаясь вырваться. Бывший янычар дал ей пощечину, и глаза девочки закатились.

– Алтан, не надо! – возмутилась его госпожа.

Но Савас завел руки девочки ей за спину, обхватив пальцами оба ее запястья. После этого он большим и указательным пальцем свободной руки погладил свою бороду, черную и густую, как у янычаров.

– Я нашел мужчину. – Серб попытался подобрать нужные слова, но не смог. Тогда он указал на крышу и пошевелил двумя пальцами в воздухе, изображая, как кто-то карабкается наверх, а потом резко опустил ладонь, развернув ее тыльной стороной вниз.

– Гоббо упал? – уточнила итальянка.

Теми же двумя пальцами Алтан показал, как натягивает и отпускает тетиву лука.

– Да, упал. – Он дернул руки девочки вверх. Его взгляд не оставлял сомнения: серб убьет ее, если потребуется. Эстель умела читать такие взгляды. Она перестала извиваться.

– Он жив? – продолжила допытываться его госпожа.

– Он разговаривал. Теперь умер. Придут еще люди.

– Сколько?

Алтан колебался.

– Говори, – потребовала графиня.

Серб растопырил пальцы свободной руки. Ладонь его была испачкана засохшей кровью. На большом пальце белело кольцо из слоновой кости. Пять. Карла почувствовала дурноту – пальцы сжались в кулак и снова растопырились. А потом еще раз.

– Пятнадцать? – Карла хотела спросить, как он узнал это, но не решилась. – Это правда?

Алтан пожал плечами.

– Я спрашивал пять раз. – Он сымитировал движение ножа. – Я говорю: больше? Меньше? Он говорит, пятнадцать. Всегда.

Итальянка перевела взгляд на Эстель. Девочка поняла, что произошло, и опустила голову. Карла приняла этот жест за подтверждение и снова повернулась к Савасу:

– Где мадам д’Обре?

Ее телохранитель прижал ладонь к щеке, закрыл глаза и склонил голову набок.

– Нужно отдать им все, что они хотят, – сказала графиня. – Соберем все ценное и оставим снаружи.

– Ты дама с юга, – заявила вдруг Эстель.

Карла почувствовала, как волосы шевелятся у нее на затылке.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она.

– Гриманду нужна ты, – ответила девочка. – Дама с юга. Он не знает, что ты ждешь ребенка, но это его не остановит.

Женщина вдруг поняла, что обнимает свой живот.

– Зачем я ему? – ахнула она испуганно.

– Гриманд вас всех убьет. Потом заберет все. Столы, стулья, одежду, еду, свечи и все золото.

У Карлы вновь создалось впечатление, что этот ребенок повторяет чужие слова.

– Зачем я Гриманду? Откуда ему известно обо мне? – принялась она расспрашивать девочку.

– Я не знаю, – ответила та. – А ты?

– Я никогда о нем не слышала. Гриманд – это человек, пославший тебя на крышу?

Эстель кивнула.

– Кто он такой?

– Гриманд – король воров, наш король. В Вилле все боятся Гриманда. Сержанты. Убийцы. Свиньи из дворца. Он мой дракон, – с гордостью ответила юная парижанка.

Живот Карлы свело болью – опять начались схватки. Но она попыталась использовать боль, чтобы сосредоточиться. Эта девочка по прозвищу Ля Росса влюблена в этого преступника, Гриманда, и, вне всякого сомнения, преувеличивает. Тем не менее он должен быть достаточно могущественным человеком. Прижав ладони к животу, итальянка почувствовала своего ребенка. Он спал, но ощущение маленькой жизни внутри придало ей сил. Схватки прошли. Карла постаралась убедить себя, что это еще не роды. Кровянистых выделений не было, воды еще не отошли. Все нормально. Она посмотрела на Алтана:

– Мы можем убежать?

Но за серба ответила Эстель:

– Богачи думают, что эти дома принадлежат им. Но не этой ночью. Сегодня улицы Парижа наши. Мы можем брать все, что захотим.

Ее слова опять были похожи на цитату из чьей-то речи – возможно, самого Гриманда.

– Да и куда вам бежать? – прибавила девочка.

– Тогда мы должны запереться тут и ждать, когда на помощь придут сержанты, – сказала Карла.

