Читать книгу Генерал и его семья - Тимур Кибиров - Страница 12

От каких же ничтожнейших случайностей и бессмысленных мелочей зависит подчас наше благополучие! И даже не утлому челну в нелюдимом море оно подобно, а непрочному и невесомому воздушному шарику, на котором Бибигон отважился покорять воздушный океан.

Задумайся об этом, о проницательнейший из читателей, и не возносись духом, не кичись Эвклидовым умом, не надо. На всякого мудреца у нашей быстротекущей жизни довольно глупостей, и буквально на каждую хитрую жопу отыщется у нее что-нибудь эдакое – с винтом!

Вот не купи генерал этих моченых яблок в «Мечте рыбака» или купи их хотя бы не в таком раблезианском количестве (даже Степка до сих пор не справился), Анечка бы не вспомнила о них и не почувствовала бы уже в зрительном зале неодолимое желание, осталась бы смотреть смешное кино, Василий Иванович успел бы замести следы – и не разразилось бы никакой катастрофы, и все было бы хорошо! Но что проку мусолить эти бесконечные «бы» да «кабы»! Только еще больнее и обиднее от этого.

И как будто и не было сладостной и краткосрочной семейной идиллии, все тут же вернулось на круги своя и вращалось теперь в этих замкнутых и порочных кругах, как заевшая пластинка или как танк с перебитой гусеницей в кино про войну.

Правда, в отличие от первых дней своего пребывания под отчим кровом, Анечка не валялась целыми днями на неубранной кровати, а стала все время, остающееся после выполнения домашних обязанностей (которые она отрабатывала теперь со злобной старательностью), проводить на свежем воздухе или в Машкиной библиотеке.

Гуляла она действительно в старых валенках с калошами и в мамином пуховом платке, не том белом, который был совсем уж тоненький и ажурный, а в обыкновенном темно-сером, да еще и повязывала она его как-то по-старушечьи. Хотела ли она своим колхозным видом эпатировать гарнизонное общество, или просто было ей глубоко начхать, но результатом такого неглижирования стали обидные сплетни о генеральской скупости – вроде не самая бедная семья, могли бы, кажется, дочку приодеть и поприличнее, ходит как пугало огородное!

Да еще и Степка стал щеголять в Анечкиных любимых джинсах (на ней-то они уж давно не сходились) – настоящих, фирменных, тертых до белизны и в некоторых местах даже залатанных замшей от старых перчаток! А поскольку он по недосмотру отца ходил не в зимнем пальто, а в демисезонной курточке, типа матросского бушлата, сшитой Травиатой Захаровной из старой шинели и уже коротковатой, то эти заплатки бросались в глаза и подливали масла в огонь гарнизонного злоязычия.

Не любили Василия Иваныча в поселке, уважали, боялись, но не любили. Большинство сослуживцев и соседей разделяли мнение, высказанное однажды пьяным Пилипенко:

– Хороший ты командир, Василий Иваныч, ничего не скажешь, офицер – первый сорт, комар носа не подточит! Это да! Но человек! Ты не обижайся – дрянь-человек! Души в тебе нет, ну нету души, понимаешь? Один гонор!

Ну а гонор каждому нормальному человеку хочется сбить, поэтому слухи о генеральской скаредности распространялись с энтузиазмом и выслушивались с удовольствием.

До Василия Иваныча, впрочем, и тем более до самой Анечки эти поносные речи не доходили, одна Лариса Сергеевна переживала и огорчалась за соседей и пыталась оспаривать бабьи пересуды.

А когда февральское солнышко стало совсем уж по-весеннему сиять в безоблачном небе и отражаться от снежных и ледяных покровов, Анечка добавила к своему наряду последний пугающий штрих – огромные пластмассовые солнцезащитные очки, тоже мамины. Старуха Маркелова, столкнувшись с ней в дверях подъезда, охнула и долго крестилась и шептала ей вслед.

Вот в таком виде Аня, наведя порядок в квартире и приготовив обед (первое, второе и даже третье – компот из сухофруктов или кисель, так что никто ни в чем не сможет упрекнуть, ешь, папочка, на здоровье!), ежедневно отправлялась на прогулку.

Ну первое и третье, говоря по правде, стряпалось не каждый день – раза два, а то и раз в неделю. Да и котлеты или, там, вуснежская свежая рыба, поставляемая пьяницей и, видимо, браконьером Фрюлиным, жарились тоже с расчетом и на завтра и на послезавтра, так что не такую уж непосильную ношу взвалила Анечка на свои хрупкие плечи, как это казалось удрученному генералу, который пару раз даже осмелился упрашивать дочку не надрываться так, но ответа не удостоился и теперь шпынял Степку за то, что мало помогает сестре, хотя тот помогал как раз очень много, тот же фарш прокручивал именно он, и в магазин бегал, и полы мыл по субботам, Аня только пылесосила зачем-то каждое утро.

Выполнив свой ежедневный долг (нет, все-таки похожа она на своего зануду-отца), Анечка выходила из дому и, шествуя важно, походкою чинной, с холщовой хипповской сумкой через плечо (маминого изготовления, разумеется) направлялась к Вуснежу.

Войдя в рощу, она оглядывалась и, если никого вокруг не было видно, осторожно садилась на ледовую дорожку, по которой, помните, пронесся в ночи ее безутешный отец, и устремлялась на попке вниз.

Завитки каракуля замедляли скольжение, поэтому спускалась она с безопасной, но все равно приятной и волнующей скоростью. Перед трамплином Аня тормозила калошами и варежками, поднимая искрящуюся снежную пыль и однажды напугав и тут же обрадовав дурака Тома, который обслюнявил ей все лицо и долго не давал подняться, восторженно лая и напрыгивая на хохочущую и отбивающуюся будущую мамашу, пока его не оттащил и не наказал хозяин.

Встав и отряхнувшись, Анечка доставала из сумки портативный радиоприемник «Кварц» в кожаном чехольчике, вешала его на шею и дальше шла уже под музыку толстых или завывания Жуков.

Бедный Василий Иваныч! Он, конечно, уже свыкся со своим музыкальным одиночеством, но от этого ситуация не становилась менее трагичной или даже трагедийной.

И было мукой для него, что людям музыкой казалось! – если позволительно так вот использовать волшебные строки царскосельского лебедя.