Читать книгу Сомнение и свобода - Тимофей Артурович Шерудило - Страница 1

Думаю, настало время оставить всякие надежды в отношении нашей эпохи и сказать: это время настолько враждебно духу и всякой высшей душевной деятельности, насколько возможно. «Разрешим этим людям искать удовольствия – если могут… богатства – если могут… – говорит оно. – Но запретим им высказывать свое мнение о чем бы то ни было; или нет, лучше разрешим высказываться о чем угодно, но только при условии, что это высказывание будет неосмысленно, нечленораздельно и невнятно. Пусть говорят, сколько хотят – лишь бы им было нечего сказать!» Я знаю, чей это голос, но такое знание трудно выразить, и мало кто ему поверит. «Всё дам, если падши поклонишься мне». Народы пали перед тем, кто это сказал; перед тем, кто дает силу без правды. Надо ли его называть? На событиях отпечаток, который можно назвать только дьявольским, а время наше можно назвать только апокалиптическим. Его успехи призрачны. Стремительное падение дает человечеству то же самое упоение скоростью и свободой движения, что полет; и думая парить, оно падает, упиваясь чувством свободного падения.

Говоря: «апокалиптический», я не имею в виду скорого и непременного конца мира, но лишь описанное в Апокалипсисе состояние человечества, которому свойственны сосредоточение земной власти, умаление личности и величайшая опасность для искушаемой силой человеческой души. Чувствуя необходимость самооправдания, эта эпоха выработала философию, можно сказать даже – метафизику, почти религию, основные положения которой – бессмысленность мироздания, признание человека неответственным за свои поступки орудием природных сил, поклонение силе как оправданию деятеля и насилию как образу его действий… По отношению к этому времени мыслитель может быть только вольнодумцем, сомневающимся и потому свободным. На уверения в бессмысленности мироздания можно ответить только упорными поисками истины. «Правда, – по словам Достоевского, – выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее». Этим и будем руководствоваться.

Говорят, однако: «ради истины совершались злодейства». Возможно. Но ради лжи никто и пальцем не пошевелил. Итак, откажемся от истины и погрузимся в изучение по возможности неважных вещей… но для чего тогда жить? Не знаю. Человек творчества знает, что можно жить ради собственной прекрасной души. Я говорю «прекрасной» исключительно потому, что уверен в том, что душа прекрасна, и всё, что от нее исходит – хорошо. Душа – это источник вод, в которых отражается Бог, а больше нам ничего и не нужно.

Наша душа, говорит один русский мыслитель, «не продукт наследственности, среды и воспитания», а нечто гораздо большее. Здесь главное. Есть определенный и неповторимый «вкус собственной души», который я ощущаю с тех пор, как себя помню; его не меняют, думаю, ни среда, ни воспитание, а что такое «наследственность» в этой области, мы даже и не знаем. На всём протяжении жизни я знаю себя одним и тем же. Это что-нибудь значит? Хотел бы думать, что да. И мир, каким я его ощущаю, есть мир, прошедший через мою душу. При всех наших сомнениях неотменимо чувство несомненной реальности душевной жизни; сомнения, собственно говоря, относятся к области толкования душевного опыта – сам он непреложен.

К сожалению, мы брошены в общество, совершенно враждебное душе и ее идеалам, помешанное и замешанное на поклонении новому божеству – Силе, с ее атрибутами: жестокостью и насилием. Сила, насилие, жестокость, ужас – вот новые святыни, перед которыми надо преклониться. Кто не поклонился – выброшен из поверхностной «культуры» наших дней. «Массовой культуре» противостоит самодовольная наука ¹ с ее отвращением к «мыслям» и любовью к «фактам», с приятием фактов, освобожденным от всякой оценки, и очень шатким, если не прямо отсутствующим, понятием о нравственности. «Наука констатирует и объясняет, а ценности устанавливает нравственное суждение, столь же автономное, как автономна и наука», говорил П. Б. Струве в первой четверти XX столетия. Крупнейшим событием недавнего времени, однако, было уничтожение независимого от науки нравственного суждения. В науке признали не только добытчика сведений, но и поставщика истин, и на этом новом поприще наука блистательно провалилась. Ни наука, ни массовая культура не имеют ни гроша за душой, и всё, что они могут предложить человеку – это следовать своим желаниям, тогда как в первую очередь он нуждается совсем в другом: в знании того, что ему делать нельзя и того, что ему делать нужно, т. е. – надо ли пояснять? – в положительных ценностях, главнейшим источником которых в пределах русской и европейской культуры является христианство – по меньшей мере, до прихода следующего возможного откровения.

Трагедия новейшей эпохи в том, что Христос был вполне и во всём прав, а мир пытается жить без Христа, как будто Его не было. Все внутренние скрепы общества исчезли, потому что имели религиозный корень – совесть, дисциплина, честь… Что-то в мире трагически расколото. С одной стороны, нравственное одичание поклонившегося силе человечества, уже апокалиптические ужасы; с другой – материальное процветание самых бездуховных или духовно больных стран. Я вижу истинность Евангелия по тому, что происходит с душой западного человечества, но я не понимаю, куда по дороге этих ужасов ведет нас судьба… Ужас мешает мыслить. Что же нам делать? Сомневаться и быть свободными; и непременно не всему верить, что может быть доказано. Доказательствами, и хорошими доказательствами, были снабжены многие губительные и ложные учения новейшего времени. Если бы путь логических заключений приводил к истине, то давно бы уже не было несчастных. Раз это не так, мы вправе предположить, что логика и истина не состоят в непосредственном родстве, а разум – не крайний судия правды, и если это так, то мы еще можем на что-то надеяться.

9.X.2002