Читать книгу Дис - Тима Феев - Страница 12

– Так что же мне теперь делать? – спросил наконец Антон, после того как наверное минут десять молча смотрел в окно. – Ведь мне теперь совершенно невозможно жить как прежде. Как, после всего того, что было, я могу на людей смотреть? О чем мне сейчас думать? Ведь не могу же я как и ты улететь отсюда на какой-нибудь крылатой зверюге и жить… – он обернулся и спокойно посмотрел на девочку, – в космосе.

– Я не живу в космосе, – ответила на этот, не вполне четко сформулированный вопрос Люн. – Я тоже живу на планете и даже почти рядом. То есть, не слишком далеко, по крайней мере. В этой звездной системе. Вы ее еще Солнечной называете. У нас, конечно, все совсем не так как на Земле, но многое похоже. Поэтому ты сильно не расстраивайся. Ведь при желании, можно жить и здесь, у вас. В любом случае, ты теперь можешь считать себя самым счастливым человеком на свете. Поскольку видишь то, чего не дано увидеть никому. Хотя, как мне кажется, ты совсем этому не рад.

– «Не рад», – повторил Антон последние слова девочки, – еще бы. Никогда прежде я не чувствовал себя таким одиноким. И это при том, что вокруг полно людей. Но ни с одним из них, даже из самых близких я не могу теперь быть до конца откровенным, рассказать все. Какая уж там радость. Ты-то вот, сейчас вспорхнешь как бабочка и улетишь в свой мир. А мне здесь оставаться.

– Погоди, кротик, не расстраивайся ты так, – попыталась успокоить его Люн. Ей даже на миг вдруг показалось, что этот, почти взрослый уже мужчина сейчас, наверное, заплачет. Да и было, признаться, от чего. – Я буду к тебе очень часто прилетать и всегда постараюсь помогать тебе. И кстати, – тут она сделала подчеркнуто серьезное лицо, – ты ведь тоже можешь мне помочь, и даже очень.

– Это чем же? – Антона последние слова девочки немного заинтересовали.

– А тем, что можешь находиться здесь сколь угодно долго. Ты можешь собирать для меня информацию, бывать везде, спрашивать, читать. Я-то, несмотря на всю свою защиту, не могу здесь оставаться дольше двух-трех часов. Потому что тут жарко очень, да еще и свет такой, что…

– Да-да, ты уже говорила, я помню, – Антон стал проявлять нетерпение. – Но все же, что я должен конкретно делать, чем помогать? Ведь я же простой человек и ничего особенного не умею.

– Ну, «не умеешь», – на этот раз повторила за ним Люн, – так я тебя научу. Да тут все и просто очень. Нужно только ходить в музеи, посещать исследовательские центры. На раскопки ездить и в научные экспедиции. Все записывать. Ведь не случайно же я тогда нашла тебя. Ну, то есть, случайно, конечно, но лишь отчасти. Поскольку давно уже занимаюсь этой вашей Землей. И она меня очень интересует. Я много изучала вашу историю и то, что происходит сейчас. А будущее, – ну, я все-таки верю, что оно у вас есть. Хотя, признаться, и не знаю какое. Ты-то вот не знаешь, конечно, но из нас, элов, вами вообще кроме меня больше никто не интересуется, считая всю вашу цивилизацию случайной, нелепой и абсолютно тупиковой ветвью эволюции. Все думают, что вы ни на что не способны. Только на бесконечное копание в неживом и иногда, очень редко, на слабые интуитивные проблески. Но я никогда не была согласна с этой точкой зрения и мне всегда было очень вас жаль. Ведь вы же такие бедные.

«Жаль, бедные, точкой зрения», – Антон продолжал повторять про себя эти последние слова девочки. Действительно, он в очередной раз убеждался, что перед ним был вовсе не ребенок. Ну, то есть ребенок, конечно, но по каким-то иным, чужим меркам. С точки же зрения нормального современного человека эта Люн была вполне сформировавшейся личностью. Разносторонней, умной и развитой.

– Так сколько же тебе лет? – спросил он как-то неожиданно, причем, по всей видимости, и для себя самого.

Девочка аж вздрогнула. Она не ожидала от Антона такого прямого и резкого вопроса «в лоб». Но, тут же быстро спохватилась и ответила:

– Триста.

И тут вздрогнул уже Антон. Нет, он, конечно, предполагал нечто подобное, но все же и не был готов к такому. «Триста, – повторил он про себя задумавшись, – это, что же, когда же она, получается родилась? Еще до Наполеона и Екатерины II? Задолго до отмены крепостного права? Боже мой, да я так с ума наверное скоро сойду». И эта последняя мысль, преисполненная удивления и растерянности так ясно отразилось на его лице, что даже Люн не выдержала.

