Читать книгу Призрак Адора - Том Шервуд - Страница 12

Лето 1766 года, окрестности Люгра

Всадники недалеко отъехали от города. Они не спешили, словно не толкал их в спины ужас содеянного. Спокойно и мерно шагали непонукаемые лошади. Трудно сказать, что чувствовали и о чём думали монах с его страшной стражей. Они молчали. Но какой-то таинственной, невидимой ниточкой они были соединены друг с другом, и когда впереди, на границе леса и поля, сверкнула гладь маленькой речки, все четверо разом, даже не переглянувшись, свернули с дороги.

Сомкнулись над головами ветви деревьев, остались за спинами белесая, пыльная дорога, дрожащие в небе жаворонки, солнечный зной.

– Переждём жару, – сказал, ссаживаясь с лошади, монах.

– А рыбку половим? – вскинулся и заблестел синий, как речная вода, девичий радостный взгляд.

– Тебе, Адония, конечно, не столько рыбки хочется, сколько голышом поплавать, – добродушно уличил девочку монах.

– Это правда, патер, – с тихой радостью произнесла она. – Но и рыбка тоже будет, угостим вас горячей ухой. Если только Филипп неводок не забыл, – добавила она зловещим, с подвыванием, голосом, и повернулась к рыцарю, припустив строгости во взгляд.

– Филипп не забыл, – не смог не улыбнуться рыцарь, снимая со своего жеребца объёмные седельные сумы.

– Маленький! Скидай одёжку! – азартно крикнула девочка.

– Коней сначала искупайте, – наставительно указал Филипп. – Да отведите по течению вниз, если здесь ловить собираетесь.

Подростки увели горячих, тянущихся к воде лошадей. Монах, так и не откинувший капюшона, присел на большой круглый камень у самой воды. Рыцарь принёс и принялся разворачивать рядом недлинный мелкоячеистый невод.

– Что тревожит вас, патер? – негромко спросил он, в очередной раз взглянув на замершие в старческих пальцах чёрные чётки.

Монах повёл на его голос острым клином капюшона, прерывисто вздохнул.

– С Адонией на этот раз нужно быстрее, – непонятно проговорил он озабоченным голосом.

Непонятно, но рыцарь понял. Он кивнул и уверенно ответил:

– Сделаем быстро, как только возможно. – И, немного помолчав, добавил: – Барон болен? Может умереть?

– Это было бы не так страшно. Разве он единственный у Адонии барон? Их целая очередь в списке. Беспокоит другое.

Монах помолчал, как бы взвешивая слово, и проговорил:

– Регент.

– Цын? – искренне удивился Филипп. – Этот соловей-попрыгунчик? Смел и нахален, да. Но, по-моему, бестолков безнадёжно.

– Он и не заботил бы меня, – задумчиво поведал монах, – нисколько. Но с ним ушёл Глюзий. Единственный у меня боец, что не хуже тебя. А в чём-то даже и посильнее. Ты – бывший палач, потому от крови не бегаешь. Он же кровь любит по рождению своему, по странной причудливой прихоти. Глюзий, да ещё незаметный пролаза Вьюн – ох, как нужны они мне сейчас.

– Будет охота на крупного зверя, патер? – жадно блеснул глазом рыцарь и даже невод опустил.

– Сейчас скажу, – кивнул капюшоном монах и помолчал, поискал словечко. Наконец, с трудом выдавил: – Охота уже идёт.

Рыцарь изумлённо застыл, а монах продолжил, как ни в чём не бывало:

– Ещё мало что известно, Филипп, но из малого сего выходит, что зверь этот – я.

– То есть – мы? – после паузы, после короткого раздумья произнёс рыцарь.

– Как легко говорить с умным человеком, – под капюшоном у монаха угадалась улыбка. – Не то что с Регентом.

– Это приятно слышать, – ответил озадаченный рыцарь, – но, патер, возможно ли то, что вы говорите? Охота идёт на нас?

– Скажи, сколько раз оказывалось правдой моё предчувствие? – вопросом на вопрос ответил монах.

– Всегда, – твёрдо сказал Филипп. – Неизменно.

– Так вот и теперь, пересекая старые следы свои, я почувствовал, что как бы наложился на них чужой и пугающий запах.

