Читать книгу Кошачий король Гаваны - Том Кроссхилл - Страница 7

Где-то над Мексиканским заливом, между Канкуном и Гаваной, я запаниковал.

Не то чтобы до этого весь день я хранил спокойствие. Полет в Мехико прошел хорошо, но рейс в Гавану отложили, так что нам пришлось сидеть и ждать. И я допустил стратегическую ошибку.

Загуглил нашу авиакомпанию «Cubana de Aviacion».

Знаете, какое счастье охватывает, когда при запросе вы получаете ссылки на «авиакатастрофу», «воздушное крушение» и «трагедию»? Выброс адреналина, когда выясняется, что по критериям безопасности ваша компания стоит на последнем месте – не в последнем блоке, не хуже прочих, а вообще последняя?

– Я думала, ты знаешь, – рассеянно заметила Ана, возясь с камерой. Она навела ее на меня и включила запись. – Как же ты проверял?

– Я не успел. Нужно было подготовить двухмесячный контент для сайта. – Я посмотрел прямо в камеру. – Котострофа. ком, у нас вы найдете что угодно. Зайдите прямо сегодня!

Ана закатила глаза и опустила камеру:

– Если что-то ломается, кубинцы не могут это заменить. Просто заклеивают скотчем.

– Мы ни за что не полетим на замотанном скотчем самолете.

– Ту-204, – сказала Ана. – Классическая советская птица.

– Ты прямо словно предвкушаешь.

Ана выразительно на меня посмотрела. У нее под глазами залегли темные круги (они не проходили весь последний месяц), но губы дрогнули в улыбке.

– Ты же вроде хотел посмотреть настоящую Кубу.

– А еще я хочу выжить.

– Знаешь, что раньше Гаваной заправляла американская мафия? До революции?

– При чем тут это?

– Мы поимели их страну, – пояснила Ана. – Они не выдержали и взбунтовались, а мы наложили на них эмбарго. А ты жалуешься, что им нечем чинить самолеты?

При нормальных обстоятельствах, я скорее ответил бы на письмо нигерийского принца, чем полез бы в этот разговор. Но мне надо было отвлечься от предстоящей поездки на смертоносной машине дедушки Ленина. Так что мы провели два прекрасных часа, споря, связаны проблемы Кубы с эмбарго или коррупцией правительства Кастро либо же дело в неизбежном крахе коммунизма.

– У коммунизма есть свои минусы, – наконец сказала Ана. – Зато есть предоставление жилплощади без аренды, а еще медицина и обучение абсолютно для всех. Если вырос в Вашингтон-хайтс с работающей мамой и вечно пьяным вдрызг отцом, начинаешь смотреть на это по-иному.

Потом она затихла, и разговор прекратился.

Когда объявили посадку, вид самолета меня успокоил. Сверкающий, белый, с двумя турбинами и вполне современный.

– А неплохо, – заметил я Ане, пока мы шли к трапу, борясь с порывами теплого ветра.

Она просто кивнула на ближайшее крыло.

Там, на стабилизаторе, прямо под крылом виднелся серебристо-серый…

Скотч? Скотч.

С первых же минут на борту мое внимание привлекли обрывки разговоров.

«…si, asere, pero si que si…»

«…lo que yo meti fue candela…»

«…tiene tremenda pinta, hermano…»

Проглатываемые слоги и быстрый говор мгновенно напомнили мне тетю Хуниту.

Только половина пассажиров была кубинцами, но каждый тащил с собой столько сумок и поклажи, что мог открыть небольшой магазин в Гаване или обеспечить достаточно большую семью обувью, одеждой и кухонными принадлежностями, что скорее всего. Один парень умудрился протащить через досмотр электронную клавиатуру, все еще в упаковке, и добрых пять минут запихивал ее на багажную полку.

Вскоре я сидел скрючившись в кресле над Мексиканским заливом. Ана пыталась отвлечь меня от зловещего гула моторов рассказом, как она ездила в родную деревню в Пуэрто-Рико: о местных танцах, горах свинины и долгих часах обжиманий с унитазом. Я пытался слушать Ану, но сам не сводил глаз с окна.

Прошло где-то полчаса, но мне казалось, что полет только начался. Затем самолет сделал крен, немного развернулся, и я увидел землю.

Полоска белого песка, зелень, очень много зелени – поля, леса и снова поля. Тут и там виднелись мазки ярко-красной почвы, словно какой-то ребенок разбросал по карте кусочки пластилина.

Куба!

Тут я понял, что дрожу. И неслабо так дрожу. Руки заметно тряслись на коленях, зубы стучали.

– Ты в порядке, Рик? – спросила Ана. – Все хорошо. Знаешь, по автомагистрали в Нью-Джерси ездить гораздо опаснее.

Дело не в этом. Я не боялся разбиться.

Через двадцать минут я ступлю на землю Кубы.

На ту самую землю, которую мама покинула тридцать пять лет назад. Пройду по улицам, где она выросла. Встречусь с родней, которую она оставила, и режимом, которому предпочла изгнание.

Изгнание и молчание. Пятнадцать лет мама скрывала от меня свое прошлое. Пятнадцать лет в моей жизни была эта пустота – и не просто отсутствие Кубы, но тоска по ней. Словно орган, который должен быть, но его нет.

Не знаю, что меня больше пугало. Что со своим американским испанским, камерой на шее и в штанах хаки буду чувствовать себя туристом или что Куба покажется мне домом?

Я напряженно всматривался в зеленые поля и леса и не заметил, как мы пошли на снижение. Поля сменили бетон и приплюснутая сеть дорог и зданий. Капитан скомандовал экипажу приготовиться к посадке, и несколько минут спустя земля стала быстро приближаться.