– Сержанты не придут. Они трусы. И Гриманд обещал им пятую часть. Но можешь не сомневаться, больше десятой части они не получат.

Графиня подумала о четырех детях, спящих в соседней комнате. Каждый день она музицировала вместе с ними и полюбила их. Их мать Симона была более сдержанной, она еще оплакивала потерю мужа, но эта женщина предоставила свой дом для Карлы, и итальянская гостья тепло относилась к ней. Несмотря на уверенность Эстель, Карла сомневалась, что Гриманд собирается ее убить. В этом не было никакого смысла. Ни логики, ни страсти, ни выгоды – ничего, что могло бы стать причиной подобного убийства. Если даже малая часть того, что сказала девочка, была правдой, то такой человек, как ее кумир, предводитель воров, должен быть рассудительным – или по меньшей мере жадным. За итальянскую графиню могли заплатить приличный выкуп. Она сама скажет ему об этом.

Ей ведь уже приходилось встречаться с опасными людьми.

И она замужем за самым опасным из всех.

– Ты сказала, что Гриманду нужна я. Значит, он не собирается причинить зло моим друзьям, всем остальным в этом доме? – спросила итальянка у маленькой грабительницы.

– Почему не собирается? – возразила та. – Они же еретики! Сегодня ночью все еретики умрут и отправятся в ад. Все-все, даже дети.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Это гугенотский дом. Сегодня всех гугенотов Парижа должны убить. По приказу короля.

Карла знала о религиозной ненависти, которой был пропитан весь город, но то, о чем говорила девочка, казалось немыслимым. Меньше недели назад она наблюдала, как король выдает свою сестру за Генриха Наваррского. Король и его мать желали мира и успокоения.

– Ты это узнала от Гриманда? – вновь обратилась графиня к своей малолетней пленнице.

– Ему рассказал шпион во дворце, – кивнула та. – Тебе не спасти своих друзей.

Карла не знала, верить ей или нет.

– Время идет, – напомнил ей Алтан Савас. – Плохие люди идут.

Итальянка подавила приступ страха. Она чувствовала, что слуга наблюдает за ней. Что ж, она не может сражаться, как он, но способна облегчить его бремя – принять командование на себя. Карла знала, что именно этого ждал от нее Матиас. Суждено ли ей увидеть его? А вот и первейшая ее задача: отбросить любые мысли, которые ослабляют ее волю. Карла указала сербу на Эстель:

– Отпусти девочку. Вытолкни ее за дверь.

Алтан поджал губы, ставшие невидимыми под усами:

– Я ее убью.

– Она не расскажет Гриманду ничего такого, о чем он не знает.

– Она видела нас, видела дом. Убейте ее. Или заприте здесь.

– Мне не нужен еще один ребенок в доме, особенно во время боя.

– Она не ребенок. Она враг.

– Я не дам тебе разрешение на убийство ребенка. Нет, Алтан. Нет.

– Будет сражение.

– Тогда займись своими делами. А я займусь своими.

– Мы идем. Сейчас, – сказал Савас.

Он ткнул пальцем в себя, потом в Карлу, а потом сделал пальцами движение, словно перебирал ногами.

– Ты, я. – Серб указал на ее живот. – Мальчик Матиаса.

– Ты предлагаешь бросить остальных? Симону, детей? – вспыхнула его госпожа.

Алтан очертил свободной рукой широкий горизонтальный круг, а затем несколько раз рубанул ладонью воздух:

– Снаружи я смогу вас защитить. Одну. Думаю, да. Мечом и луком. Они не солдаты. Воры. Но остальных? Женщин, детей? Слишком много. Много, много. Слишком много. Здесь? – он пожал плечами и поморщился. – Может быть.

– Я не могу бросить этих детей.

Карла не размышляла ни секунды – другого она просто не могла сказать, потому что иначе это была бы не она. Тем не менее женщина сразу же пожалела о своих словах. Однако обратного пути уже не было.

Алтан потащил Эстель к двери, после чего вдруг остановился, весь обратившись в слух. Вернувшись к окну, выходящему на улицу, он снова прислушался и посмотрел на графиню. Теперь и она слышала этот звук: колокольный звон прокатился по городу с запада на восток. Сердце Карлы наполнилось страхом.

– Вы все умрете, – сказала Ля Росса.