Читать книгу Продолжение праздника крови - Томас Прест - Страница 3

Сэр Френсис Варни сейчас опять остановился, и он, казалось, несколько мгновений злорадствовал над беспомощным положением той, кого он определил для себя как свою жертву. На его лице не было никакого взгляда сострадания, во всем выражении этих адских черт лица нельзя было найти абсолютно ничего человеческого. И если он откладывал попытки вызвать ужас в сердце этого несчастного, но красивого создания, то это делалось не из какого-то чувства сострадания, а просто потому, что он желал дать своему воображению несколько мгновений на то, чтобы подумать, как можно сделать его злодейство более эффективным.

А те, кто бы бросились спасать ее, они, кто были готовы ради нее на все, да, даже были готовы расстаться с жизнью, спали, и не знали об опасности той, кого они так любили. Она была одна, и достаточно далеко от дома, чтобы ее можно было довести до того опасного предела, где кончается здравый смысл, и начинаются мысли о сумасшествии, со всеми ужасами.

Но она все еще спала, если то полусонное состояние можно было рассматривать как что-то схожее с обычным сном, она еще спала, и угрюмо произносила имя своего возлюбленного; и нежным, умоляющим тоном, который бы растопил даже непоколебимые сердца она выражала убеждение своей души, что он все еще любил ее.

Это самое повторение имени Чарльза Голланда, казалось, раздражало сэра Фрэнсиса Варни. Его мимика выразила нетерпение, когда она опять пробормотала его, и тогда, шагая вперед, он встал на расстоянии одного шага от места, где она сидела, и страшным четким голосом сказал:

– Флора Баннерворт, проснись! Проснись! И посмотри на меня, этот взгляд поразит тебя, и приведет в отчаяние. Проснись! Проснись!

Ее пробудил от ее странной дремоты не этот звук голоса. Говорят, что те кто спят таким необычным образом, невосприимчивы к звукам, но самое легкое прикосновение в мгновение разбудит их. Также было и в этом случае, потому что сэр Френсис Варни, когда говорил, положил на руку Флоры два своих холодных пальца, напоминающих пальцы трупа. Сильный крик сорвался с ее губ. Хотя ее память и разум еще не пробудились до конца, она уже проснулась, и состояние лунатизма покинуло ее.

– Помогите, помогите! – кричала она. – Боже мой! Где я?

Варни не говорил, но он вытянул вперед свои длинные тонкие руки так, как будто окружал ее, хотя он и не касался ее, таким образом делая побег делом невозможным, и, чтобы сделать попытку побега, нужно было броситься в его мерзкие объятия.

Она посмотрела на лицо и фигуру того, кто мешал ей двигаться вперед только раз, но, даже этого единственного взгляда было достаточно. Чрезвычайно сильный страх овладел ею, и она сидела как парализованная. Единственным признаком жизни, который она подала были слова: «Вампир, вампир!»

– Да, – сказал Варни, – вампир. Ты знаешь меня, Флора Баннерворт, Варни, вампир; твой полуночный гость на том празднике крови. Я вампир. Посмотри на меня хорошенько. Не сжимайся от моего взгляда. Ты поступишь хорошо, если не будешь отталкивать меня, а поговоришь со мной в таком положении, чтобы я мог полюбить тебя.

Флора дернулась как будто в конвульсии, и она была такой белой как мраморная статуя.

– Это ужасно! – сказала она. – Почему Небеса не дают мне смерть, о которой я молюсь?

– Подожди! – сказал Варни. – Не воображай неправильные вещи, которые сами по себе достаточно ужасны, потому что в них нет любовных отношений. Флора Баннерворт, я преследую тебя, преследую тебя я, вампир. Это моя судьба – преследовать тебя, потому что есть законы как для видимых, так и для невидимых созданий, которые побуждают таже такие существа как я играть свою роль в великой драме бытия. Я вампир, средство к существованию, которое поддерживает такую форму, должно быть извлечено из крови других.

– О ужас, ужас!

– Но больше всего я люблю молодых и красивых. Именно в таких венах как твои, Флора Баннерворт, я ищу средство к существованию, которое я вынужден получить, чтобы пополнить свою истощенную энергию. Но еще никогда за все мои долгие годы, годы, растягивающиеся на столетия, никогда еще я не испытывал мягкого чувства человеческой жалости до тех пор как я посмотрел на тебя, изысканный образец совершенства. Даже в момент, когда живительная жидкость из сильно бьющего фонтана твоих вен согревала мое сердце, я жалел и любил тебя. О, Флора! Даже я могу чувствовать сейчас сильную боль от того, что я – это существо!

Было что-то в его тоне, было немного грусти в поведении, и была глубокая искренность в тех словах, которые в некоторой степени освободили Флору от ее страхов. Она истерично зарыдала, пошел сильный поток слез, который помог ей успокоиться, когда она почти неслышным голосом сказала:

– Да простит Великий Бог даже тебя!