Тень самолета пронеслась по траве. Показалась посадочная полоса.

Самолет лязгнул. Подпрыгнул. Упал обратно. Резко сбавил скорость и покатился по полосе.

Мы приземлились.

Кто-то в хвосте самолета зааплодировал, словно пассажиры там до конца не верили, что пилот справится.

Я заметил, что Ана крепко сжимает мою руку:

– Все хорошо, Ана. Нечего бояться.

Она обожгла меня взглядом:

– Кто бы говорил, герой!

Я больше не дрожал. Спокойствие накрыло меня так же внезапно, как до этого страх.

Снаружи нас встретила жара, куда более выраженная, чем в Нью-Йорке или Канкуне. Пара шагов, и я уже обливался потом. Затем мы вошли в прохладный коридор, и моя футболка прилипла к телу.

Мы прошли к офицеру иммиграционной службы и присоединились к очереди, выстроившейся перед кабинкой, где и сидел этот представитель закона в голубой форме, облеченный властью.

– Прямо как дома, – заметил я.

Здешние кабинки очень походили на иммиграционный контроль в аэропорте Кеннеди, хоть и выглядели более старыми и обшарпанными. Трое вооруженных солдата у стены тоже никого не удивили бы в американском аэропорту. Если уж на то пошло, видеть постеры на стенах – красивые пляжи, площади в колониальном стиле, всю эту аутентичную Кубу – было приятнее, чем сухие извещения нашей Администрации транспортной безопасности.

– Знаешь, сколько народа без причины заворачивают на границе США? – спросила Ана.

Мы медленно подошли к кабинке. Наш офицер был усатым, тучным и склонным к размышлениям. Делал паузы между вопросами, долгие минуты пялился на экран компьютера и демонстрировал явное презрение к нынешнему сумасшедшему ритму жизни. Наконец настала наша очередь, и мы поздоровались.

Офицер посмотрел на наши темно-синие паспорта на стойке, потом обратно на нас:

– Вы говорите по-испански?

Мы кивнули.

– Вы американцы?

Ана неловко поерзала.

– Да, – сказал я.

Офицер взял паспорта. Полистал мой. Полистал паспорт Аны. Рассмотрел наши туристические визы, которые нам поставили в Канкуне.

– Цель визита?

– Повидаться с родными, – ответил я.

– Туризм. – Испанский Аны вдруг стал неуверенным, словно был для нее не родным. – Посмотреть Кубу.

Офицер прищурился на нас, как Шерлок на расследовании:

– Что за родственники?

– Моя мать была кубинкой, – пояснил я. – Я хочу встретиться с ее семьей и увидеть ее страну. А это моя подруга.

Офицер крякнул.

– Где остановитесь? – спросил он. – Отель?

– Каса партикулар. – Так здесь называлось платное проживание у местных.

Хуанита наказала мне давать именно этот ответ, пока мы не доберемся до нее и не заполним бумаги, которые позволят нам жить у нее легально.

– Вам еще нет восемнадцати.

Мы протянули офицеру наши разрешения от родителей, переведенные на испанский и нотариально заверенные. Офицер взял их. Прочел. Повернулся к монитору, что-то набрал. Щелкнул, прокрутил. Набрал что-то еще.

Ну же! Просто поставь уже штамп.

Офицер повернулся к нам. Поджал губы. Прокашлялся.

– Мы поддерживаем революцию, – вдруг выпалила Ана.

Я опешил.

Офицер опешил.

Мы все опешили.

– Что? – переспросил он.

Ана замялась.

– Революция… Мы ее поддерживаем…

Офицер заговорил по рации:

– Васкес, подойди к десятому. Васкес, к десятому.

– Офицер, в чем… – начал я.

Он оборвал меня взмахом руки. Смотрел на нас не мигая, словно опасался отвести глаза. Я бы почувствовал себя Риком Гутьерресом, крутым нелегалом, представителем международной мафии, если бы не боялся обделаться.

Я посмотрел на Ану. Она посмотрела на меня.

У меня в голове замелькали картинки. Нас депортируют. Нас посадят. Они найдут камеру Аны и примут нас за шпионов.

Дверь за офицером распахнулась. Вошел еще один мужчина в униформе, худой и бледный. Видимо, Васкес.

– Что такое?

– Девочка говорит, что поддерживает революцию.

– Что? – Васкес повернулся к Ане. – Почему вы это сказали?

– А что? – смутилась Ана. – Батиста был диктатором.

Думаю, у Фиделя и Че было много хороших идей.

Васкес посмотрел на нее. На коллегу. Снова на нее.

– Мы просто хотели посмотреть страну, – вмешался я. – И потанцевать.

Васкес наклонился к офицеру и что-то прошептал. Не уверен что, но вроде «кажется, она серьезно».

Офицер чуть покачал головой, мол, ну и дела.

А сам сказал:

– Добро пожаловать на Кубу.

Нам поставили штампы, сфотографировали и пропустили через дверь.

Минуту спустя я стоял на выдаче багажа и пялился на ленту.

– Не понимаю, – пробормотала Ана. – Что я такого сказала?

– Ну это как если бы кто-то явился на границу Штатов и стал признаваться в любви к демократии. Ненормально.

– Неужели?

– В смысле, ты же не ожидаешь услышать: «Ой, Обама, он такой замечательный! А как эти беспилотники чудесно летают!»

– Вот как, оказывается, я себя вела.

Тон Аны наконец заставил меня поднять глаза:

– Я не к тому, что ты сумасшедшая.

– Приятно слышать.

– Просто со стороны это выглядело…

– Замолчи. Просто замолчи.

Я ухмыльнулся. Секунду спустя она тоже.

У нас получилось. Мы на Кубе.