– Ну что ты, кротик, не пугайся так, – она чуть прыснула, – не такая уж я и старая. Просто мы живем долго, много дольше вашего. Да к тому же мне еще и не триста в точности, а немного меньше.

Антон улыбнулся. «Вот уж велика разница, – подумал он. – Триста или немного меньше». Хотя, как ни странно, но последнее замечание девочки его почему-то успокоило. Он даже стал хотя и медленно, и словно все еще пребывая в задумчивой нерешительности, ходить по комнате, лишь иногда и украдкой поглядывая на Люн.

– А вот мне двадцать шесть, – продолжил он рассуждать словно разговаривая уже сам с собой. – Но за последние два дня я, похоже, разом прибавил к своему возрасту еще примерно столько же. Ведь мало того, что вчера вечером я видел того, как его… темного человека… не помню точно. Потом был взрыв, очень мощный, потом удар, полет, падение. Ты вот тоже еще появилась, но через некоторое время, – он мельком глянул на девочку. – Да к тому же, после того как домой вернулся, и тут тоже кое-что произошло. Ведь этой ночью я, вот ей богу не вру, чуть было не помер со страха. И прямо здесь, у себя дома. Да признаться, и не только со страха. И это, между прочим, самое скверное. Но вот только не знаю, – он опять с сомнением поглядел на Люн, – даже не знаю, стоит ли тебе все это рассказывать.

Люн положила на стол кусок стекла, которым до сих пор ловко поигрывала в руке, и внимательно посмотрела на Антона. Она не понимала о чем он. Однако его интонация, да и сам голос, который едва заметно дрогнул, когда он произносил последние слова, ее обеспокоили.

– Я не понимаю тебя, – произнесла она тихо. – Но все же полагаю, что раз ты стоишь сейчас здесь передо мной в таком вот более или менее нормальном виде, то, может быть ничего слишком уж плохого и не произошло. И еще, если я, – как ты намекнул, – единственное живое существо, с которым ты можешь быть теперь по-настоящему откровенным, то возможно, тебе все же стоит рассказать мне все? Я, конечно, не могу тебя слишком долго выслушивать, потому что мне скоро улетать, но все же постараюсь тебе помочь, а возможно и посоветовать что. Ведь мы же с тобой теперь почти-что уже друзья, как ты считаешь? – девочка с игривым прищуром посмотрела на Антона.

Но тому было совсем не до этих, действительно, пожалуй, просто детских ужимок. Ему, конечно, очень хотелось рассказать ей все. И тем не менее, последняя ее фраза, да и само все поведение девочки, совершенно отвадили его от этой мысли. Нет, пусть ей хотя бы и триста лет, пусть она более чем вдесятеро старше его самого, но она все же ребенок. Умный, милый, развитый, но ребенок.

– Нет, Люн, прости, но не могу я. Я вижу, что тебе очень интересно. Однако, то что произошло этой ночью слишком ужасно, чтобы рассказывать.

Но что было делать? Он уже распалил детское любопытство, пусть и ненамеренно. Да к тому же еще и сама Люн в силу своей природной склонности была очень настойчивой. Поэтому шансов промолчать и удержаться у Антона не было никаких. Девочка же, чувствуя свое явное превосходство в сложившейся ситуации, подошла к заинтересовавшему ее вопросу очень хитро и по-умному:

– Как хочешь, – произнесла она нарочито зевая и вовсе не подавая вида, что расстроена отказом. – Тогда я домой полечу. Ты вот только знаешь, если уж никому не помог вчера, то постарайся хотя бы сегодня по поселку пройтись и поспрашивать, как у кого дела. А я, когда в другой раз к тебе прилечу, так ты мне все и расскажешь. Ну, а если кто пострадал, то полечи его. Ведь я говорила тебе, что ты теперь можешь. Помнишь? Вот, дай мне свои руки.

Антон вытянул руки вперед. Девочка взяла их и поднесла к своим щекам.

– Очень хорошо, – произнесла она, – греют. Да ты и сам-то попробуй. Только смотри, когда лечить будешь, руки держи на некотором расстоянии от того места, где болит. А то обжечь можешь. У тебя теперь большая сила в руках есть. Ну, почти такая же, как и у меня, да и вообще у всего живого. Ты теперь можешь лечить ими и восстанавливать даже сильно поврежденные места. А все потому, что у тебя сейчас не только восприятие непосредственное, но и воздействие. Ты можешь безо всяких посторонних предметов или других приспособлений, ну чем обычно люди пользуются, видеть других людей, причем именно их сущность и воздействовать на нее. По своему желанию, конечно. Поэтому, полечи их, кротик.

Антон поднес руки к щекам. Да, действительно, теплые, даже горячие. И что же, – он теперь может ими лечить? Не верилось ему как-то. Нужно было как-нибудь попробовать при случае. Хотя, конечно, сама Люн, вряд ли могла его обманывать. Ведь даже та, мертвая женщина ночью, которая попыталась его задушить, такая холодная и скользкая, тоже пострадала от его рук.