– Мне нужна такая молитва, – заявил Варни, – «Небеса знают, мне нужна такая молитва. Пусть она поднимется на крыльях ночи к трону Небес. Пусть она будет тихо прошептана ангелами-помощниками Господу. Бог знает, мне нужна такая молитва!

– Слова, которые ты говоришь в таком напряжении, – сказала Флора, – успокаивают возбужденное воображение и лишают даже твое ужасное присутствие его сводящего с ума воздействия.

– Тише, – сказал вампир, – ты должна услышать больше – ты должна узнать больше, прежде чем ты заговоришь о вещах, которые только что произвели на тебя ужасное воздействие.

– Но как я сюда пришла? – сказала Флора, – скажи мне это. Какой неземной силой ты принес меня к этому месту? Если я должна была выслушать тебя, почему это нельзя было сделать в каком-нибудь более подходящем месте и в более подходящее время?

– У меня есть силы, – сказал Варни, предполагая, и это позволяли слова Флоры, что она поверит в такую самоуверенность, – у меня есть силы, с помощью которых можно достичь многих целей, которые я желаю, силы, свойственные моему положению, и поэтому я принес тебя сюда, чтобы выслушать то, что должно сделать тебя более счастливой.

– Я буду слушать внимательно, – сказала Флора. – Я уже не трясусь, в моих венах присутствует какой-то ледяной холод, но это всего лишь ночной воздух, говори, я буду слушать тебя внимательно.

– Начну. Флора Баннерворт, я тот, кто был свидетелем того, как изменялись со временем человек и его дела, но я не испытывал жалости. Я видел падения империй, и не вздыхал тяжело, когда многожелающие амбиции превращались в пыль. Я видел могилы молодых и красивых, тех, кому я вынес смертный приговор своей ненасытной жаждой человеческой крови задолго до того времени, когда должна кончаться обычная жизнь. Но я никогда не любил до сих пор.

– Разве может такое существо как ты, – сказала Флора, – быть подвержено такой земной страсти?

– А почему нет?

– Любовь или слишком небесная, или слишком земная, находит приют у тебя.

– Нет, Флора, нет! Это, возможно, чувство, которое порождено жалостью. Я сохраню тебя, я сохраню тебя от продолжения ужасов, которые набрасываются на тебя.

– О! Тогда пусть Небеса сжалятся над тобой, когда тебе будет нужно.

– Аминь!

– И пусть ты найдешь мир и радость на Небесах.

– Это слабая и нетвердая надежда, – но если это будет достигнуто, это будет благодаря посредничеству такого духа как твой, Флора, который уже произвел такое благоприятное влияние на мою терзаемую душу, который побудил мое сердце сделать хотя бы одно доброе дело.

– Это пожелание, – сказала Флора, – станет действительностью. Небеса имеют безграничное милосердие.

– Ради любви я буду так сильно верить, Флора Баннерворт; это условие моего ненавистного племени, что если мы находим какое-то человеческое сердце, которое полюбит нас, мы становимся свободными. Если перед Небесами ты согласишься стать моей, ты избавишь меня от продолжения моей страшной судьбы, и благодаря тебе и твоим добродетелям, я еще узнаю райское счастье. Будешь моей?

Облако сошло с лица луны, и наклонный луч света упал на отвратительное лицо вампира. Он выглядел так, как будто был только что вытащен из какого-то склепа, и обладал силами, способными уничтожить всю красоту и гармонию природы и довести какую-нибудь полную предрассудков душу до сумасшествия.

– Нет, нет, нет! – пронзительно закричала Флора, – никогда!

– Достаточно, – сказал Варни, – я получил ответ. Это было плохое предложение руки и сердца. Я все еще вампир.

– Пожалей меня! Пожалей меня!

– Кровь!

Флора опустилась на колени и подняла руки к небесам.

– Помилуй, помилуй! – сказала она.

– Кровь! – сказал Варни, и она увидела его ужасные, подобные клыкам зубы. – Кровь! Флора Баннерворт, страсть вампира. Я просил тебя полюбить меня, но ты отказалась, ты сама виновата.

– Нет, нет! – сказала Флора. – Может быть так, что даже ты, кто уже говорил с рассудительностью и точностью, можешь быть таким несправедливым? Ты должен почувствовать это, во всех отношениях, я была жертвой, это было незаконно, я страдала, хотя мне было не за что страдать. Я была той, кто был мучим не по своей вине, не из-за собственной выгоды, не из-за лжи, не из-за неблагородных чувств, а только потому, что ты посчитал это необходимым для продолжения твоего ужасного существования, атаковать меня так, как ты это сделал. Каким честным, правдивым или справедливым судебным актом я могу быть осуждена за то, что не обняла существо, которое неподконтрольно человечеству? Я не могу любить тебя.