– Отряд? – быстро спросил подобравшийся и окинувший лес колким пронзительным взглядом Филипп.

– Нет, – покачал капюшоном монах. – Не отряд. Одиночка.

– Ну, это не страшно, – помягчел голос у рыцаря. Он незаметно убрал из-под одежды руку, ощупывавшую рукояти коротких ножей.

– Этого тебе не понять. Не потому, что не по разуму, а просто опыта нужного не имеешь. Одиночка – страшней во сто крат.

– Да, непонятно. Растолкуйте, патер.

– Если идёт по следу – значит, знает, за кем. А если знает, и всё-таки идёт – то, очевидно, странную силу имеет. Но все эти обнаруженные мной на старых местах моих и насторожившие меня слова и события я отнёс бы в список случайностей. Если бы не Регент. Его последние действия очень похожи на бегство.

– Но ведь если бы увидел опасность, то уж сообщить-то сумел бы?

– Надо знать Регента. Очень самолюбив, очень. Не сообщил бы ни мне, ни товарищам. Начал бы петлять, на себя лишь надеясь. Да вот он и не сообщил, потому и призрак спокойствия качался в воздухе так долго. Непозволительно долго. Сейчас Цын и погоня за ним, если только она за ним потянулась, ушли от Дании и от Португалии на юг, к Африке. И если только Регент не перестал терять людей (изумлённо вскинулся взгляд рыцаря; “именно, именно” – ответил ему кивок капюшона), – то от Магриба он бросится в Карибское море, в Новый Свет.

– В Америку?

– Там сейчас легче всего затеряться. Послал я туда смотрящих людей, и если только присутствие там Регента обнаружится, то всё предполагаемое мной – правда. Тогда надо будет на несколько лет уходить в подземелье.

– А если он станет прятаться не в Новом Свете, а где-нибудь ещё?

– Где же ещё – после потери троих людей, и каких людей! Не в Индии же, где любой европеец – как стекляшка под солнцем. Нет, это было бы слишком глупо.

Помолчали. Филипп шевелил невод, монах перебрасывал чётки. Послышались фырканье лошадей и весёлые негромкие голоса.

– Идут птенцы, – пробормотал монах. – Репей с можжевельником.

Показались, прошуршав ветвями, Малыш и Адония, в мокрой совершенно одежде и с мокрыми волосами.

– Напоили и вымыли, – блеснув зубами, широко улыбнулась девочка.

– Коней или себя? – рассмеялся, взглянув на них, рыцарь.

– Она первая толкнула, – быстро заявил Маленький.

– Ладно вам, дело не ждёт, – не дал рыцарь завестись спору. – Невод готов, рыба не даёт покоя, всё время про вас спрашивает.

Слова больше произнести не успели, а Адония, стащив с себя и разметав в стороны одежду и снаряжение, подхватила край невода и бросилась через речушку. Вспыхнуло и засверкало перед спутниками юное, выпуклое, медовое тело. Рыцарь с усилием отвёл глаза, негромко сказал монаху:

– Сколько смотрю – никак не могу привыкнуть…

– Неописуемо хороша, – так же тихо согласился с ним монах. – Лицо, правда, несколько простовато, но то и ценно. Чистое, правильное – и незаметное. Вот только эта синь в глазах…

– Да, но когда без одежды – лицо теряет значение совершенно, – вздохнул, отворачиваясь от реки, рыцарь. Усмехнулся многозначительно: – Бедный барон!

И, продолжая бормотать – “барон, барончишко, барончик”, – сбросил одежду, оставив на себе лишь пояс с ножами. Потом ушёл вверх по реке, вытянул из чащи громадных размеров сук и медленно стал возвращаться, что было сил колотя им по воде. Он далеко ещё не дошёл до невода, а вспугнутая им рыба уже ударила в ячею. Подростки, почувствовав несколько весомых толчков, принялись стремительно заворачивать невод в кошель, с недетской сноровкой и силой.

