Читать книгу Мёртвое - Том Пиккирилли - Страница 7

С той же уверенностью, с какой встретившиеся после разлуки любовники впиваются в плоть друг друга, его ноги коснулись едва заметной зыбучей грязи. Листья плескались у его лодыжек, земля, похоже, вздымалась навстречу каждому его шагу. Эта каменная твердь будто приветствовала его, вселяя несуразное чувство гордости за самого себя.

Вода в пруду рябила, отражение луны дрожало; волнение означало – нечто большое до сих пор плавает там. Джейкоб опустился на колени у бережка и провел пальцами по поверхности воды, ожидая прикосновения снизу, которого не последовало. Далекий плеск в темноте отвечал странному ритму – можно было представить, будто где-то там тонущая пловчиха тщетно пыталась выбраться из коварных водорослей, опутывающих ее тело все плотнее. Джейкоб повернулся к воде спиной и пошел к своей машине.

Мокрая дорога поглощала свет фар «корвета», пока тот медленно ехал к дому. Он выключил обогреватель и опустил стекло, прислушиваясь к реву и стонам порогов позади себя, тяжело раскатывающимся по лесу. Пороги идеально справлялись с задачей сепарации острова Стоунтроу – четырехмильного ромбовидного участка земли, приютившегося среди гор и утесов, окруженного парой рек, каждая из которых разделялась на два русла северо-восточной и юго-западной оконечностями, – от главного материка. Набегая друг на друга, яростные потоки воды остервенело низвергались в озеро в паре миль отсюда.

Через восточное ответвление реки протянулся мост, который Джейкоб только что проехал, а сразу за мостом расстилался суровый холмистый край, проборожденный лишь узкими трактами да наскоро зарастающими большаками, расчищаемыми лишь стараниями тех немногих, кто ими еще пользовался.

При должной подготовке можно было, перейдя мост, пройтись по западному тракту и, используя крепкие веревки и карабины, спуститься по склону скалы к гряде мельничных «городков», самым известным из которых оставался Галлоуз – прославившийся как место действия большинства взаимосвязанных романов его отца. Айзек Омут населил Галлоуз всевозможными непотребствами: тут тебе и сыновья-близнецы родителей-инопланетян, и современные ведьмы с кровожадными фамильярами, и свиньи-людоеды, и маньяк, который бродит вдоль дороги и высасывает у жертв души. В одном из изданий Омута-старшего в твердом переплете была воспроизведена карта, показывающая, как его герой спускался со скалы в эти предместья ада. Группа подростков попыталась повторить маршрут лет пять тому назад. С амуницией ребята крепко прогадали, застряли на камнях; пришлось обалдуев спасать местным рейнджерам.

Свет фар выхватил навес и гараж. Заляпанные, потрескавшиеся окна были темны как смоль: как Джейкоб и подозревал, поклонники его не ждали. Стоунтроу остался, как и все достояние семьи Омут, сложенное из верности, боли и страсти, удаленным от остального мира. Именно поэтому в здешние игры было так легко играть.

Джейкоб припарковался, достал из багажника походный фонарь, проверил гараж и нашел в углу бочку с горючим. Он постучал по металлическому боку и по звуку понял, что та полна. Должно быть, простояла здесь семь-восемь месяцев; последний писатель, который арендовал это место, съехал ранней осенью, так и не продав свой последний роман ужасов. Даже по меркам Вейкли – слишком безрадостный исход.

Джейкоб залил бензин в генератор, проверил масло, решил, что оно вполне чистое, нажал на праймер подкачки и работал со шнуром, пока мотор не заурчал. Свет наверху тут же зажил золоченой жизнью. Чрезвычайно благодарный, но в равной степени удивленный, Джейкоб задался вопросом, почему сейчас он так спокойно стоит, глядя на пустое место на стене… Его отец всегда был так дотошен, водворяя вещи на свои места. Оно привлекло его внимание так же сильно, как и все, что его сестра когда-либо выставляла на обозрение, – этот отмеченный контур на стенной обшивке, где три тщательно ввинченных крюка ждали, что на них кто-то снова водрузит топор.

Джейкоб щелкнул релейным выключателем, оживляющим электрический контур всего дома, и пошел к крыльцу, гоня всякую дурную мысль из головы.

Странный аромат, мгновенно узнаваемый, ударил ему в лицо: лилии. Ветер принес запах издалека, с поля, где буйно росли цветы. Мать высадила их там, когда оставила все попытки разбить собственный сад, – и, о чудо, лилии прижились. Невольная улыбка тронула губы Джейкоба, когда перед глазами встал материнский образ – хрупкая женщина в мешковатом комбинезоне на десять размеров больше, с сорняками в волосах, с перепачканными руками и чумазым лицом.