– Тогда довольствуйся страданием. Флора Баннерворт, разве ты не хочешь хотя бы на время спасти себя и спасти меня? Стань моей.

– Ужасная сделка!

– Тогда я буду обречен, возможно, на многие годы, сеять горе и скорбь вокруг себя. Я люблю тебя с чувством, которое наполняет благодарностью и благожелательностью меня больше, чем когда-либо это было у меня в груди. Я бы охотно служил тебе, хотя ты не можешь спасти меня, возможно еще есть шанс, который поможет тебе избежать моего преследования.

– О! Восхитительный шанс! – сказала Флора. – Каким образом это можно сделать? Скажи мне сейчас: как я могу воспользоваться этим, и присутствующий на похоронах с разбитым сердцем, будет благодарен тому, кто спас ее от ее глубокого горя.

– Тогда выслушай меня, Флора Баннерворт, я открою тебе кое-какие особенности мистического существования таких существ как я, которые еще никогда не слышали уши смертных.

Флора напряженно смотрела на него и слушала, когда, с очень серьезной манерой, он рассказал ей в деталях что-то из физиологии уникального класса существ, одним из которых по стечению обстоятельств он казался.

– Флора, – сказал он, – я не очарован существованием, которое может быть продлено только такими пугающими средствами, которые вынуждают меня становиться ужасом для тебя и для других. Поверь мне, что если мои жертвы, которых моя неутолимая жажда крови сделала нестчастными, сильно страдают, я, вампир, тоже не избегаю моментов неописуемой агонии. Но это загадочный закон нашей природы, что когда приближается время, когда истощенные жизненные силы требуют новой поддержки из теплых, бьющих фонтаном чужих вен, сильная жажда жизни овладевает нами до тех пор, пока в приступе дикого безумства, который готов преодолеть все препятствия, людей или богов, мы ищем жертву.

– Пугающее признание! – сказала Флора.

– Это так, и когда смертельная трапеза завершена, пульс опять здорово бъется, и растраченные энергии странного вида и необычайной силы опять наполняют нас, мы опять становимся тихими, но с этим спокойствием приходит и весь ужас, вся агония воспоминания, и мы страдаем гораздо сильнее, чем это можно описать языком.

– Мне жаль тебя, – сказала Флора, – даже такого как ты мне жалко.

– Мне это нужно, если такое чувство присутствует у тебя в груди. Мне нужна твоя жалость, Флора Баннерворт, потому что никогда не ползал презренный жалкий негодяй по круглой земле, такой же достойный сожаления как я.

– Продолжай, продолжай.

– Я продолжу, и буду делать кое-какие короткие выводы. Атаковав однажды какое-нибудь человеческое существо, мы чувствуем странное, но ужасно сильное желание искать ту же персону, чтобы высосать кровь именно из нее. Но я люблю тебя, Флора. Небольшое количество чувственности, которая все еще имеется в моем ненормальном существовании, распознает в тебе чистую и самую возвышенную душу. Я бы с радостью пощадил тебя.

– О! Скажи, как я могу избежать этого ужасного наказания.

– Это может быть достигнуто только бегством. Покинь это место, я умоляю тебя! Покинь это место настолько быстро, насколько это возможно. Не задерживайся, не смотри с сожалением назад на этот старинный дом. Я останусь в этой местности на долгие годы. Позволь мне не видеть тебя, я не буду преследовать тебя. Но, силой обстоятельств, я вынужден оставаться здесь. Отъезд отсюда – это единственный способ, которым ты можешь избежать судьбы, такой же ужасной как та, которую вынужден терпеть я.

– Но скажи мне, – сказала Флора после короткой паузы, в течение которой она, по-видимому, собиралась духом, чтобы спросить какой-то страшный вопрос, – скажи мне, правда ли то, что те, кто подвергаются ужасному нападению вампира, после смерти сами становятся одними из этого страшного племени?

– Это тот способ, – сказал Варни, – которым размножается этот страшный род. Но время и обстоятельства должны помочь развитию нового ужасного существа. Ты, однако, в безопасности.

– В безопасности! О! Скажи это еще раз.

– Да, в безопасности, одно или два нападения вампира – это недостаточное воздействие на твое смертное тело, чтобы стала возможной твоя трансформация в такое существо как он. Нападения должны повторяться часто и прекращение смертной жизни должно быть обязательно прямым следствием нападений, чтобы можно было ожидать такого результата.

– Да, да. Я понимаю.

– Если ты продолжишь быть моей жертвой из года в год, жизненная энергия постепенно будет покидать тебя, и, как какое-то мерцание свечи, отдающей больше энергии, чем получающей, последний такой несчастный случай заберет твою жизнь, и тогда, Флора Баннерворт, ты можешь стать вампиром.