– Есть, есть! – радостно засмеялись они, выползая на берег и подтаскивая за собой перепутанный, с донным илом мокрый ячеистый ком. Малыш и Рыцарь, растягивая края сети, занялись бьющимся в ней живым серебром. Адония же, смыв со ступней песок, натянула свои длинные, мягкие, коричневые сапоги и, имея на себе из одежды эти лишь сапоги, с ремешками, со шпорами, принялась плясать на прибрежной гальке, раскинув руки, кружась, подняв к солнцу лицо. Она создала себе ритм из лёгкой какой-то песенки без слов и кружилась, перемежая такты песенки хрипловатым, вскрикивающим смехом, нарочно расширяя глаза и ловя ими, широко открытыми, при каждом повороте, бьющее в них солнце. Наконец, кружение свалило её. Она пала на четвереньки и минутку стояла, всматриваясь в расплывающиеся перед ней камешки. Восстановив способность к равновесию, она поднялась, всё ещё чуть покачиваясь, подошла к монаху, села на песок рядом с его камнем.

– Можно спросить, патер? – сказала почему-то охрипшим вдруг голосом.

– Спроси, дочь моя, – кивнул капюшоном монах.

– Я взрослая, патер? – часто дыша, продолжила она. И добавила, как бы напоминая: – Мне зимой уже было семнадцать.

– Понимаю, о чём ты, – снова кивнул монах.

– Да, патер, – быстро заговорила девочка. – Тайна настоящей взрослой жизни зовёт и манит меня. Когда я смотрю на Филиппа, – она бросила короткий указующий взгляд на мощный торс обнажённого рыцаря, – меня жжёт и кусает вот здесь: раскрытые ладони легли и прижались к сильному, плоскому животу. – Ведь я всё уже знаю. Книги в нашей библиотеке просветили меня. Вот, я – женщина, а есть ещё мужчины. И они не такие. Я вижу, что есть Филипп, и мне хочется схватить его и наполнить им глаза и ладони. Я могу сказать, что мне хотелось этого уже два года назад, когда я только начала эти танцы с мужьями. Ведь вы понимаете меня, патер?

– Не просто понимаю, Адония. Я давно уже об этом думаю. Думаю и жду, когда ты сама об этом заговоришь. Вот послушай. Я чувствую, что в ближайший год мы встретим необычного человека. Молодого, прекрасного. Сильного. И мы должны будем привязать к себе этого человека, ведь твой избранник должен быть одним из нас. Но сильного, отмеченного звездой мужчину приручить очень трудно. Хороший зверь обыкновенно бывает неукротим. Мы умело подведём тебя к нему, так, чтобы он всего лишь тебя увидел. И ты откроешь свою первую, свою сладкую охоту. Его факт твоего целомудрия изумит и привяжет. Очень прочно привяжет. Поверь мне, так было всегда. В некоторых вещах мужчины этого мира до смешного слабы. Думай всё время о нём, дочь моя, воображай его пред собой, рассматривай.

– И чем больше я буду о нём думать, тем скорее он придёт?

– Именно так, дочь моя.

– Так что же, люди могут желанием, мыслью создавать себе будущее? Это тоже закон?

– Один из законов. Часть обычной жизненной магии, которой пользуются лишь очень немногие, и то чаще всего вслепую…

Их перебили. Донёсся голос:

– Не посмотрите ли рыбку, патер? Какая глянется вам для ухи?

Монах спустил пыльные, в грубых сандалиях, ноги с камня, на котором сидел, встал, ободряюще прикоснулся рукой к мокрым, спутанным девичьим волосам, пошёл к сети с уловом.

Через десять минут на камнях уже горел бездымный, на сухих дровах, костёр; шипел над ним, испаряя капли с закопчённых боков, котелок. Несколько жирных рыбьих кусков опустили в него, остальную рыбу засолили, чтобы через час повесить на солнышке – вялить.

– Соль закончилась, – покачал головой Филипп.

– А я проскачу в Люгр? – охотно вскинулся Маленький. – Обернусь – уха ещё не остынет. А, патер? Зелень вот привяла, так на рынке прикуплю свежей. Да и гляну со стороны, как там у трактира дела.

Патер кивнул. Мальчик быстро оделся, взнуздал отдохнувшую лошадь, вывел её на дорогу и взялся в галоп. Поднялась и длинным хвостом потянулась за ним в сторону Люгра седая дорожная пыль.