Словно трели в ухе, воспоминания громко роились со всех сторон. Он повернулся на голоса, смех и крики Рейчел. В тот же миг окружавшая его ночь резко отступила, солнечный свет и другие времена года пробились сквозь ее темный покров разноцветными пятнами. Джейкоб видел, как сюжеты прошлого мелькают перед глазами – как если бы реальность настоящего времени служила лишь плохонькими обоями, налепленными поверх всего того, что здесь когда-то было. Времена года перетекали одно в другое – старые картины, наспех закрашенные настоящим… Джейкоб вытянул руку перед собой, будто в попытке схватить гниющий холст сегодняшнего дня и возвратить его на место, похоронив мертвое прошлое там, где ему и место.

Молния расколола ему череп.

Джейкоб вскрикнул и упал на колени. Что-то внутри него снова вырвалось наружу, а то, что было из него когда-то изгнано, снова скользнуло внутрь. Мощный фонарь выкатился из его рук. В лесу, слева от него, он услышал плач. Они всегда плакали.

– Только не сейчас… – прорычал он, чувствуя, как вкус крови наполняет рот.

За шорохом в кустах он услышал девичий визг и торопливые шаги и понадеялся, что какая-нибудь ополоумевшая любительница ужастиков явилась застрелить его, чтобы не мучиться более индуцированными его писаниной кошмарами. Кровь двумя струйками текла из его носа на землю. Ощупав голову и грудь и не найдя никаких повреждений, встав с трудом на ноги, он нетвердой походкой направился к линии деревьев, жадно хватая ртом воздух. Потоптавшись на одном месте, он окинул кусты взглядом и крикнул по-дурацки звучащим, сипловатым голосом:

– Кто здесь?

Как будто они действительно могли ответить! Как будто они могли рассказать ему то, что нужно было знать. Движение, уловленное краем глаза, привлекло его внимание, и Джейкоб развернулся, не видя в темноте ничего, кроме картин своего детства. Удушливый запах лилий давил ему на грудь, и в какой-то момент он снова беспомощно приник к земле.

Эти кровотечения с ним и раньше случались. Раздернутые завесы ночи открыли ему вид на дни, которые вспоминать не хотелось. Холодная глыба отчаяния выросла в животе, голова загудела набатом от старых чаяний, безответных молитв и утраченной любви. Так уже бывало с ним прежде – там, в глубинах чащи. Нечеловеческая печаль и тоска по чему-то неназываемому пропитали все его исковерканное существо.

Но все эти чувства не принадлежали его семье – и даже он сам не служил для них полновластным хозяином. Нет, все было не так просто.

Случалось такое и раньше – острое ощущение чуждого присутствия. Звук плыл по воздуху, расслаиваясь на многоголосье – мужские и женские интонации проступали из него разом, и какие-то из них вполне могли быть детскими, но в их странном бормотании нельзя было различить ни слова. Невидимая человеческая процессия шла по лесу, зовя за собой, затягивая его сознание все глубже в свой потусторонний омут, всячески намекая, что этот момент – торжественный, к нему подводили долгие годы, проведенные в ночи у дома; если Джейкоб не откликнется на приглашение, не поддастся влиянию неизвестной нейрохимии в своем мозгу, то яростные тени, скользящие в лунном свете, заставят его осознать, сколь он убог и неполон без них – хуже скунса, копошащегося в грязи. Только в их компании, в окружении семьи, его будут любить и понимать.

Он начал неудержимо рыдать, пытаясь подняться на ноги. Голоса все подбадривали его, праздновали его возвращение. Кто-то еще рыдал – от жалости к нему или же в порыве безумия; все громче и громче с течением времени. Христос, услышь их всех, их молитвы и вопли. Как он мог надеяться когда-нибудь положить этому конец? Привязанная к Стоунтроу часть его души росла вне его самого – может быть, и жила гораздо лучше его, а может быть, отверженная, тихо умирала здесь. Но одна половина всегда хотела вернуть другую – будто супруга, чьи прикосновения больше невозможно выносить.

Луна прошлась по его волосам. «Люцифер», – позвал его кто-то, таящийся слева.

– Элизабет, – ответил он, потому что только она могла понять его беду – кем бы ни была. Это имя имело силу в его прошлом. Девушка с красной лентой… и, может быть, это его кровь в уголке ее рта.

Джейкоб повалился вперед, уткнулся носом в землю. Свет померк, но плач не стих.