– О! Ужасно! Очень жутко!

– Если случайно или намеренно, малейшее сияние холодных лучей луны упадет на твои безжизненные останки, ты снова встанешь и будешь одной из нас, ужас для тебя и горе для окружающих.

– О! Я исчезну отсюда, – сказала Флора. – Надежда на избавление от такой жуткой и страшной судьбы заставит меня поспешить. Если бегство может спасти меня, бегство из поместья Баннервортов, я не успокоюсь пока нас не будут разделять континенты и океаны.

– Это хорошо. Сейчас я могу спокойно порассуждать с тобой. Еще несколько коротких месяцев и я начну чувствовать вялость смерти, ползущей по мне, и тогда в мозгах появится безумная страсть, которая, даже если ты будешь скрыта за тройными стальными дверьми, будет опять побуждать меня искать твою комнату, опять поймать тебя в мои объятия, опять высасывать из твоих вен средства к продолжению жизни, опять заставлять эту твою душу дрожать от ужаса.

– Мне не нужны стимулы, – сказала Флора с дрожью, – то, что ты уже рассказал, это меня и без того подгоняет.

– Ты убежишь из поместья Баннервортов?

– Да, да! – сказала Флора, – пусть будет так. Эти хоромы сейчас для меня омерзительны, потому что заставляют вспоминать сцены, происходившие в них. Я попрошу своих братьев, свою мать, всех уехать. И в каком-нибудь дальнем краю мы найдем безопасность и укрытие. Там мы научимся думать о тебе больше с жалостью, чем со злобой, больше с сожалением, чем с упреком, больше с удивлением, чем с ненавистью.

– Да будет так, – сказал вампир. И он сомкнул свои руки, выражая благодарность, что он смог сохранить спокойствие хотя бы одной, которая, вследствие его действий была в полном отчаянии. – Да будет так, и даже я буду надеяться, что эти чувства, которые побудили даже такое жалкое и такое изолированное существо как я постараться принести мир одному человеческому сердцу, будет оправдывать меня перед Небесами!

– Они будут, они будут, – сказала Флора.

– Ты так думаешь?

– Конечно, а я, в таком случае, буду молиться за тебя.

Вампир, по-видимому, был сильно тронут. И тогда он добавил:

– Флора, знаешь, это место было сценой катастрофы в летописи вашей семьи, которую страшно вспоминать.

– Да, – сказала Флора. – Я знаю на что ты намекаешь. Это всем известно, грустная тема для меня, с которой я не могу ничего поделать.

– Я не буду действовать на тебя удручающе этим. Твой отец здесь, на этом самом месте, исполнил тот отчаянный акт, который привел его не званного на суд Божий. Я очень сильно, дико удивляюсь таким вещам. Ты вознаградишь за то добро, которое я пытался сделать тебе?

– Я не знаю что ты имеешь в виду, – сказала Флора.

– Чтобы быть более точным, тогда, ты помнишь тот день, когда твой отец дышал в последний раз?

– Прекрасно помню, прекрасно помню.

– Ты видела его или разговаривала с ним недолго перед тем, как было совершен этот отчаянный акт?

– Нет. Он один закрылся на некоторое время в комнате.

– Ха! В какой комнате?

– В той, в которой я спала в ночь…

– Да, да, та, с портретом, тем говорящим портретом, глаза которого, кажется, просят предъявить пропуск любого вторженца как только он входит.

– В той.

– Был заперт там четыре часа! – добавил Варни задумчиво. – А оттуда он побрел в сад, где, в этом летнем домике, он сделал свое последнее дыхание?

– Это было так.

– Тогда, Флора, прежде чем я скажу тебе адью…

Едва были произнесены эти слова, как послышались быстрые, поспешные шаги, и позади Варни, у входа в этот летний домик, появился Генри Баннерворт.

– Сейчас, – закричал он, – месть! Сейчас, нечистое существо, пятно на поверхности земли, ужасная подделка человека, если рука смертного может что-то сделать против тебя, ты умрешь!

Пронзительный крик сорвался с губ Флоры и, бросаясь прочь от Варни, который отошел в сторону, она крепко прижалась к своему брату, который указывал мечом на вампира. Это был критический момент, и если Варни не покинул разум, ему следовало бы пасть ниц перед оружием Генри. Но в этот момент он прыгнул на лавку, с которой встала Флора, и в момент сильным ударом своего движущегося тела выбил хрупкую и гнилую доску в стене летнего домика. Еще до того как Генри смог освободиться от обьятий Флоры, Варни, вампир, убежал. Не было лучшего шанса поймать его, чем только что подвернувшийся удобный случай, похожий на тот, когда он был тщетно преследуем от поместья до леса, в лабиринтах которого был потерян.