– Вон она прямо как к стене отлетела, даже след остался. А ведь я ее не сильно-то и ударил. А она мало того, что неживая была, так все равно силу почувствовала. И тепло. А потом свечки испугалась, тоже горячей. И за шкаф спряталась, а до этого по потолку ползала…

Антон посмотрел на Люн. Он и сам не заметил, как разговорился вслух и невольно выболтал ей кое-что из того, что произошло этой ночью. Но ведь он так не хотел ее пугать. Да, очень не хотел, но испугал. Едва ли не до полусмерти. Потому что девочка смотрела на него таким взглядом, что у него у самого заныло сердце.

– Люн, прости, – попытался он все исправить, – этого ничего не было. Это я просто так, – мысли вслух. Не видел я эту женщину, не трогал ее. Да она… да ее вообще здесь не было. Она… я…

Но девочка уже его не слушала. Она немного отодвинулась прямо на стуле поближе к окну и словно бы вжалась спиной в его спинку. Лицо ее в тот момент словно окаменело и, несмотря на легкую флуоресцирующую прозрачность, побледнело. Нижняя ее губа слегка дрожала, а маленькая ручка невольно потянулась ко рту, словно бы в отчаянной попытке сдержать крик. Так она и сидела примерно с минуту, а потом молча встала, повернулась и подошла к окну. Антон сразу догадался, что Люн собралась уходить.

– Нет, – едва не закричал он, – нет, прошу, выслушай меня! Я не хотел тебя пугать всеми этими ужасами, что были ночью. Просто как-то само вырвалось. Да ты, может, и не веришь, что та женщина действительно тут была. Да ты глянь только. Вот, – Антон подбежал к своей кровати и развернул простынь. – Вот, смотри, видишь, следы грязные. А вон там еще, на стене, где она… та пропала, тоже след остался, белый. И на потолке наверное, тоже должны быть следы. Люн, не уходи!

– Я столько лет искала того, кто увидит меня, – тихим и ровным голосом произнесла девочка даже не обернувшись. – Я просмотрела миллионы людей. Везде была, все видела. Изучила море записей о Земле и прослушала тысячи часов информационных курсов. Я верила, я всего лишь одна изо всей нашей цивилизации верила, что вы все-таки, что-то можете. Пусть даже не сейчас, пусть когда-нибудь потом. Но сможете. И видеть и понимать. Я ждала. Я так долго ждала этого момента. Мечтала как о счастливом сне, что вы говорите со мной, видите меня и не отправляетесь как неразумные животные на эту бойню, на Арон. И вот спустя столько лет я наконец нашла тебя. И ты мог меня видеть, и говорить со мной. Понимать все. И ты ведь совсем неплохой человек, Антон, – она почему-то назвала его по имени, как будто бы знала, – добрый и умный. Ты умеешь слушать и понимать, воспринимать новое. А сейчас я потеряла тебя. Утратила навсегда, потому что ты безумен. И не спорь, и не говори ничего. Я просто не могу тебя больше ни видеть, ни слышать, – Люн по-прежнему говорила повернувшись лицом к окну. – Забудь обо мне, пожалуйста, а я… я тоже постараюсь. И не надо прощаний. Вы люди, похоже, и вправду должны по-настоящему обезуметь, чтобы прозреть. Все, это конец, я ухожу.

После этих слов девочка плавно прошла сквозь стену комнаты, где было окно. Потом громко свистнула, и опять, как и в прошлый раз откуда-то с неба камнем спикировало вниз и приземлилось рядом с ней все то же чудище. Но на этот раз девочка не запрыгнула на него сразу. Она еще некоторое время стояла рядом с этим «птеродактилем» и гладила его по спине и шее. А затем влезла на него и поднялась в воздух, не произнеся при этом ни единого слова.

Антон же молча провожал ее взглядом. Доказывать ей что-то было бесполезно, он и сам это понимал. Ведь та ночная история была действительно больше похожа на бред сумасшедшего, чем на рассказ нормального человека. И Люн, наверное, правильно сделала, что вот так все порвала. Уж слишком тяжело это было для них обоих. А в таких случаях лучше резать сразу. Пусть это и больно, и по живому, но зато и не мучиться долго. А больно-то было. Так больно, что Антон едва ли не скрючившись, как и в тот, прошлый раз, когда впервые увидал свет, медленно подошел к своей кровати и, плашмя рухнув на нее, тихо завыл. Так он лежал долго. Час, два, а может и дольше, он забыл тогда о времени. Это продолжалось до того момента, когда абсолютную тишину его старого дома буквально разрезал дребезжащий, резкий и как казалось, страшно громкий звук. Кто-то звонил ему в дверь.