Читать книгу Умереть в семнадцать, или Отложенная жизнь - Тина Климович - Страница 6

Надо отдать Зиночке должное – женой она стала образцовой.

Сыграло свою роль и то, что до семнадцати лет девушка была главной помощницей матери по хозяйству, да и воспитание трех младших братьев и сестер легко на ее хрупкие плечи. Мать, работавшая дояркой у местного фермера, так уставала, что едва успевала управиться с домашней скотиной – главным источником дохода в их большой семье.

Глава семейства – отец Зинки, как и многие мужики их поселения, все тяжело заработанные деньги на стареньком тракторе оставлял в местном магазинчике.

– Мне еще повезло, Зинка, что руку по пьяни на меня не поднимает, да и вас любит, – оправдывала мать пьянчужку-отца.

Зинка не хотела, чтобы ее судьба сложилась как у матери –в молодости первой красавицы деревни, а в тридцать пять лет, под гнетом жизненных невзгод выглядевшей под полтинник.

Как только девушка окончила среднюю школу, то сразу же собрала свой бедный скрап и уехала в ближайший городок.

И вот она уже жена молодого интеллигентного мастера, у них отдельная комната и скоро она сама станет матерью.

Она окружила мужа заботой, стараясь угодить ему во всем. В их с Никитой комнатке всегда было уютно: чистые стекла окна блестели на солнце; на узенькой кровати всегда накрахмаленное белье, на рыжем деревянном полу разноцветные тканые половички.

Да и готовила Зинка отменно, радуя молодого мужа вкусными обедами из самых простых продуктов. Когда она жарила картошку, то в общежитском коридоре стоял такой аппетитный запах, что рот невольно наполнялся слюной.

Никита был неприхотлив в еде. У мамы, пропадавшей с утра до вечера в школе, фирменными блюдами были каша – геркулес и чай с плюшками из школьной столовой. А тут такая Зинкина гастрономия!

Никита, благодаря стряпне молодой жены и тихим семейным радостям, раздался в плечах, возмужал и уже мало походил на того хрупкого нервного юношу, каким был еще полгода назад.

Со своей Зиночки Никита буквально пылинки сметал, не позволял ей перетруждаться, даже пол мыть и то запрещал – сам это делал, хоть и неумело.

Чудно это было для Зинки. Она то помнила, как мать до последнего дня беременности таскала тяжелые ведра и с водой, и кормом для животных. Отец никогда не предлагал свою помощь по хозяйству.

– Не мужицкое это дело, – отнекивался он, когда мать просила его хотя бы воды в баню натаскать.

А ее Никитка совсем другой – заботливый и ласковый. Когда он увидел ее с полными сумками картофеля, которые она несла из магазина, то с возмущением бросился к ней, схватил тяжелую поклажу и начал корить, что беременным нельзя то, нельзя это…

– Никиточка, беременность – это же не болезнь, – со смехом говорила в таких случаях Зинка. – Да и двигаться мне надо больше.

– Ну не знаю, – растерянно отвечал он. – Но, Зиночка, прошу тебя, не таскай тяжести. Я сам все принесу, – просил он, напуская на себя несвойственную ему строгость, становясь в Зинкиных глазах таким милым и трогательным, что ее сердце переполнялось нежностью, не испытанной ею никогда и ни к кому.

– Да какие это тяжести! – со смехом парировала Зинка. – Да и вообще – я баба сильная! – сама мысленно радуясь его заботе о ней и будущем ребёнке. И часто ловила себя на мысли «со мной ли это счастье, уж не во сне ли это?».